***
Иван пересекал одну за другой улицы, заходил в проулки, проскакивая кварталы по развалинам заданий путая свои следы. Домой, разумеется, нельзя — там засада будет. Только сунься — скрутят и уже ничего нельзя будет сделать. Теперь только осталось попытаться спрятаться среди развалин Кёнигсберга, их здесь много. В конце концов, Рокотов заглянул на рынок, здесь многолюдно. Отличное место чтобы затеряться, как бы странно это не казалось. К тому же Иван в штатском и язык прекрасно знает, если что может прекрасно сойти за немца, главное, чтобы документы не стали проверять. Пройдя между рядами Рокотов нашёл первого приглянувшегося ему пожилого немца и недолго думая выменял у него шляпу на потёртую кепку, а пиджак на неплохую кофту. Вид стал сразу менее интеллегентный. У другого продавца взял очки с толстой оправой, чтобы хоть немного на лицо показаться другим; Рокотов отлично знал, как очки могут спутать внешность. Было бы ещё идеально, если щетина покрыла обе щеки, но увы, Иван всегда тщательно брился. Однако уже сейчас в нём не сразу можно было признать Ивана Григорьевича. После всех этих приобретений, Иван направился в сторону от рынка, по дороге, которая вела из города. Но за пределы Кёнигсберга он уходить не собирался, там КПП, не пройти, к тому же наверняка ориентировки на него уже разослали именно на случай если он попытается покинуть город. А на окраине остаться можно, здесь было полно брошенных домов, есть где заночевать и всё спокойно обдумать.***
Подходящий домик найден и Рокотов скрылся в его тёмных холодных помещениях. Иван зашёл в то, что когда-то было гостиной, смахнул с уцелевшего кресла пыль, снял с головы кепку, кинул на столик и уронил себя в приятно пружинящее кресло. Он чувствовал себя беспомощным и абсолютно разбитым, руки готовились опуститься. Ещё никогда настолько плохо Рокотов себя не чувствовал. Он не смог защитить Свету! Не смог! И где — в штабе! Самом безопасном месте!.. Как он думал безопасном… Но Иван же хотел, чтобы с ней было всё в порядке, поэтому не давал уезжать, ходить с ним! Выходит — зря? Поедь она с ним, то смогла бы избежать этого… Но поздно уже что-то менять. Иван обхватил голову руками, хотелось подскочить с места и забыв всё ворваться в тюрьму, если надо, то с оружием, но вызволить от туда Свету! И в чём ещё обвинили её — в предательстве и шпионаже! Бред какой-то! Неужели в это кто-то серьёзно поверил! Этого быть не могло! Наверное будь сейчас здесь водка, он бы выпил, да так, чтобы себя не помнить. И всё из-за того, чтобы не дать себе поверить в то, что это всё — реальность. Это в самом деле с ним происходит. Что это вновь с ним происходит… Вновь арест его жены, вновь её обвиняют в шпионаже и вновь на немцев… Иван закрывал глаза, а видел, как Света спокойно улыбается ему на прощание, видел её глаза, глубокие, светлые и бесконечно любящие. И слышал, как она просит его быть осторожнее… А он ей: «Не скучайте!». Самое ужасное то, что Света же не просто жена и самый близкий человек на земле — она ещё и мать его будущего ребенка. А тюрьма для неё и ребенка это кошмар, если не смерть. Рокотов не знал, куда уже кинуться, что бы только вытащить её оттуда. И внезапно, словно вынырнув из холодной мрачной пучины, Рокотов остановил лихорадочный поток собственных отчаянных мыслей, которые расползлись по голове и опутали пеленой рассудок. Он глубоко вдохнул, на полную грудь и с шумом выдохнул. В глазах и в голове прояснилось, мысли стали упорядочиваться. «Так, стоп, Иван! Если ты сейчас не возьмёшь себя в руки, то ничего не сможешь сделать и Свету не вытащишь! Что ты раскис сразу! Соберись, Иван! Свете не станет легче от того, что ты тут сопли сидишь жуёшь!.. Нужно всё вспомнить с самого начала и всё обдумать. Арест Светы это не просто так. Под тебя, Иван, явно копают, знают ведь, что Света это твоё слабое звено. И копает точно Павленко. Зачем ему это?.. Возможно, чтобы отвлечь меня от поисков Миши и оберста… Ведь первое, о чём я подумал, когда узнал, так это именно о том, как теперь вызволить Свету; пошёл бы в штаб разбираться, а там меня бы и арестовали. Потом быстрый трибунал и нас к стенке… Этого же от меня ждали? Этого. А я так не поступил. Значит, нас хотели убрать. Быстро и с выгодой для себя» — рассуждал уже трезво Рокотов, прохаживаясь по комнате: — «И Дрёмов здесь явно не причём, это не его методы… Так, нужно с ним обязательно поговорить, иначе мне в одиночку не справится». Походив ещё и подумав, сопоставив всё, Иван заключил для самого себя: «Значит он… Да, всё сходиться именно на нём… Значит, чтобы доказать его вину, мне нужно достать Франца. А потом обязательно передать его Дрёмову… Да, так и сделаю!». Рокотов похолодевшей головой быстро определял план своих действий. Пока он на свободе, Свете ничего не сделают, хотя совершенно не исключено, что будут пытаться. Тому, кто затеял всё это дело с арестом, нужен и Иван, чтобы быть уверенным в том, что он сможет совершить задуманное без помех. Арест Светы был наживкой, на которую он не клюнул. Рокотов уже понимал, кто это и что замышляется. Теперь нужно не дать себе вступить в игру по его правилам. Вступит — погубит всех. Первым делом Рокотов решил после наступления темноты дать знать о себе Дрёмову. Он ему теперь очень нужен. И к чёрту старые обиды! В конце концов враг у них всегда был один. А врагов лучше бить не по одиночке, а всем вместе.***
Дрёмов ждал у себя в кабинете возвращения Рокотова, поглядывал на часы. — Да где же его носит, три часа уже прошло! — подполковник был готов влепить Ивану за опоздание выговор, ведь сколько помнил — Рокотов исключительно пунктуален (что говорить, из «благородных»). А тут — опаздывает! Да ещё куда — на операцию, которую сам по сути и разработал! Это не было похоже на Ивана Григорьевича. Дверь кабинета с шумом распахнулась, но вошёл не майор Рокотов, а майор Павленко. Вид сияющий гордой надменностью. — Здравия желаю, товарищ подполковник. — начал Павленко, — Зашёл сообщить вам, что дело о немецком подполье теперь передано мне. Как и руководство всей следственной группой. — уверенно заявил майор, выпрямившись в идеальную офицерскую выправку и сложив руки за спиной. И эти произнесенные совершенно спокойно и тихо слова оглушили своей невероятностью подполковника. — Вам?! — в недоумении поднялся с места Дрёмов сдёрнув с носа очки и бросив их на стол, — И чьё это распоряжение такое? — Да мне. Приказ генерал-майора. — Павленко подошёл ближе к Дрёмову и всё также спокойно и размеренно продолжил, — Вы проморгали в штабе двух вражеских агентов в лице майоров Рокотова и Елагиной. Светланой Петровной уже занялись, а вот Рокотов удачно сбежал. Что уже само по себе доказывает то, что выводы по нему верны. — Что?! — Дрёмов ничего не понимал, — Какой шпионаж, ты о чём?! Да я знаю майора… — Не знаете, Виталий Сергеевич! — резко остановил Дрёмова повышенный тон Павленко, — Поэтому это дело теперь поручено мне. Вы столько времени, таким составом следователей не могли в одном городе достать двух человек. А почему? — Павленко упер руки в стол, — А не потому ли, что майор Рокотов делал всё, чтобы затянуть следствие и дать уйти собственному сыну, ставшему на сторону врага? Ведь именно когда вы с ним поехали его брать, он так удачно сбежал. — голос Павленко был жёстким и властным, — Товарищ подполковник, не вынуждайте меня к жёстким мерам. Передайте все материалы по этому делу. Исполняйте приказ генерала Филипова. Дрёмов медленно потянулся к ключам от сейфа, где у него всё хранилось. Он не мог понять, как так вышло? Когда Павленко успел через генерала согласовать арест Елагиной и Рокотова? Когда успел собственное назначение на должность Дрёмова выбить? Но самое главное было в другом — Дрёмов не верил в обвинения предъявленные Ивану Григорьевичу и Светлане Петровне. Он же их хорошо знал и в своё время поинтересовался, кто они такие. Не могли они быть предателями! Подполковник вынул из сейфа толстую папку дела и протянул его Павленко. — Все материалы. — предельно холодно произнёс Дрёмов, взглядом он выжигал Павленко. А майор не плавился под таким взглядом подполковника, он довольно взял пухлую от бумаг папку, и начала пролистывать первые страницы дела. — Кабинет мне тоже вам передать? — язвительно спросил Дрёмов. — Да, ключи можете оставить на этом столе. — не отрывая взгляда уверено заявил Павленко. И подполковника послушно выложил и ключи от кабинета. Так он ещё никогда не отдавал своего места. «И сколько наглости и самодовольства у этого майора оказалось!» — Дрёмов теперь удивлялся, как он прозевал Павленко. Ведь он хорошо помнил как показал себя в первые дни в их отделе, не просто же так Рокотов к нему насторожен был. — Вы свободны, Виталий Сергеевич. Если будете нужны, я позову. — приказным тоном сообщил Павленко. — Слушаюсь, товарищ майор! — вновь язвительно подчеркнул Дрёмов и вышел из кабинета, хлопнув как следует дверью. А Павленко с довольным видом занял место подполковника. Теперь о хозяин этого кабинета! Это его место! И первым делом майор снял трубку: — Майор Павленко. Два ближайших дня крытый «Виллис» закрепите за мной и никому его не давать. Скажите, приказ начальника следственной группы Павленко… Да, теперь я начальник. Он положил трубку на аппарат. Вид сделался ещё более довольный.***
Виталий Сергеевич стоял в коридоре и не верил, что вот так бесцеремонно, нагло его буквально выставили из собственного кабинета. Оставалось только для полного «счастья» снять с него ещё и погоны. И тоже арестовать. Но конвойных не было видно, а поэтому нужно идти разбираться, в чём причина столь резких изменений. К тому же, только что этой выходкой Павленко была сорвана операция по поимке Франца. А это значит, что теперь не выйти на этого Альфреда, того самого человека, который наверняка и помог скрыться Михаилу и Арниму и который знает, где они засели, куда собираются дальше. Руки потянулись за куревом. Какие бы крепкие нервы не были, но то, что только что произошло — за гранью терпения. И раздражало даже не поведение сейчас Павленко, а то, что могло за этим всем стоять. Дрёмов, когда получил это дело, сразу понял, что тот, кто сумеет полностью обезвредить подполье, тот получит и награды, и хороший рост карьеры, возможно даже отличное место в Москве или Ленинграде. А такие как Павленко отчаянно будут драться даже со своими за награды и перспективы. Дрёмов уже таких видел на своём пути. Оставалось теперь понять, как сдвинуть его обратно. Однако путь к этому лежал через внезапно возникшее дело его, уже наверное, бывших подчинённых — майора Елагиной и майора Рокотова. Дрёмов затушил в урне папиросу и не медля пошёл в кабинет к генералу Филипову, он всё это разрешил и утвердил, значит обо всём в курсе. Виталий Сергеевич пошёл мимо дверей следственного отдела, он был как раз по пути. Глаз зацепила яркая зелёная искра, вспыхнувшая у самого пола. Дрёмов обернулся и пригляделся. Около порога серебрилось тоненькое колечко с зелёным камушком, который играл разными оттенками зелёного в лучах тусклой лампы под потолком. Виталий Сергеевич шагнул ближе и поднял это колечко. «Где-то я его уже видел… А точнее у кого-то», — вещица казалась ему очень знакомой, не мог сейчас только вспомнить, где и у кого видел. Он ещё раз оглядел находку, а потом убрал к себе в карман, успеет ещё вспомнить. Сейчас нужно разобраться с арестом Елагиной, нутром чуял, здесь нечисто было.***
Дверь кабинета генерал-майора. Дрёмов выправил до идеального форму, ремень на поясе, портупею через плечо, надел строго по уставу фуражку на голову. Теперь к нему не придраться за неуставной вид. Постучав в кабинет генерала, его пропустил сидевший в приёмной дежурный офицер. Дрёмов встал смирно перед генералом. Внутри смесь из волнения, которое всегда возникало при виде начальства, а также злобы, возмущения и настойчивости. А Филипов, кажется, ждал когда Дрёмов сам зайдёт к нему. — Ну что у тебя, Дрёмов, говори. — сразу спросил генерал, когда подполковник оказался перед ним. — Товарищ генерал-майор, я хотел бы знать по какому обвинения арестована майор Елагина? И почему дело о подполье передано майору Павленко? — смело спросил подполковник, он кажется сейчас ничего уже не боялся. — Значит, Павленко уже приступил к своим обязанностям… — куда-то в пространство ответил генерал, а потом перевёл взгляд на Дрёмова, — Дело это я ему передал, потому что майор сумел раскрыть у нас, в наших рядах, не просто шпиона, а целую шпионскую группу. Очень хорошо при том законспирированную. — Вы о Елагиной и Рокотове? Но это же невозможно, товарищ генерал! Они не могут быть предателями! — возмутился Дрёмов. — Не забывайся, подполковник! — осадил его тут же генерал, — В нашей службе нет такого «невозможно», «не могут». Ты контрразведчик или кто? Если контрразведчик, то и днём, и ночь должен проверять и перепроверять всех тех, кто работает у тебя. И даже самого себя проверять! А вот Павленко сразу, как приехал, проверил Рокотова и Елагину. — И что же он нашёл? — Дрёмов вновь не выдержал и перебил генерала. — А нашёл он то, что ты упускал всё это время. А именно старое дело сорок первого года, которое вёл Рокотов в Киеве. Между прочим вместе с Елагиной. Дело военюриста 3 ранга Сергеева, который оказался руководителем киевской шпионской организации. — Дело Сергеева? — Дрёмов помнил об этом давнем деле, в Моске о нём много говорили в конце сорок первого. — Да, Сергеева Александра Петровича. Дело тогда вроде закончилось разгромом организации, однако есть серьезные подозрения, что Сергеев в конце концов сбежал. И помог ему в этом ни кто иной, как Рокотов. Как думаешь почему? Дрёмов знал, что ждёт сейчас генерал от него — что он скажет, потому что завербовали Ивана. Однако язык не поворачивался это сказать. — Потому что завербовали его, — сказал генерал за Дрёмова, — а потом, обрати внимание, что Рокотов удивительным образом, после трёх лет, проведённых на оккупированной территории, очень быстро из ОШСБ вернулся в прокуратуру… — Майор Звягинов тщательно всё проверил тогда… — вклинился в слова Дрёмов. — Проверил, но недопроверил! — вновь осадил генерал, — Елагину же он не проверял? Не проверял! А это она постаралась мужа своего вытащить. Почему? Потому что они оба были в сорок первом Сергеевым завербованы! Но главное в другом, Дрёмов. Главное в том — что Михаил Рокотов, сын Ивана, тоже перешёл на сторону немцев, а теперь был перевербован британцами. А первая жена Рокотова была осуждена как немецкая шпионка. Удивительные «совпадения», да? Вокруг Ивана удивительным образом были те, кого мы уличили в работе на врага. Вначале его жена, потом друг и коллега, а теперь и сын со второй женой. И как удобно оказалось — делом Михаила Рокотова как раз занялись Елагина с Рокотовым старшим. А как только мы Елагину взяли, то Иван сбежал. Тебе действительно это не кажется как минимум подозрительным? Подполковник внимательно смотрел на Филипова, который явно был недоволен тем, что Дрёмов зашёл расспрашивать об этом деле, да ещё и впервые спорил с ним, пусть пока и робко. — Я знаю товарищей Елагину и Рокотова как исключительно прекрасных сотрудников и выдвинутые обвинения против них я считаю необоснованными. — Дрёмов набрался смелости и сказал это уже прямо. Генерал переменился в лице, он удивлён теперь проявившейся смелостью Дрёмова, который никогда не спорил со своим начальством. А тут! — Ну… если считаешь так, то докажи это. Не будет доказательств — прав останется Павленко. Потому что он свои доказательства предоставил, — наконец ответил генерал. — Разрешите идти? — Иди, Дрёмов. Подполковник повернулся, строго, как на параде, и четким чеканным шагом вышел из кабинета. Под фуражкой он чувствовал, как от волнения проступила испарина. Нужно было проветриться. Подполковник спустился вниз, ко входу, а затем и вышел во двор. Платком он вытер лицо, влажное от пота. Ветер приятно обдувал его и освежал. Дрёмов достал папиросы, требовалось успокоиться. «Значит, доказать их невиновность… Никогда не думал, что буду этим заниматься! В адвокаты подался!.. А если и в правду — они оказались предателями? Да нет! Ерунда какая-то!.. Вот зачем Павленко так рьяно взялся за дело о подполье? Неужели так звёзд на погоны и наград на грудь захотелось? Эх, чувствую, Иван Григорьевич не просто так скрылся. И нет, не потому что виновен, наоборот — скорее всего невиновен он, как и Светлана Петровна. Иван видимо нашёл что-то против Павленко, а тот решил устранить его. А как это лучше всего сделать? Да, через Светлану Петровну… Поговорить бы с Иваном Григорьевичем… Уверен, он о чём-то догадался», — стоял Дрёмов с папиросой в зубах озадаченный произошедшем. Стоял и думал, что с этим всем теперь делать, как выбираться и чем он может помочь Ивану Григорьевичу. — Товарищ подполковник. — позади Дрёмова робко прозвучал голос Дуденкова. Виталий Сергеевич обернулся. — Чего тебе? — Вы уже про Светлану Петровну знаете? — тихо спросил Александр. — Знаю. — И это что — правда так? — спросил Дуденков с надеждой услышать ответ, что не так. — Не знаю. — пожал плечами Дрёмов, — Но… тут не всё так просто… Но тебе пока это не к чему знать. Помалкивай об этом, понял? — Так точно! Но Дуденков никуда не уходил, стоял рядом и думал — сказать Дрёмову, что видел Ивана Григорьевича сегодня или не говорить. Товарищ Рокотов же просил, чтобы Дуденков никому не говорил, что видел его. Но он ещё и говорил, что Дрёмову можно доверять… Как быть теперь? Ведь подполковник, Дуденков чувствовал, сам не верит в обвинение Светланы Петровны и Ивана Григорьевича. — Ну чего ещё тебе? — не выдержал Дрёмов, спросил видя, что старший лейтенант никуда не ушёл. — Ничего, Виталий Сергеевич. Разрешите идти? — Дуденков не решился сказать. Подполковник махнул рукой, а парень козырнул и скрылся за дверьми штаба. Дрёмов сбросил окурок на землю. Он прокручивал все последние дни. И вытаскивал из памяти информацию из личных дел Рокотова и Елагиной. «А ведь у Светланы Петровны есть брат, старший… И сейчас он в Ленинградской окружной прокуратуре служит, при том в звании генерала-майора… Да и работала она с ним в Киеве. Вполне возможно, что он и про дело Сергеева в курсе…» — осенило подполковника. Он вместо возвращения в штаб, ушёл в соседнее здание, в узел связи. Ему нужно срочно дозвониться до Ленинграда, пока не лишили последних полномочий.***
Телефонистки работали за своими аппаратами, Дрёмов вызвал их начальника и попросил связи с Ленинградском. — Ленинградом? — переспросил капитан, — Но вы же понимаете, что без записи в журнале я… — Капитан, — оборвал Дрёмов капитана, — дело государственной важности! Или ты даёшь связь или удостоверение на стол! Подполковник был жёсток, ему очень нужна эта связь, этот звонок. — Хорошо. Я понял. — подчинился капитан. — Разговаривать буду из вашего кабинета без вашего присутствия. — поставил условие Дрёмов. Капитан молча согласился. Девушка набрала линию, передала трубку Дрёмову и все вышли из кабинета капитана. — Алло, — заговорил Дрёмов, — девушка, дайте мне Ленинград… — в трубке послышался шорох, а потом он услышал сигнал о подключении к нужной линии, — Алло, соедините с генералом Мирским… — вновь гудки соединения. С того конца сняли трубку. — Генерал-майор Мирский. — Здравия желаю, товарищ генерал. Беспокоят из Кёнигсберга, подполковник госбезопасности Дрёмов Виталий Сергеевич… Николай Трофимович, я звоню вам в связи с делом в отношении вашей сестры, Светланы Петровны Елагиной… — Слушаю вас. — зазвучал серьезный голос Мирского.***
Холодные серые каменные стены, решетка на окнах и жесткие доски койки — вот и вся камера. Света сидела, ёжилась от холода на этих досках и смотрела в пространство. С плеч сняли погоны, сняли все награды, вынули всё из карманов. Конечно забрали ремень и оружие. «Вот уж не думала, что придётся сидеть в бывшей тюрьме Гестапо будучи арестованной своей контрразведкой!..» — неверилось ей, что всё это серьезно. Она стойко уверена, что происходящее — ошибка. «Ваня обязательно разберётся!.. Если и его, конечно, тоже не арестовали» — она этого очень боялась. Сидела и надеялась, что он на свободе и уже что-то делает, чтобы её выпустили отсюда. О самом плохом она старалась не думать сейчас. В железной двери лязгнул замок, потом щелкнул засов и противно заскрипели воем петли массивной двери. — Заключённая Елагина, на выход! — раздался по стенам эхом бас конвойного. Света поднялась, шагнула к двери. — Руки за спину, лицом к стене! Света сделал всё в точности, как приказывали. Чувствовала себя она весьма паршиво, но с надеждой на лучшее. На руках стала ощущаться тяжесть и холод от надетых на неё наручников. «Будто я сбегу!.. Или опасный преступник-рецидивист какой-то!» — не удержала своих мыслей Света. Главное в голове это и оставить, наружу не выпустить. Её повели по сумрачным сводчатым коридорам тюрьмы. Вот здесь, за стальными дверьми, сидят действительно виновные, разные военные преступники, фашисты, настоящие предатели, шпионы. А Света же не такая!.. Неужели все вокруг сразу поверили? Конвойный подвёл её к очередной двери, вновь смотрела в серую стену. Боец отворил дверь и завел Елагину внутрь. — Товарищ майор, заключенная Елагина для допроса доставлена! — отрапортовал конвойный. Прикрученный к полу стол, табурет подле него с одной стороны, с другой — стул. Под потолком болталась вздёрнутая голая лампочка и как всегда дневному свету мешало решётчатое окно. А за столом здесь сидел… — Свободен боец. А вы, Светлана Петровна, присаживайтесь. — наиграно вежливо попросил сидевший за столом Павленко. — Может для начала наручники снимете? — Боец, сними. — успел приказать ещё не вышедшему конвойному майор. Наручники сняли и Света села напротив Павленко, за спиной хлопнула дверь. «Вот уж не думала, что он на такое способен! А с виду такой простой, учтивый и почти что джентльмен был!» — Света с презрением посмотрела на майора. — Долгих предисловий не будет, Светлана Петровна, ваше обвинение вам известно, поэтому, — Павленко вынул из папки под рукой листок с машинописным текстом и развернул его к Елагиной, — лучше сейчас подписать это, во всём сразу признаться. — Павленко положил поверх листа карандаш, — Вам же легче будет. Сами знаете, что трибунал учитывет чистосердечное. Света взглянула на текст, который дал ей майор. «Я, Елагина Светлана Петровна, 1913 г/р. полностью признаю себя виновной по обвинению в совершении преступлений предусмотренных ст. 58-1б, ст. 58-3, ст. 58-6 УК РСФСР… Также признаю, что мой муж, Рокотов И. Г. был завербован в августе 1941 г. агентом немецкой разведки Сергеевым А. П., равно как и я была завербована им для шпионажа против СССР в интересах Германии… Мною также была осуществлена помощь изменнику Родины Рокотову М.И. перешедшему на сторону врага… Ему были переданы данные о состоянии органов контрразведки СССР и другие секретные документы и данные… Тем самым нами создана шпионская организации…» — Это бред какой-то! — Света даже не стала дочитывать до конца. — Я это подписывать не буду! — Зря, Светлана Петровна, зря! — с лживым сочувствием произнёс Павленко. — Я не собираюсь подписывать вот это! Всё, от начала до конца здесь — враньё! — потрясла бумагой Света и швырнула листок к майору. Павленко взял его, развернул его к себе. — Неправильный вы выбор сделали, гражданка Елагина. Совершенно не правильный… Я думал, вы умный и всё понимающий человек, а вы!.. — Павленко поднялся и зашёл за спину к Свете, склонился над ней и произнёс, — Мужа хотите спасти своим отказом признание подписывать? Хорошо. А его ребенка вы, значит, спасти не желаете? — Что? — Света хотела подскочить, возмущению её от наглости майора не было предела, но тяжёлая рука его сжала её плечо и не дала подняться. — Спокойнее, Светлана Петровна. Спокойнее. Подписываете сейчас всё — камера будет сносная, пальцем вас никто не тронет. — Какая же ты мразь, Павленко! — Света себя уже не сдерживала. А майор расплылся самодовольной улыбкой. — Я не люблю проигрывать, Светлана Петровна. — Павленко отошёл обратно к столу, — Ну так что? Ваше решение? — майор протянул ей карандаш со стола. — Да пошёл ты! — тихо, но с ненавистью ответила на это Света. Павленко вновь искривил губы в полухмылке, бросил карандаш на стол. — Не хотите вы значит по хорошему, Светлана Петровна. Ой не хотите… Конвой! — проорал майор. В допросную сразу вошёл боец. — Заключённую Елагину — в карцер. — голос Павленко сделался звоко холодным. — Есть! Встала! — приказал конвойный. И Света с ненавистью смотря на Павленко, медленно поднялась. — Какая же ты сволочь, Павленко! — сквозь зубы звучал ненавистью голос Светы; если бы не наручники — убила бы сейчас же! Чем угодно, хоть голыми руками! — На выход! — толкнула рука конвойного вперёд и она шагнула за дверь. Допросная закрылась, майор остался один под тусклым светом лампочки. Он присел на стол, достал сигареты. — Ничего… Ты у меня всё подпишешь! Сама бумагу попросишь! — говорил он в полголоса самому себе и потягивая приятный табачный дым иностранных сигарет.***
Виталий Сергеевич вышел во двор из узла связи. Звонок сделан, первый шаг к решению проблем сделан. Теперь оставалось найти Рокотова и проговорить уже с ним. И это было сделать куда сложнее, чем дозвониться в Ленинград. Дрёмов понятия не имел куда мог спрятаться Иван Григорьевич. Исходя из размеров города и его знания языка, немецкой жизни — куда угодно и поиск его с патрулём тут бесполезен. Но начать искать его же надо. Пройдя мимо часовых у ворот, Дрёмов оказался на небольшой улице по бокам которой были высажены деревья. Он огляделся. «А как Иван Григорьевич узнал об аресте Елагиной, если в штабе он так и не появился? Значит, ему кто-то сказал… Кто?», — стоял и рассуждал Дрёмов поглядывая по сторонам и вновь выпуская сизый дым от папиросы, — «Точно не часовые… Сказал тот, кто мог видеть арест и в хороших отношениях с Иваном… В хороших отношениях… Это либо Мамиев, либо Дуденков», — круг потенциальных «осведомителей» Рокотова оказался весьма небольшим. Дрёмов стал думать, кто из этих двоих мог сказать. И сразу вспомнилось, как несколько минут назад около него в нерешительности что-то то ли сказать, то ли спросить, стоял Дуденков. «Вот значит он и сказал Рокотову об аресте… А поговорю-ка я с этим старшим лейтенантом ещё раз!» — Дрёмов поспешил вернуться обратно, как прямо перед подполковником выскочил парнишка в кепке на два размера больше, сунул в руку Дрёмова бумажку и был таков. Растворился среди развалин дома напротив. Подполковник отошёл обратно и развернул листок.«Сегодня в 20:00. в парке Луизы на Хуфен-алее у моста через ручей.»
Дрёмов сразу узнал почерк, пусть буквы и были написаны печатные. Это от Рокотова. «Сам о себе дал знать. Значит, я ему зачем-то нужен, раз вышел со мной на связь… Или же есть для меня что-то очень важное», — доставая спички понял подполковник. За одно он вновь достал папиросу, раскурил её и той же спичкой поджёг записку. Он ярко вспыхнула в руке, подполковник уронил её на землю и потягивая дымок дождался того, когда от записки останется чёрный пепел на камнях. Всё что нужно он держал в самом надёжном месте. Идти к Дуденкову теперь не имело никакого смысла, к тому же Дрёмов догадывался, что Иван перед тем, как уйти, взял с Александра слово, чтобы тот не говорил никому о том, что виделся с Рокотовым. Осталось дождаться вечера и придти в назначенное место.***
Сумерки укрыли разрушенные дома, улицы и площади. По кирпичам вместо свинцовых пуль стучали из свинцовых туч капли колючего дождя. Вновь Кёнигсберг промокал до последнего камушка под этой стеной из воды, падающей с небес вместо бомб. В дверь постучали, условный стук. Михаил спустился с сухого второго этажа дома и с опаской открыл дверь. Вошёл в человек в длинном плаще, с его краёв капало. За ним вошёл ещё один. Это был Франц. Закинув за спину автомат, Франц закрыл за собой дверь. — Всё же решили перебраться из той развалюхи. — скидывая капюшон сказал первый вошедший. — Да, Франц сказал, что ему назад теперь нельзя, возьмут, а на старом месте нам было уже опасно, патрулей русских стало больше. — ответил Михаил, провожая пришедших наверх. — Ничего, после завтра всё будет решено. Комнату заливал свет от двух керосинок, на столе лежали остатки ужина. — Альфред, я слышал, ты что-то про послезавтра говорил. — сразу же спросил Арним увидев Альфреда. — Да. Послезавтра смогу уже переправить вас в Кранц, а оттуда вы на лодке надёжных людей отправитесь в Данциг. А оттуда уже сможете добраться до Штеттина, а затем в Шверин. От него уже рукой будет подать до Гамбурга и наших друзей. Арним сделался довольными. — А почему не завтра? — спросил однако Арним. — Нужно ещё решить несколько небольших проблем у меня. Вас же ищут и даже почти вышли на вас, Франц не даст соврать. — обернулся к нему Альфред, тот кивнул, — Поэтому пришлось пойти на несколько рискованные меры, но уже завтра всё решится. — Хорошо. — немец не стал выдаваться в детали проблем Альфреда, ему главное уехать уже из Кёнигсберга. — Вы уже идти сможете? — по интересовался Альфред, всё так же стоя около дверей комнаты. — Да, могу. Стараниями Генриха уже могу. — Отлично. В таком случае, вам вновь придётся сменить квартиру, ближе к тому месту, откуда мы поедем. Франц вас туда проводит. А мне пора идти. Доброй ночи! — кивнул прощаясь Альфред и быстро спустился вниз.***
Дрёмов стоял у каменных оснований чугунных перил моста. Вокруг — ни души. Ни живой, ни мёртвой. Только дождь проливался на сбросивший огненную листву парк. С его плащ-палатки вода стекала ручьями, под капюшоном Дрёмов тщательно спрятал свою «особистскую» фуражку, чтобы не привлекать к себе внимание по пути обратно. Подполковник поглядывал на часы. В ночи их пока ещё можно было разглядеть. Стрелки всё ближе подползали по циферблату к восьми вечера. Две минуты… Одна минута… — Здравствуй, Вить. — раздался тихий и неожиданно доброжелательный голос позади Дрёмова, он быстро обернулся. — По тебе часы сверять можно. — довольно заметил подполковник глядя на представшего перед ним словно из-под земли Рокотова, подал ему руку, — Рад тебя видеть. Рокотов пожал ладонь Дрёмова, он тоже впервые рад видеть подполковника. Виталий Сергеевич ещё раз оглядел Ивана. На нём промокшая куртка, вымокшая кепка, на носу поблёскивали от капель очки, которые Иван всё же поспешил снять. Так сразу и не узнать в нём майора Рокотова, славившегося исключительной офицерской выправкой. — Пойдем. — позвал Рокотов и шагнул по парковой дорожке вглубь рядов деревьев. Подполковник зашагал за ним. — Вижу, Иван Григорьевич, ты и конспиративной связью неплохо владеешь. — Два года в партизанском отряде. — ответил на это Рокотов. — Да, помню… Не думал, что эти навыки тоже освоил. Ладно, Иван Григорьевич, это всё лирика. — Дрёмов быстро вернулся к основной теме, — Если позволишь, то начну я, времени всё же у нас не много. — Хорошо. — Скажу сразу и честно, дела так себе, обвинение у Светланы Петровны, сам понимаешь, очень серьёзное — шпионаж и измена Родине. Но небольшая надежда есть… Я дозвонился до Николая Трофимовича Мирского… — Ты звонил Мирскому в Ленинград? — Рокотов от удивления остановил Дрёмова. — Да, у него полномочий не меньше, чем у моего начальства… А в чем-то даже больше. Да и сам ведь знаешь, кто он Светлане Петровне… Рокотов кивнул, конечно он прекрасно знал об этом! Дрёмов шагнул дальше и продолжал. — Павленко вытащил на свет ваше старое дело, ещё сорок первого года. Помнишь наверное, ты в Киеве раскрыл у себя в прокуратуре немецкого шпиона — Сергеева… — Конечно помню! Тогда я со Светой вместе это дело вёл… И с Николаем тоже. — Ну вот… Только повернул майор всё так, что вы не раскрыли его, а дали сбежать Сергееву, а ещё им были завербованы. — Чушь какая-то! — сорвалось у Рокотова. — Согласен, потому что я прекрасно помню, что в Москве было много шуму после этого дела и все говорили, что Сергеев был расстрелян прямо в Киеве, за несколько часов до отхода. И сделал это тогда ещё бригвоенюрист Мирский. Вот поэтому я ему и позвонил. Он как никто другой знает все детали и тонкости этого дела. Иван согласно кивал, Дрёмов всё верно говорил сейчас, Мирский действительно привёл приговор в исполнение прямо там, во дворе военной прокуратуры фронта. Подполковник говорил дальше: — Но сам понимаешь, по телефону Мирскому решить всё это здесь не выйдет. Поэтому, нужно тебе продержаться ещё пару дней до его приезда. Ну и идеально было бы то, чтобы мы за это время нашли наших беглецов. И нашли «крота» в нашем штабе. Кто-то же сумел тогда предупредить о побеге! — Вот! Об этом я и хотел тебе сказать. — Рокотов дождался этого момента. — Понял кто «крот»? — Да. И он действительно был очень близок к нашему главному делу. — Не тяни, Иван Григорьевич! — подполковнику уже не терпелось узнать имя. — «Крот» — это майор Павленко. — произнес заветное имя Рокотов. Дрёмов от неожиданности услышанного остановился. — Он?! — Он. — Рокотов отвечал уверенно. — И как ты к этому пришёл? — Дрёмову было теперь интересно узнать, как Иван это понял, ведь вполне возможно, что он мог просто ошибся сейчас. — Ну начнем с того, когда произошел арест Светы. За час до операции по взятию Франца. А кто нам рассказал о нём? — Парень тот, с мукой который, а он был связным у Франца, который связан с подпольем. — ответил Дрёмов. — Правильно. А теперь вспомним, кто вошёл в кабинет, когда его выводили и мы с тобой назвали время, через которое операция начнется. Дрёмов свёл брови вспоминая… И память быстро ответила. — Павленко. — сказал подполковник. — Всё правильно. — Иван медленно шагал, руки в карманах куртки, — И зашёл он не проронив ни звука, помнишь? — Да. — А что сказал нам тот парень про Альфреда, с которым встречался вчера Франц? — Что узнает его по голосу… — и тут Дрёма осенило, — Подожди, то есть, ты считаешь, что Павленко и есть Альфред?! — Да. Павленко это тот самый Альфред, с которым встречался Франц и который обещал ему помочь разобраться с делом о краже из совхоза. Оттуда же Франц еду крал для оберста и… — И Михаилу, да. — Ну и потом, Света в сегодня должна была как раз проверить дело Павленко. А тут её арестовывают. Уверен, в его деле есть что-то, что косвенно бы указало на его вербовку, — и у Рокотова сомнений по этому поводу не было. — Вполне возможно, Иван… Я неплохо помню его дело. В органах с тридцать пятого, благодарности есть, награды… А служил он кстати в Киеве до войны. И первые месяцы её тоже… Потом город сдали и тогда ещё младший лейтенант госбезопасности Павленко числился пропавшим без вести. — усиленно вспоминал дело майора Дрёмов, — А нашёлся он в сорок третьем только… Ну как нашёлся, партизаны его вытащили, он якобы сбежал из лагеря. Потом проверка, фильтрация, но его всё же вернули в органы, дали капитана, а в сорок четвертом уже майора. — В Киеве служил говоришь… — Рокотов задумался, всё это его наводило на некоторые мысли, — Вот здесь думаю и была та косвенная улика, которую майор боялся показать. Он либо был из группы Сергеева, либо был завербован уже после сдачи города… Хотя, скорее всего после сдачи завербовали. В списке Сергеева я точно помню, фамилий на «П» не было. — Возможно. Но зачем понадобилось арестовывать Светлану Петровну, когда можно было бы арестовать тебя? Ты и знаешь больше, и руководишь следственной группой. — подполковник этого теперь не понимал. — Всё просто, — у Ивана было объяснение этому, — Павленко рассчитывал, что первым делом я буду спасать жену и отвлекусь от поиков Миши. Ведь сам знаешь, что уже было у меня такое, в тридцать девятом… Вот Павленко решил на это давить. К тому же… — Рокотов неожиданно замолчал. — Что? — Дрёмов видел, что Иван что-то недоговаривал ему. — Света сейчас… в положении. И поэтому я наверняка должен был в первую очередь подумать о ней. А потом уже об остальном, — всё же сказал Иван, понимая, что подполковник должен быть в курсе всех деталей, иначе им не раскрыть дело. — Вот как! — такого Дрёмов не ожидал. Нет, о чём-то таком он смутно догадывался, видя украдкой то, как Иван был внимателен к Светлане Петровне, но разумно полагал, что ему об этом принесут документ, чтобы Елагину освободили от части работ по службе. — А я вот, сбежал… Спрятался. — с сожалением заметил Рокотов. — Ты правильно всё сделал. Иначе бы вы оба оказались в камерах… И тогда Павленко некому было бы помешать. Ведь он здесь не просто так оказался. Его цель — вытащить Арнима с Михаилом. Именно поэтому он и перевёлся к нам, — Дрёмов уже прекрасно понял ход мыслей Рокотова, — И один раз Павленко от нас сумел спрятать их. Тогда, помнишь? — теперь Дрёмов всё понимал. — Конечно помню. Он ещё немного задерживался, а до этого именно он видел, как мы выводим из кабинета Штольберга. Павленко сразу понял, кто выдал нам место, где прячутся они. — Рокотов эти факты не забывал. — Так что, теперь всё одно к одному встало… Осталось понять, как его на чистую воду вывести. — это волновало подполковника не меньше, чем арест Елагиной. — Ну, для начала тебе нужно не дать Павленко добраться до связного Франца в тюрьме. Он — одна из наших главных улик. Ну а я займусь самим Францем. Я знаю, где он бывет. Нужно только взять его и как следует допросить. Он знает Павленко в лицо, поэтому обязательно узнает его. Что тоже будет доказывать предательство Павленко. А потом останется только взять его в момент, когда он будет переправлять оберста и Мишу. Это всё и докажет тогда, — в двух словах Иван рассказал весь свой план, над которым долго думал. — А если Павленко начнёт отпираться и скажет, что это на самом деле ты помогал им сбежать, а он тут вас всех задерживал? Ему ведь это дело передали. Меня отстарнили от него. — У нас будет Франц и его связной. Ну и к тому же, ты же там ещё будешь. А ты вне подозрений и мы с тобой вроде как недолюбливаем друг друга. — напомнил Рокотов, — Думаю, Павленко на это тоже ставку делал, что из-за неприязни ко мне ты не будешь ни мне помогать, ни Светлане Петровне. — Да уж!... — подполковник всё больше удивлялся широте и глубине мысли Рокотова, он так не мог порой, как умел это делать Иван, — Главное не дать майору до них добраться… Хорошо. Значит так и поступим. На мне — связной и его охрана. На тебе — Франц и его допрос. Потом, как он нам всё расскажет, то определимся что дальше. Только действовать, нужно быстро. Уверен, Павленко Светлану Петровну долго в камере держать не будет, как только он получит от неё призание, а такие как он его получают, то это будет значить одно — быстрый суд и стенка. — Я понимаю всё это. К тому же, если он пошёл на такие шаги, значит другого выхода у него небыло. Взяли бы мы Франца и допросили — он указал бы на Павленко сразу же. И поэтому… Случилось то что случилось. А теперь, когда Света в камере, я — в бегах, ты — отстаранён, Павленко будет в самый короткий срок пытаться вывезти Мишу с оберстом… — Рокотов остановился у берега ручья, к которому они спустились. — Да. А там можно инстцентровать их гибель при задержании, а значит дело закрыто, преступники ликивидированы. А это награды, звёздочки на погоны и тёплое место в Москве. Собственно, в начале я подумал, что Павленко именно ради этого всё и устроил… А тут ещё хуже. — Дрёмов теперь понимал свою главную ошибку, он потянлуся под плащ за портсигаром, нестерпимо хотелось закурить. Дрёмов расстегнул пуговицу нагрудного кармана, сунул руку за портсигаром, а первым делом коснулся лежащего в кармане колечка, что нашёл у входа в кабинет следователей. В один момент яркой вспышкой в голове понеслось — он вспомнил, у кого же он видел это кольцо! Дрёмов быстро достал его, забыв уже о папиросах. — Да, Иван, здесь ещё вот, — подполковник протянул кольцо Рокотову, — Светлана Петровна видимо, сняла его незаметно, когда её арестовали. Около входа в кабинет лежало. Иван с дрожью в пальцах потянулся за тоненьким серебряным колечко с маленькими зеленым камушком. Он тускло играл своими гранями. Светино кольцо… Как она радовалась ему!… С какой любовью смотрела на Ваню, который ей подарил его. А теперь она далеко от Ивана, в холодной камере. Иван же стоит с её кольцом под проливным дождём, смотрит на зелёный камушек, а самому кажется, что вновь смотрит в большие и бездонные глаза Светы. Увидет ли он их вновь? Или же теперь единственное его напоминание о ней будет это колечко, которое она успела снять со своей нежной руки. Рокотов сжал в ладони колечко, обернулся к Дрёмову. — Спасибо… — Рокотов вновь собрался с мыслями и вернулся к разговору о деле, — Значит, завтра буду брать Франца, ну а тебе нужно будет лишь потом доставить его в надежное место… И Рокотов подробно рассказал, что нужно делать, во сколько всё будет происходить. Дрёмов всё запоминал. Им сейчас дождь был совершенно не помеха. — … Такой план, Вить. — закончил наконец Иван. — Хорошо, я всё понял. Сделаем. Надежные люди есть. Тот же Дуденков. Он хоть порой и… — Дрёмов опустил то, что хотел сказать, — Но всё же когда надо, надёжен. Так что, не переживай, Иван Григорьевич, вытащим мы Светлану Петровну. Обязательно вытащим! — заверил Дрёмов. — Тогда до завтра. — Рокотов подал на прощание руку. Дрёмов пожал её и они быстро разошлись по разным сторонам.***
Рокотов шагал по насквозь вымокшим улицам Кёнигсберга, он и сам был мокрый до нитки. Согреться негде было, дома теперь нет у него. И когда он теперь будет — никто не знает. Остаётся только вновь искать дальний тихий и желательно сухой угол в этом чужом городе. Рокотов бродил по улицам в поисках неприметного места. Патрулей видно не было, да и он неплохо знал, где они ходят, чтобы избежать их. Как хлестал по развалинам дождь, так порой Ивану хотелось зарыдать над развалинами своей жизни. Сын, ради которой Иван готов был умереть — оказался предателем, жена, единственный оставшийся близкий ему человек — по ложному обвинению в тюрьме и ей грозит расстрел. И самое ужасное — вместе со Светой мог быть убит их ещё не родившийся ребенок. Разом Иван может лишиться тех небольших остатков своей жизни, которые так старался сберечь. От осознания этого сердце стягивало тугим, жалящим кольцом боли. Рокотов забрёл на какую-то улицу, здесь в тени крошечного сада стоял аккуратный домик с уцелевшими окнами и даже мансардой. Вариант казался ему идеальным. Иван недолго думая прошёл во двор и попытался отпереть дверь. Заперто. Тогда он обошёл дом со всех сторон, второй вход обязательно должен где-то быть. И он нашёлся. Но тоже заперто. Тогда оставался один ход — в окно. На заднем дворе Иван стал высматривать подходящее для взлома окно. Он старался не шуметь, рядом ведь могут жить. И вот рама поддалась и окно распахнулось. Так в дом Иван ещё никогда не попадал! Мало он чувствовал себя отверженным, так теперь ещё и вором-домушником ощущал. Паршивое ощущение. Такое же паршивое, как и чувствовать, и для многих быть, на своей земле чужим. А среди чужих отлично сходить за своего. Рокотов оказался в сухом помещении с частичной оставшейся мебелью. Он обошёл все комнаты. В шкафу нашлись сухие бюрюки и кепка с рубахой. То что очень нужно сейчас. Еды ожидаемо не было, хотя очень хотелось поддержать во рту хоть чёрствый сухарь. А вот печь кажется была рабочей. И Рокотов стал хозяйничать во всю в этом брошеном доме. На дрова были разломаны два стула, из стола в одной из комнат взяты газеты, сгодятся для розжига. От холода начинало уже колотить, руки плохо слушались. Хотелось одного — тепла. Медленно, но верно печка растопилась. Иван сидел возле приоткрытой дверцы прижавшись к гладким и теплеющим плиткам печи. Из дверцы виднелось рыжее пламя и шёл в лицо жар. Это давало хоть какое-то освещение и главное — согревало. Если мог бы — растворился бы в этом тепле. Периодически Иван подкидывал ещё обломков стула. Он переоделся в найденные рубаху и брюки, куртку повесил у печи сохнуть, тут же рядом сохли ботинки. Иван сидел возле печи и держал Светино колечко. В рыжем свете от пламени, спрятанным за чугунной дверкой, теплыми зелёными тонами искрился камушек. «У Светы глаза всегда такие же, когда она улыбается», — только с этим и мог сравнить этот свет Иван. Он не сводил глаз с этой тонкой блестящей зелени…— Красивое. Но оно, наверное, …
— Это не важно. Тебе нравится оно?
— Очень! Но куда ж я его носить буду?
— Да куда захочется!
— Нет, это слишком дорого…
— Считай это подарком.
Устало-грустная улыбка проступила на лице Ивана. Эти и многие другие слова эхом носятся в голове Рокотова. Он так хорошо помнил, как Света обрадовалась этому подарку, хотя Иван знал, что она прежде не любила такие украшения, считала это чепухой, пережитком прошлого, однако — она была женщиной! Самой прекрасной женщиной, которая прошла всю войну практически в одиночку, без его поддержки, но с ним в сердце. Поэтому ей хотелось дарить только такие подарки. Подарки, которые ничем не напомнят ей о войне, а будут говорить ей о том, какая она прекрасная и любимая. А сейчас эта самая прекрасная женщина сидит в холодной камере, наверное одна и возможно даже плачет от того, что ничего не может сделать… Рокотов не понаслышке знал, что такое тюрьма и тюремная камера. Первое, что донимает тебя и в конце концов может сломать — это холод и отсутствие сна. А Свете мёрзнуть сейчас нельзя никак! Света… Милая и дорогая его сердцу Света!.. Иван убрал кольцо в нагрудный кармашек на рубахе. «Я разберусь со всем этим! Обязательно, Светик!» — клятвенно пообещал он самому себе. Своей жизни не пожалеет ради того, чтобы вызволить её оттуда!