Последнее дело

В тусклом свете настольной лампы желтели документы. Пахло бумагой, табаком, чернилами, марлей и немного ещё порохом. Дрёмов сидел за своим рабочим столом подперев перебинтованную голову — она дико раскалывалась после прилетевшей по касательной пули и вдобавок от проведенной бессонной ночи. Хотелось лечь прямо здесь, в кабинете, на диван и уснуть мертвецким сном. Но перед ним лежали документы — извещения о тех, кто действительно спит теперь вечным сном. Их нужно подписать Дремову. И он почти все из них подписал. Но вот последний листок лежит уже час перед ним, а подполковник не может найти в себе силы поставить свой короткий росчерк пером, так и сидит с ним в руке, на кончике давно высохли чернила. Текст этого извещения Дрёмов уже знает наизусть. Но от этого знания легче не становится. Потому что в памяти слишком свежи и ясны картины пошедшей ночи. От этих воспоминаний сразу же начинает разрываться болью голова. А ещё это лежащее рядом раскрытое дело Ивана. На него сторого и сурово смотрел Иван Григорьевич. Фотография недавняя, сделали как только его перевели сюда. Дрёмову даже казалось, что этот взгляд такой только из-за него. Что Иван персонально на него так смотрит с этой фотографии. Становилось не по себе. Подполковник поднял взгляд на часы. Уже восемь утра. А перед ним всё лежит небольшой листок где коротко написано: «Ваш муж, майор юстици Рокотов Иван Григорьевич, уроженец г. Ленинграда, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество убит в бою 26 сентября 1945 года. Похоронен… » Оставалось подписать «похоронен в г. Кёнигсберг», а Дрёмов никак не мог написать это и поставить свою подпись. Словно бы пока не подписана похоронка, то и не погиб Иван Григорьевич, жив ещё. Дрёмов положил перо на стол и поднялся. За окном рассвело, во дворе привычная штабная суета, за воротами ходят мирные немцы, наши солдаты, переселенцы и колесят машины. Жизнь продолжается здесь. А для кого-то она закончилась вот так внезапно. Подполковник стоял и смотрел на это, сунув руки в карманы. Он знал, что должен подписать всё, забыть про эмоции, а не мог. Потому что прекрасно понимал, что значит потерять родного человека тогда, когда казалось что прошёл огонь, воду и горнило войны. Для него самого это было не просто очередная смерть — Рокотов для него, не смотря на все разногласия, был товарищем, даже в чем-то другом. Тяжёлый воздух кабинета расколол треск телефона. Подполковник шагнул к нему и поднял трубку. — Подполковник Дрёмов, слушаю, — как автомат повторил он. — Здравствуйте, беспокоит военврач Харунов, из армейского госпиталя, — ответили ему с того конца. — Я слушаю вас, — всё тем же тоном ответил Дрёмов. — Товарищ подполковник, это же от вас сегодня к нам было восемь трупов направлено? — Да от нас. Что-то не так? — Вообще да, не так. Что ж вы вместе с ними живых отправляете, не проверяете. — В смысле живых? — подполковник не понял о чем говорил сейчас врач с того конца провода. — Майор Рокотов ваш же сотрудник? — вместо ответа спросил Харунов. — Да, наш… — непонимание слышалось в голосе подполковника всё сильнее. — Ну что ж вы его, живого, с погибшими отправили! — Как живого? — Дрёмова бросило в жар, он медленно опустился на стул и расстегнул ворот формы, — Вы там ничего не перепутали? — Обижаете, товарищ подполковник! Как только Иван Григорьевич в себя пришёл после операции он нам сам сказал, кто он и откуда. Да вы сами приезжайте да посмотрите на него — он это или кто другой. Для надёжности можете супругу его взять, Светлану Петровну, так кажется её зовут. — Так… Да, Светлана Петровна она… — подтвердил Дрёмов, а сам ещё не до конца понимал реальность происходящего. — Ну вот! — Харунов кажется был весьма доволен, — Только приезжайте скорее, а то у Ивана Григорьевича время для посещений сейчас ограничено. — Я понял вас… — и Дрёмов хотел уже положить трубку, как вновь спросил, — Скажите, тот, кто назвался вам Рокотовым, это высокий человек, на вид сорока пяти, сорока семи лет, имеющий несколько небольших шрамов на лице… — И шрам от ранения годичной давности, да-да, всё так, — закончил фразу Харунов, — Именно так и выглядит этот пациент. Дрёмову стало ещё жарче, сердце колошматилось о стенки грудной клетки, отдаваясь даже в ушах частым стуком. Потому что сейчас происходило что-то совершенно фантастическое для него. — Тогда ждите нас, мы скоро будем, — проговорил Дрёмов и положил трубку. Взгляд его вновь зацепился за документы на столе. Извещение… Подполковник схватил его и порвав на мелкие клочки, затем чиркнув спичкой поджёг в пепельнице. Заиграло рыжее пламя съедая бумагу и всё, что было на ней. И вместе с аккуратным печатным текстом и синими чернилами словно бы съедалось огнём и рассыпалось сизым пеплом чувство собственной вины за то, что могло случиться именно изложенное на этой бумаге. Но всё же не случилось. Захлопнув папку с личным делом Ивана, сунув её за железную дверцу сейфа, подполковник не чуя под собой земли понёсся докладывать обо всём начальству, а затем он собирался поехать к Светлане Петровне, но уже совсем с другим извещением.