Золотой дракон

      Тарталья начинает понимать, что госпожа Нин Гуан, возможно, предлагала ему не худший вариант из всех существующих только тогда, когда становится уже слишком поздно. Для всех людей он улетел в Москву две недели назад, на самом деле всё время проводя в доме Осиала или тайком стреляя по его указанию лишних борцов за продление подчинения Ли Юэ.       Если бы Синьора осталась в Китае ещё хоть на немного, он бы, скорее всего, набрался боевого духа и никак не желающей возвращаться к нему уверенности в том, что, если он и не делает правильного дела, служа Царице, то, по крайней мере, не ведёт себя как последний подонок, но коллега решила, что больше нет необходимости крутиться в обществе людей, в которое она загнала юношу. Конечно, она ведь птица совершенно иного полёта, немного обиженно думает Чайльд, она всегда изображает из себя Бог весть что, чуть не жену русского дипломата, в то время как он вынужден быть просто жалким мальчишкой, которого вряд ли запомнит кто-то, кроме его жертвы. Да и все им убитые совсем его не любили. Они просто обольщались его готовностью быть всё время поблизости и желанием общаться, не более, уж Тарталья-то уверен. К тому же, он сам считает себя достаточно привлекательным молодым человеком, умеющим подчеркнуть свои достоинства.       Наверное, из всех тех, кто был намечен им для убийства, один господин Чжун Ли практически не проявлял никакого интереса к его телу. Он, конечно, кидал взгляд на обнажённые с присущим юноше старанием участки кожи или даже касался их, но Чайльд не мог прочесть в его движениях того желания и жадности, которая была у других его «знакомых».       Сейчас, когда этот Моракс уже мёртв, юноша просто надеется, что ничего не проглядел и Чжун Ли действительно видел в нём что-то кроме его тела и дурацкой привычки привлекать к себе внимание активными жестами и громким голосом. Так что, может быть, не так уж и плохо, что они оказались разлучены смертью — Тарталья, по крайней мере, не разочаровывается в своей глупой мечте, а вместе с тем и в человечестве.       Правда, от этого ему становится нестерпимо больно каждый раз, когда он направляется к Осиалу, но это ведь не имеет значения, правда? Он ведь спокойно уйдёт и выбросит из головы всё, что происходило в Китае, когда наконец разделается с обязательствами, которые Снежная несёт перед этим китайцем. Никто его не остановит. Никто. Так он успокаивает себя и убеждает радоваться жизни дальше, потому что скоро он уедет.       Бумажка с номером Нин Гуан жжёт Чайльду бедро через одежду, когда он случайно нашаривает её в кармане, и он бледнеет, но пытается не подавать виду. Правда, никто особенно и не наблюдает за ним, только Бешт иногда поднимает глаза от книги, покоящейся перед ней на столике, когда отпивает маленький глоток кофе, но даже она не вглядывается в лицо Тартальи. С тем же успехом он может даже стать красным, как мак, и женщина всё равно продолжит чтение, едва заметив изменение и не придав ему значения.       Хотел бы Чайльд знать, что кроется под её ледяной сдержанностью и спокойствием, с которым она относится к нему, официально считающемуся любовником Осиала. Он много раз хотел, чтобы её лицо хоть на секунду озарилось гневом, но Бешт сдержанна даже тогда, когда случайно застаёт его со своим мужем в весьма недвусмысленном положении.       Тарталья не знает, что не так с этой женщиной, но на всякий случай питает к ней отвращение, которое, как он уверен, при всей глубине чувства не идёт ни в какое сравнение с тем, которое испытывает к нему она. — Чему я обязана подобному вниманию? — холодно, выговаривая каждый звук с заученной чёткостью, интересуется Бешт, не считая нужным оторваться от книги хотя бы для приличия? — Что? — спрашивает Чайльд ослабевшим голосом, хмурясь.       Женщина вздыхает и поднимает-таки голову, окидывая его пронизывающим взглядом. — Я спросила, почему Вы на меня так смотрите. Вас что-то удивляет? — Нет, — отзывается Тарталья, закидывая ногу на ногу и мучительно пытаясь что-нибудь придумать. — Просто хотел выйти проветриться, но не знаю, можно ли. — Поверьте, я не тот человек, у которого нужно просить разрешение на подобное. Идите и спросите моего мужа, если Вам угодно.       Юноша смотрит на то, как пренебрежительно поднимаются её брови, когда она кончает фразу, и прикусывает губу, уже сожалея, что вообще ответил на её вопрос. Грызться с Бешт всегда бесполезно, поскольку она быстро прячется за ледяную и непроницаемую, хоть и прозрачную, стену презрения, но Чайльд всё равно вспыхивает и желает спорить с ней. — Жаль, — отвечает он настолько сдержанно, насколько может. — Я думал, Вы больше посвящены в его дела.       Странный огонёк вспыхивает на секунду в опущенных к книге глазах, но женщина быстро берёт себя в руки и пожимает плечами так, словно её только что облил грязью маленький ребёнок, случайно плюхнувшийся в лужу, и она не желает принимать извинения его матери.       Тарталья понимает, что сказал уже достаточно, и поднимается с дивана, на котором сидел, пока находился под негласным контролем Бешт, чтобы направиться в кабинет её дражайшего супруга, как она ему и посоветовала. Он определённо не собирается сдерживать собственный флирт, наоборот, даже специально выйдет за привычные рамки, чтобы насолить ей. В такие моменты он в порыве вдохновения умудряется забыть о том, что ненависть терзает его не только по отношению к женщине, но и к её избраннику, и потом может похвастать Синьоре, что подглядел лишний документ. Царица, конечно, такого задания не давала, но он прекрасно знает, что она только похвалит его за рвение помочь госпоже собрать лишнюю информацию.       Чайльд едва не достаёт из кармана бумажку, опомнившись в самый последний момент и разжав пальцы, и специально хлопает дверью, чтобы Бешт думала об этом, а не о его странном поведении по отношению к карману джинсов.       Осиал оказывает так же мерзок для Тартальи, как и обычно, но юноша не привык сворачивать с намеченного пути. Он ластится к мужчине, отрывая его от дел, и успокаивается лишь тогда, когда тот оказывается вынужден отвернуться от стола и посмотреть прямиком в его глаза. — Дай мне работу, — с самым невинным видом просит юноша. — Любую. Мне уже скучно здесь сидеть.       Это ложь, потому что Чайльду будет скучно в любом случае, но он уже придумал такую отмазку для Бешт и не хочет проверять, спросит она Осиала о нём или опять сделает вид, что его не существует. — Впервые вижу человека, согласного взять работу, — бормочет Осиал с усмешкой. — Я что-нибудь придумаю. Ты же, вроде как, знаком с Нин Гуан?       Тарталья чувствует, как замирает его сердце, чтобы через несколько секунд буквально шарахнуть его по рёбрам, но только поднимает глаза к потолку и делает вид, что усердно пытается вспомнить это имя. За время, данное ему гримасой задумчивости, Чайльд успевает перебрать в голове все возможности Осиала узнать о его общении с секретаршей и стать ещё более нервным, чем он был бы без этих мыслей. — Это главная секретарша Ли Юэ или что-то в этом роде? — интересуется юноша наконец. — Если да, то видел пару раз.       Мужчина поджимает губы, и Тарталья проклинает самого себя за невероятную глупость. Как он мог так промазать? — Это плохо, — бормочет Осиал, качая головой. — Плохо. Если она увидит тебя… Нет, проблемы будут только у её информатора, но мне нужно, чтобы ты был тузом в рукаве, а ты им перестанешь быть, если она тебя заметит.       Чайльд неловко улыбается, будто это он виноват в расстройстве мужчины, и нервным движением облизывает губы. Осиал смотрит на него, не отрываясь ни на секунду, и Тарталью едва не коробит от отвращения, пока он пытается доиграть свою маленькую игру и исчезнуть. Что ж, тем лучше, что он не сможет отправиться на задание, которое чуть случайно не подцепил. Свободное время всегда может быть полезным, даже и в стенах дома Осиала, в котором он, как ему кажется, заперт. — Ну, придётся оставить это дело другим твоим балбесам, — почти обезоруживающе улыбаясь и пожимая плечами, как можно более развязно бросает Чайльд. — У тебя их всё равно много.       Это ложь, наглейшая ложь, но Осиал хочет, чтобы все вокруг думали, будто он так же силён, как был до появления на свет Ли Юэ, а Тарталья не любит огорчать людей, от которых он зависит. Тем более, он уже давно понял, что достаточно одной лишь капли лести, чтобы мужчина подтаял и согласился почти что с чем угодно или забыл суть предшествующего диалога. — Ладно, — отвечает Осиал после некоторого молчания. — Я пошлю того, кого и планировал. А ты… — Да? — бодро интересуется Чайльд, заставляя свои глаза улыбнуться. — А мне найдёшь другое дело? — Не в ближайшее время. Пока что все поручения напрямую связаны с Ли Юэ, Чайльд, а я не хочу терять преимуществ.       Тарталья не знает, чем его присутствие может помочь делам мужчины, но не хочет узнавать. Если про других людей ему интересно пронюхать всё до мельчайших подробностей, то себя он желает оставить в полном покое хотя бы на какое-то время. Это ведь ему не помешает, верно? — Мне скучно, — всё же отвечает Чайльд, поджимая губу, как капризный ребёнок. — К тому же, скоро Снежная отзовёт меня обратно, и я не смогу расплатиться с тобой за всю помощь, которую ты мне оказал в убийстве Моракса.       Глаза Осиала странно вспыхивают, когда юноша заканчивает фразу, и он открывает уже рот, но не произносит ни одного звука, ограничиваясь странной, неожиданно напугавшей Тарталью усмешкой. — Не переживай. Пока что мы вместе, а это главное. — Да, но это пока… — слабо возражает Чайльд, но умолкает, втянутый в поцелуй. — Ну, до того срока может произойти ещё множество вещей, разве нет? — спрашивает мужчина, скрепляя руки на теле Тартальи так, чтобы тот даже при желании не смог вывернуться.