Золотой дракон

      Тарталья устало прижимает к виску кусок льда, едва найденный по всему отелю одной из горничных, и смотрит на Синьору. Его мутит.       Не от того, что вчера он впервые за долгое время решил-таки напиться. И не от того, что у него всегда были проблемы с алкоголем. Нет. От её отвратительного выражения лица, от её отвратительных ногтей и духов, вот от чего Чайльда так мутит. — Славно поработал, Чайльд, — приторно говорит женщина, буквально затапливая его своей язвительностью. — Ещё и сбежал. Молодец. — Ты сама сказала мне уходить, — бубнит юноша, осушая сразу весь графин холодной приятной воды и обливаясь, и плюхается на стул, кое-как сдвигая ноги. — Или мне надо было забыть о приказе старшей, а?       Синьора поднимает идеально накрашенные и от этого ещё более уродливые для Тартальи брови и кивает. — Зачем ты напился? — спрашивает она, дёргая Чайльда за рукав халата. — Совсем идиот? — Я провалился и хотел это забыть.       Женщина фыркает, изящно закидывая ногу на ногу и откидываясь на спинку дивана. — Чтобы провалить и все следующие поручения, верно? Дурак ты, Чайльд, такой дурак. — Ха, а ты думаешь, что, раскрыв нас, Моракс спокойно прикроет глаза на двух сбегающих из Китая? Хрен там, моя милая. Он найдёт нас, ну, меня, во всяком случае, и свернёт шею, как какому-то цыплёнку. Не будет следующих поручений.       Синьора хлопает длинными ресницами, складывая руки на колене, и вздыхает. — Мёртв твой Моракс, дурачьё.       Лёд, до этого капавший Чайльду за шиворот, громко падает на пол из дрогнувших пальцев, а юноша поднимает голову, тут же забывая обо всём, что его бесило. — Чего? — хрипло спрашивает он, смотря на собеседницу дикими глазами. — Чего? — Окно открой, тут душно.       Синьора провожает опешившего Тарталью безразличным взглядом, пока он не поворачивается к ней спиной, и только тогда плотно закрывает глаза и прижимается зубами к ярко накрашенной губе. — Кто в конце июля спит с закрытыми окнами, Чайльд? Здесь невыносимо. — Женщина морщится, изучая пальцы поднято руки, и тихо вздыхает. — Ещё выпади в него, чтобы завершить наконец эту комедию.       Чайльд действительно теряет всякую силу и наклоняется слишком сильно, спасаясь лишь тем, что скрюченными онемевшими пальцами всё это время держался за оконную ручку. — Может, я хочу освежиться, — говорит он, прочищая горло. — Молчи уж. Ты сделал достаточно. — А как… Ну, то есть… Я ведь ничего не сделал, как вышло так, что… — Осиал вовремя пришёл на помощь и применил, как он выразился «небольшой козырь», — отзывается Синьора, сверля согнутую спину Тартальи взглядом. — Я не спрашивала, как ему это удалось. И без того пережила достаточно унижения во время общения с этим милейшим джентльменом. — Бред. Он тебя наебал, Синьора, он… — Я видела труп.       На это раза Чайльд и вправду едва не выпадает, потеряв разом вообще всю силу. Наверное, его тошнит. Он не знает. Во всяком случае, голова, так неожиданно уже ставшая абсолютно чистой, кружится так, что Тарталья ничего не видит, когда поворачивается к Синьоре. — Из Предвестников, мой дорогой, только ты глуп. Даже Капитано, этот мужлан, лучше.       Юноша часто дышит, в кои-то веки не обрывая напарницу за сплетней о другом коллеге. Обычно его мутит от подобного, но сейчас он уже достаточно потрёпан. — Будь мужчиной-то, в конце концов, Чайльд. Я понимаю, что ты слишком уж часто подставляешься другим, но, будь добр, соберись. Я пытаюсь разработать план в тех условиях, которые, вообще-то, создал именно ты. — Он жив, — бормочет Тарталья, нелепо улыбаясь. — Всё равно… — Ты собираешься меня слушать или нет? — Есть ещё что-то? — Конечно есть! Я что, по-твоему, пришла к тебе только уведомить о том, что миссия выполнена? Надо оно мне!       Чайльд плюхается на кровать, чуть не падая на пол рядом, и упирается взглядом в сжатые в замок ладони, роняя голову на грудь. — Что… что от меня нужно? Я сделаю что угодно, пусть Царица только скажет. — Вот это восхитительная верность! — Синьора фыркает и закатывает глаза. — Сам испортил идеальный план, а теперь изображает Бог весть что.       Тарталья чувствует укол обиды, но молчит. Как она смеет говорить подобные вещи? Ему нужна причина вновь уверовать в Царицу, подчиниться ей и рвануться вперёд, сметая всё и всех, кто только посмеет встать на её пути. Он хочет просто забыть Чжун Ли, его улыбку, глубокий тембр голоса и мягкость, танцующую в горящих золотом неживых глазах.       Синьора делает лишь хуже. Она не пытается ему помочь, будто совершенно не замечая состояния собеседника. Она холодна и строга, как обычно, но Чайльд слишком подавлен, чтобы игнорировать это, как делал всегда. — Чайльд. — Женщина со стуком ставит обе ноги на пол и наклоняется, выворачивая шею, чтобы посмотреть ему в глаза своим змеиным взглядом. — Ты ведь влюбился в Моракса, верно? — Что? — Тарталья вскидывается, готовый защищаться. — Я? Да с чего ты… — Отвратительный из тебя лжец.       Чайльд умолкает, тут же сдуваясь. — Бред, — фыркает он. — Полнейший бред, Синьора.       Убеди меня. Дай мне уверенность хотя бы в чём-то. — О, ну конечно, милый мой. Не ты ведь сбежал, как дурак, вместо того, чтобы по-человечески действовать, не ты напился и не ты сейчас чуть не выпал в окно, когда узнал радостную весть. И не ты сейчас сидишь с таким лицом, будто тебя кто-то ударил обухом по голове. — Почему ты думаешь, что это связано? Может быть, у меня папаша помер, а ещё ты тут со своими указаниями.       Синьора закатывает глаза и несколько секунд молчит. — Ты дурак, ты знаешь это? — говорит она более низким голосом, чем обычно. — Полный дурак. Или будь верен работе, или… или любовнику, понял? Не получится совместить. — Своевременный совет, спасибо. — Заткнись и дай мне договорить, — резко обрывает его женщина. — Ты должен был не отходить от Моракса, если так пронзён стрелой Амура, идиот. Ты должен был рассказать ему всё, ясно? — Да что ты несёшь? — Если уж тебя и угораздило в кого-то влюбится, не уходи от него. Даже на секунду не расставайся, дурень. — Будто ты кого-то когда-то любила. — Тарталья фыркает. — У тебя на уме всегда были деньги да змеиные пакости. — Любила. — Синьора поднимает сверкающие твёрдостью и неуместной смелостью глаза. — Любила.       Чайльд так и остаётся с открытым ртом, полностью раздавленный. Почему вообще на него производит такое впечатление новое знание о прошлом этой женщины? Она никогда его не интересовала! — И что потом? Замочила, что ли? Или вы расстались, и теперь ты грустишь по былым денькам? — Юноша поднимает руку, прижимая её к сердцу и кривляясь. — Нет. Он… он погиб. — Значит, ты всё же… — Нет, о Боже, Чайльд, что за нелепость? Ты видишь меня убивающей своего возлюбленного?       Тарталья раздумывает, а затем медленно кивает. — Ну, ты же это… ядовитая.       Синьора поднимается с дивана и подходит к Чайльду, застывая перед ним. — Он был лучшим человеком, ясно? — спрашивает она, открыто смотря юноше в глаза и не давая ему отвести взгляд, пока холодные пальцы цепляются за низ его подбородка.       Тарталья слегка нервно пожимает плечами, облизывая губы. — Хорошо, — соглашается он. — Я ж ничерта не знал, чего злиться-то.       Синьора отпускает его, чтобы сложить руки на груди и застыть в этой позе, постукивая каблуком туфли по ковру. — Вернёмся к делу, по которому я пришла, — неожиданно говорит она спустя несколько минут молчания. — Поскольку ты, как последний дурак, всё испортил, и нам пришлось обращаться к Осиалу, мы теперь ему должны. Ни о каком сотрудничестве речь уже и не идёт. Ты отправляешься к нему и помогаешь избавиться от следов и улик, а также восстановить его дела. Они в плохом состоянии, что бы тебе не говорили.       Чайльд пожимает плечами. — Что угодно, — немного слабым голосом говорит он. — Раз Царица повелевает, я… — О, Царица ещё многого о тебе не знает. Во всяком случае, она уверена, что провал произошёл совершенно не из-за того, что ты не смог поднять чёртов пистолет на Моракса. — Технически, я невиновен, и… — Чайльд.       Юноша замолкает и отворачивается. — В любом случае, я просто пойду и докажу Царице, что служу ей верой и правдой. Тем более, такое плёвое дельце. — Ты не знаешь, дорогой мой, насколько оно отвратительное. Во-первых, у Царицы есть подозрения, что Осиал хочет использовать тебя в качестве заложника, но он слишком много знает, чтобы можно было отказать. Думаю, ты и сам прекрасно понимаешь, что ты будешь разжалован из Фатуи в ту же секунду, как начнёшь представлять подобную угрозу, Чайльд. Во-вторых, этот человек действительно похож на сумасшедшего и имеет прескверный характер. И, в-третьих… — Мне похер, Синьора. Я просто хочу… Я должен вернуться к Царице, ты понимаешь? Я должен поработать, или сойду с ума. Дай мне возможность.       Женщина вздыхает. — Я ничего не понимаю, но… Что ж, я пыталась. — Пыталась что? Подбить меня на предательство?       Синьора молчит, наклоняя голову в сторону и задумчиво изучая собеседника. — Да, идиот, — наконец говорит она. — Это было бы единственным безболезненным выходом для тебя.       Тарталья замирает, нелепо двигая челюстью. — Ты… ты чего? То есть… Нет, постой, ты предлагала мне… — Как старшая по званию я могла бы тебя уволить. Технически, — добавляет она, передразнивая. — Или просто не заметить предателя под боком. — Синьора… — Чайльд вздыхает. — Я… Нет, ладно, спасибо, Синьора. Но… но пока что мне не требуется помощь подобного рода. — Ты думаешь, я дам тебе потом возможность передумать? — Я думаю, что я уже умру к тому моменту, если мне потребуется сбегать от Царицы.       Женщина пожимает плечами, принимая прежнее отстранённое выражение. — Тогда иди и выполняй свою часть работы, Чайльд. Нечего разводить сопли, раз уж решил быть полезным. — Я и не собирался! — Да, я знаю. Всё равно тебе потребуется время, чтобы понять реальность. — Ты… тебе тоже… — Нет, я просто знаю, что ты слишком глуп для быстрых решений.       Синьора кидает на юношу последний взгляд и со вздохом уходит, стуча каблуками громче обычного. Тарталья сидит на месте, чувствуя себя полнейшим идиотом, и медленно тянется к тумбочке, где у него заперта маска. — Ладно, не такая ты и стерва, — бормочет он, натягивая аксессуар и мысленно готовясь к небольшому визиту.       Юноша чувствует, что ступает в самую пропасть, из которой потом не будет выхода, но это не имеет значения. Неизвестность всегда идёт об руку с сильными эмоциями, а это именно то, что нужно, чтобы вернуться к жизни.       Кто знает, может быть, в следующем году он даже не будет помнить, кто такой этот Чжун Ли.