Стерпится — слюбится

Пыль взметнулась столбом — даже всадников стало не видно. Громко перекрикивая друг друга, хохоча во все горло, разбойники помчались к карете — прибрать с дозволения атамана все, что плохо лежит. А что же сам заводила? Он, конечно, тоже не остался без добычи…       — Слышь, Карпуха, ты девку шибко не умотай, нам на пробу оставь! — хохотнул кто-то напоследок, и подельники ускакали. … Как оказалась на берегу, как очутилась на песке, княгиня не помнила. Очнулась лишь, когда стало нечем дышать — и, с трудом разлепив ресницы, увидела навалившегося на нее парня, тут же отчаянно забившись, затрепыхавшись. Она бы, наверное, и закричала — если бы от ужаса не свело горло…       — Не дергайся, дура, тебе же хуже! — пропыхтел атаман, навалившись на свою жертву. — Я ж не злом к тебе… я ж приласкаю… И что было сил рванул неподдающуюся рубаху — тонкая ткань разошлась по шву, выставляя напоказ гладкое плечо, обнаженную грудь… Атаман, неразборчиво что-то прохрипев, навалился было на княгиню, пытаясь дотянуться, но тут же с досадой отпрянул — бешеная девка извивалась ужом, не даваясь, да еще мешал собственный тяжелый, увешанный оружием пояс… Зло отбросив помеху, Карпуха снова потянулся к своей добыче, но княгиня, извернувшись, толкнула его, откатившись в сторону, сразу же подскочила… Видя, что вожделенная красотка норовит выскользнуть в прямом смысле у него из рук, разбойник в последний миг ухватил ее за подол… Послышался отчаянный треск, кусок дорогого полотна остался у атамана в руках, но где там было унять неугомонную девку! Евгении хватило и нескольких мгновений, чтобы подхватить так опрометчиво сброшенное разбойником оружие — и Карпуха мигнуть не успел, как ему в грудь уперлось лезвие сабли.       — Не трожь! Не трожь, пес поганый! — бешено крикнула Евгения, мало что видя перед собой из-за упавших на лицо волос. — Изрублю! Если бы она могла сейчас видеть лицо разбойника, она бы прочитала в его глазах изумление — еще никогда ни одна из баб не пыталась перечить самому Карпухе, а уж те, кому пришлось очутиться на пути удалого атамана, вспоминали о нем с улыбкой — весьма лукавой, если не сказать блудливой. Что и говорить, уважить бабу Карпуха умел… А едва завидев эту перепуганную синеглазую русалку, сразу решил, что делиться с товарищами не будет ни за что. Его это добыча, его! И пусть кто-нибудь попробует что-то сказать поперек его, атаманова, слова… И тут вот такие дела!.. Евгения, не разжимая судорожно стиснутых рук, пыталась отдышаться, сама не понимая, откуда взялась такая сила и отчаянная, безрассудная храбрость… Впрочем, что ж тут удивительного? Если даже муж, законный муж, знатный боярин, богатый князь, не посмел ничего сделать с ней вопреки ее воле, против ее желания… И тут этот смерд, вор, душегубец, посмевший… помысливший… Невозможно! Если уж своему супругу она не позволила получить то, на что он имел все права… Евгения нетерпеливо тряхнула головой, откидывая растрепавшиеся волосы — да так и ахнула, успев лишь заметить, как чьи-то руки легко, будто играючи, подхватили разбойника за плечи, а в следующее мгновение не успевший очухаться Карпуха пролетел вперед, приложившись лбом о ствол могучего дуба, да так и затих без движения.       — Хоронись, ну! — раздался рядом нетерпеливый шепот, а затем чьи-то руки толкнули ее за дерево — и лишь когда на миг мелькнули рядом странно блестевшие глаза, княгиня узнала мужа. А к берегу уже мчались нагруженные добычей разбойники. Евгения невольно прижала ладонь ко рту, представив, как вооруженная шайка разделается с безоружным противником… Про князя, конечно, твердили, какой он бравый воин, но голыми руками супротив пятерых… семерых удальцов, которым нечего терять!.. Всадники между тем приблизились, сразу же обнаружив, что на месте разбоя появилось еще одно действующее лицо — и, конечно, не могли упустить случая ободрать незадачливого барина как липку.       — Добрый кафтан, — ухмыльнулся все тот же неуемный весельчак. — Не подаришь? А то мой-то, гляди, поизносился совсем! Господь делиться велел! И впрямь, некогда богатый кафтан на разбойнике сейчас никуда не годился: грязный, потертый, латаный-перелатаный, неудивительно, что головорез решил поживиться, заприметив, как дорого одет попавшийся навстречу путник…       — Отчего же не поделиться? — спокойно отозвался князь. — Тебе-то, я вижу, нужнее… — И только Евгения чутким женским слухом уловила в голосе мужа насмешку — а вот разбойник довольно заухмылялся, радуясь, что так легко запугал свою жертву. «Трус!» — вспыхнула Евгения, задыхаясь от гнева и унижения. И вот это вот славный воин? Это о его подвигах ходили невероятные байки, это его заслуги отмечали даже при дворе? Этот боярин, готовый откупиться от лиходеев, лишь бы не вступать с ними в борьбу… Булатов тем временем скинул кафтан, под которым, вопреки боярскому обыкновению надевать на себя многочисленные одежды, виднелась лишь дорогая, тонкой ткани рубаха, и небрежно швырнул его наземь. Разбойник побагровел.       — Ты что это, собачье отродье, насмехаться надо мной вздумал? Я тебе не пес, чтоб мне вот так швырять!..       — Так ты встань да подыми, — миролюбиво посоветовал Булатов, ничуть не впечатлившись гневом разбойника. — Чай, невелик барин… Но это было уже ни к чему: разъяренный грабастик соскочил с коня, намереваясь разделаться с обидчиком, да и моргнуть не успел, как дерзкий барин очутился на его месте в седле, а затем сверкнуло на солнце лезвие невесть откуда появившейся сабли — и разбойник рухнул в траву. Конь, почуяв нового всадника, завертелся на месте — и даже это оказалось на руку князю, потому что опомнившиеся разбойники никак не могли достать противника саблями.       — Пристрелить его, да и дело с концом! — выкрикнул наконец кто-то и даже потянулся к пистолету, с трудом удерживаясь в седле, но тут раздался такой оглушительный свист, что все лошади дружно взвились на дыбы — и лишь князь сумел укротить коня, вскинувшегося было при этом звуке, которому позавидовал бы сам Соловей-разбойник. Половина шайки, свалившись с лошадей, еще не могла оклематься, а откуда-то вдруг выскочил на подмогу барину кучер Митька. Где ж он раньше-то был, успела возмутиться Евгения, пока хозяев грабили без зазрения совести! Впрочем, сейчас упрекать Митьку было ни к чему: в бой он вступил отчаянно, ничуть не убоявшись совсем ошалевших злодеев. Князь, лихо орудуя саблей, пытался одолеть громилу, размахивающего оружием налево-направо — только звон да свист стоял в воздухе! А тем временем сзади к Булатову крался с пистолем один из очухавшийся разбойников — и даже если бы он промахнулся, попал в коня, а не во всадника, князь все равно очутился бы на земле, где двое противников могли одолеть его в тот же миг… Как все произошло, Евгения не поняла и сама. Всего-навсего, заметив маячившую перед ней спину, медленно перевела взгляд на саблю, что по-прежнему сжимала в руке, а потом… Обух обрушился на голову разбойника в один миг с отчаянным, диким криком — и тот повалился оземь, страшно закатив глаза и не успев понять, что случилось. Княгиня несколько мгновений смотрела на неподвижное тело, распростертое у ее ног, а затем, покачнувшись, без сил привалилась к дереву, пока перед глазами бешено вертелись красные круги и какая-то муть. Сделала несколько неверных шагов и едва не заорала, ощутив на своих плечах чьи-то руки — а затем вскинула голову, не сразу различив в этой безумной карусели перед глазами лицо супруга.       — Ну все уже, все, кончилось все, — шептал он, крепко прижимая ее к себе, гладя по плечам, по волосам, по спине… Все и впрямь было кончено. Княгиня обвела мутным взглядом опушку — неподвижные тела, разбросанное оружие, брызги и лужи крови… Митька вел к карете опутанную веревками Палашку, которая умудрялась икать и браниться одновременно. Евгения перевела взгляд на окровавленную саблю, которую сжимала до сих пор, и обмякла совсем — пальцы разжались, оружие выскользнуло из рук. Чтобы не рухнуть сей же час прямо в залитую кровью траву, вцепилась в плечи супруга, прижалась всем телом, даже не заметив, что рубашка князя разорвана груди, даже не вспомнив, в каком виде сама. И тут же изумленно вскинула глаза, услышав тихий смех.       — Ай да жена у меня! — рассмеялся вдруг князь, по-прежнему не выпуская ее из объятий. — Ай да супруга! Иная бы давно в обморок грохнулась при виде такого, а ты… Ничего, не сробела! И себя в обиду не дала, и мне жизнь спасла… В долгу я теперь у тебя, — прибавил уже серьезно, ласково отведя от ее лица русый локон. — Проси что хочешь, все исполню!       — Все? — недоверчиво переспросила Евгения, внимательно глядя в светлые глаза, в которых все еще, чудилось, мелькали лихие стальные отблески.       — Все, — твердо повторил Булатов, не отводя взгляда. — Все, что ни пожелаешь. Княжеское слово даю. Медленно, неуклюже, чувствуя, как отступает безумная горячка недавней опасности, Евгения отодвинулась, тряхнула головой, пытаясь прийти в себя. По сторонам не смотрела, чтобы не наткнуться вновь на жуткую картину, которая наверняка будет являться в ночных кошмарах еще не единожды…       — Палашка! — крикнула сердито, переступая босыми ногами. — Палашка, черт тебя задери, где сарафан мой?! Где вся одежа?       — Бегу, бегу, барыня! — раздался запыхавшийся голос, а Евгения поежилась, ощутив на себе неотступный взгляд князя — и, встретившись с ним глазами, невольно передернула плечами, даже не подозревая, как это движение выглядит со стороны, особенно теперь, когда от ее одежды остались только воспоминания. Одна и та же мысль промелькнула у обоих супругов — и у тревожно сжавшейся Евгении, и у нахмурившегося грозовой тучей Ивана, поспешно отвернувшегося от жены. Князь догадывался уже сейчас: то, о чем попросит супруга, ему не понравится…