***
Что за девка окаянная, тоскливо думал Иван, скоро шагая к саням. Уж он к ней и так, и эдак, и словами ласковыми, и дарами всевозможными, а она все одно нос воротит, будто он чудище поганое! Он уже весь извелся, гадая, чем умаслить невесту, как ей угодить — а она только глазищами сверкает, глядя с такой ненавистью, словно он какой басурманин, в полон ее взять вознамерившийся. Про таких говорят: на кривой козе не подъедешь… Прав оказался Борис, побратим давний, ох, прав! Не девка, а кобыла норовистая, такую попробуй-ка обуздай! Да не то князя печалило, что боялся, будто не сможет молодую жену в узде держать, Бог даст, справится, ему в иные времена и с бедами пострашнее сладить приходилось, не то что девка непокорная… Иное, совсем иное жгло князя, едва думал об этом — что никогда, никогда эта своенравная синеглазая красавица не взглянет на него благосклонно! Повиновение, ну что ж, заставить жену мужу повиноваться дело нехитрое, кто речами мудрыми улещает, а кто и плетью увещевать не брезгует… Но понимал, понимал князь в глубине души: даже и после свадьбы, когда свершится, что положено, его она не станет. Разве что телом. А сердцем, душой всегда будет рваться на волю… Потому что единственная, подлинная сила, которая может покорить женщину и накрепко привязать ее к мужчине — это ее любовь. Не обряды, не слова священника, не долг супружеский, не уважение к мужу и не страх перед ним, даже не общие чада, а лишь любовь. А сумеет ли он растопить это непреклонное сердце… Бог его знает! Насильно мил не будешь… А как бы ему хотелось, чтобы хоть разок глянула она на него приязненно, улыбнулась ласково, слово приветливое молвила… Ох, девка, погибель ты моя синеглазая…Девичья краса
24 февраля 2023 г. в 16:45
В очередной раз воевода пошел на поводу у жены, когда Олюшка, хитрая лиса, убедила его, что иной раз можно и пренебречь строгими правилами, если это будет во благо. Валерий Александрович беззлобно ругался, ворчал, бормотал, что ни к чему эти уловки и хитрости, Евгения и так станет женой князя Булатова, а там уж хочешь не хочешь, придется смириться со своей участью, подчиниться мужу. Как всякий мужчина, женскую свободу, а уж тем паче чувства, ценил он мало. С таким-то мужем дочка как у Христа за пазухой будет, никакой нужды не узнает, все, что ни пожелается, супруг ей добудет, хоть наряды роскошные, хоть безделушки драгоценные, да и детишки в сытости, довольстве и ласке будут расти — ну а чего еще бабе надобно?..
Но жена все же сумела заморочить, уболтать его — и князь все-таки согласился, что ничего худого нет в том, если жених с невестой будут видеться и до свадьбы. И то верно, пусть дочка к своему суженому привыкает, чем раньше, тем лучше, поди и не станет так убиваться, когда из отчего дома придет пора уйти к чуженину… Не мог, не умел воевода противиться супруге своей ненаглядной, знала, знала Лиса Патрикеевна, как взглянуть, улыбнуться, подластиться, чтоб своего от мужа добиться. А он и не сопротивлялся, как и в далекой юности не в силах устоять перед этими небесно-синими глазами — и пусть из тонкой да звонкой девицы Олюшка давно уже превратилась в почтенную матрону, мать пятерых детей, устоять перед ней князь все также был не в силах. Тем паче что женщины с годами лишь оттачивают свое мастерство, помогающее им добиться от своих мужчин того, чего им заблагорассудится. Не зря, не зря мудрый русский народ сложил пословицу: «Муж — голова, а жена — шея, куда шея повернет, туда и голова смотрит»! Дай Бог, чтоб Евгении ума хватило не лаяться с мужем, дабы своего добиваться, а исподволь, потихоньку его подталкивать прихоти свои исполнять…
Князь Булатов езживал в гости к будущим родственникам при любой возможности. Дворня, и та перешептывалась: «Как медом барину тут намазано!» Но что он мог поделать, если какая-то непреодолимая сила так и тянула его к заветному терему, поближе к нареченной, что даже не глядела в его сторону, оставаясь холодной и равнодушной — и сама по неопытности не подозревала, что тем сильнее распаляет истинно мужскую охотничью горячку, сподвигающую влюбленного на самые невероятные безрассудства… И лишь всегдашняя невозмутимость, закаленная в многочисленных бедах и невзгодах, не позволяла другим догадаться об истинных чувствах спокойного, твердого, добродушного князя Булатова, который и в самых тяжких испытаниях умел оставаться непреклонным перед судьбой…
Но и Евгения, распаленная этим противостоянием, не помышляла о том, чтобы сдаться на милость победителя, безропотно покориться. И с таким настроем гроза не замедлила разразиться…
Когда отец нашел Евгению в подклете, требуя выйти к гостям — вновь пожаловали жених с дружкой — княжна, даже забыв, за какой надобностью спустилась вниз, вперила в родителя непримиримый взор, в очередной раз готовая стоять до конца.
— Не пойду, батюшка! Хоть режь — не пойду! Глаза б мои его не видели, постылого!
Воевода только руками всплеснул.
— Да что ж ты будешь делать! Никакого сладу с тобой! Отец я твой али как? Делай, что велено! Изволь к гостям выйти да привечай жениха как положено!
— Не пойду! — дрожащими губами твердила Евгения. — Лучше уж в монастырь на веки вечные, чем с ним да к венцу!
Отец, начиная яриться, возвысил голос:
— Ты отца на крик не бери! Сказано тебе, прихорашивайся да ступай к гостям! Князь токмо ради тебя к нам катается, наглядеться не может, а ты все от него шарахаешься, как от черта какого! Боярин в тебе души не чает, а ты, негодница…
Евгения, отчаянно заметавшись взглядом по бревенчатым стенам, вдруг замерла, будто не в себе. Что-то яростное, бунтовское, неукротимое всколыхнулось в груди — как бывает всегда, когда действия опережают соображение.
Рука сама собой сорвала с крюка висевший еще с осени, с уборки хлебов, остро заточенный серп. Все произошло столь стремительно, что отец при всем желании не успел бы остановить будто взбесившуюся княжну.
Перекинув через плечо густые, туго заплетенные волосы, Евгения второй рукой одним махом взметнула серп — и роскошная коса, девичья краса и гордость, упала на дощатый пол вместе с перерубленной напополам алой лентой. Но дрожащая рука все-таки подвела — и волосы срезались много ниже, чем того бы хотелось. Роскошные золотисто-русые пряди, высвобожденные из прически, рассыпались по плечам.
— Надобна я буду вашему князю такая? — выкрикнула княжна, ничего не видя перед собой из-за застилавших глаза слез.
Мать, появившись в дверях, только испуганно охнула.
— Ты что же это… Как же на свадьбе-то будешь!.. Позор-то какой!
Отец же, не говоря ни слова, быстро выдернул серп из рук растерявшейся княжны прежде, чем она опомнилась и подумала довершить дело.
— Из светлицы теперь до самой свадьбы не выйдешь! — прикрикнул в сердцах. — В четырех стенах будешь сидеть да подарки жениху справлять, как по обычаю полагается! Совсем ополоумела девка! Ну чисто как одержимая!
Привлеченный криком, в подклеть заглянул и гость — слава Богу, один, без Бориса.
— Что это у вас тут за тарарам? Беда какая приключилась?
Мать, в слезах прижимавшая к себе стоявшую в ступоре дочку, испуганно встрепенулась, а отец лишь рукой махнул:
— Что натворила, дурная… Да ты сам погляди, князь…
Иван окинул взглядом растрепанную, бледную, совсем не в себе княжну, перевел взгляд на отсеченную косу и на миг нахмурился, не зная, то ли смеяться, то ли хвататься за голову, гадая, на какие еще выкрутасы способна его невеста. Ну и норов у девки, даже кудри не пожалела, лишь бы на своем настоять… А ведь для любой девицы на людях стриженой показаться — позору да насмешек не оберешься… А уж перед свадьбой тем паче, любой жених от такой суженой сбежит и не раскается… Уж не на то ли княжна рассчитывала, безжалостно отсекая серпом свои великолепные локоны?.. Ох, девка дурная, да разве ж в кудрях дело… Да и то сказать, разве хуже она теперь сделалась? И глаза сияли все той же чарующей синевой, и губы все также маняще алели, и прелесть лица никуда не истаяла, став лишь какой-то неземной, будто сказочной от нахлынувшей бледности…
Но ничего этого Иван не сказал, с трудом в очередной раз вытаскивая себя из трясины этого наваждения, которое накатывало на него каждый раз, когда позволял себе чуть дольше поглядеть на невесту. Лишь, ободрительно улыбнувшись будущей теще, произнес успокаивающе:
— Да будет вам причитать! Волосы не зубы, чай, отрастут… Коса еще краше прежней станет!
И, больше не обращая внимания на женщин, повернулся к воеводе:
— Пойдем, князь, нам еще много об чем судить да рядить…
Валерий Александрович поспешно закивал, желая поскорее отвлечь гостя от неприятной сцены, коей тот стал свидетелем:
— И правда, Иван Михайлович, пойдем потолкуем…
Но и тут княжна ухитрилась выкинуть штуку: когда Булатов уже был у порога, вывернулась из рук маменьки и, не замечая злых слез, почти выплюнула князю вослед:
— Насильно мил не будешь!