***
Первые дни второго месяца осени наступили. Погода на улице становится всё холоднее, а одеваться приходится всё теплее. Конечно, пока это не зимний пуховик, но и не лёгкая ветровка. Золотые, бордовые листья опадают с деревьев, оставляя их голыми. Солнце радует своими яркими лучами уже меньше, сменяясь серыми облаками, нависающими над городом. Многие писатели и поэты вдохновлялись этой пасмурной, прохладной погодой. Вот только Осаму не очень радуется тому, что снова приходится одеваться теплее. Хотя подросток, проживая в регионе, который не славится жаркой погодой, должен был привыкнуть к этому. Прошло уже несколько недель с того момента, как Дазай сидит вместе с Накахарой. И пусть бывают редкие моменты, когда они говорят нормально, не спорят, но это всё равно не скрашивает его будни. Гоголь стал часто бегать на третий этаж, ибо познакомился с каким-то старшеклассником из десятого. Если Осаму не изменяет память, то его зовут Фёдор. В лицо Дазай его видел всего пару раз, но каждый раз это из-за Николая, ибо тому приходилось от скуки ходить с ним к этому старшекласснику. Вот только Осаму это быстро надоело, поэтому он выбрал мирное времяпрепровождение в классе. Хотя мирным назвать его нельзя, потому что на каждой перемене у них что-то происходит. К примеру, подросток стал свидетелем очередных разборок, в которых участвовал Ширасэ. На этот раз «парень с сединой на голове» начал оживлённо спорить с Чуей и обещал даже избить за школой. Дазай, к сожалению, не понял, в какой момент они стали откровенно обливать друг друга матом на весь класс, но со стороны это выглядело так, будто две бабушки на базаре не поделили между собой, кому же достанется этот сорт яблок. Это, возможно, продолжалось бы вечность, если бы не Куникида, вовремя вошедший в класс. С приходом октября контрольных и всевозможных самостоятельных становится только больше и больше, ибо до конца первой четверти остаётся всего-то месяц, а это весомый повод. Осаму внутренне молится, чтобы он дожил до конца октября, потому что учитель геометрии проводит зачёты каждую неделю. «Он меня так убьёт, отвечаю», — гадает ученик у себя в мыслях. Но в принципе его волнуют только гуманитарные предметы, в которых он силён, а про остальные подросток думает так: «Не два, и слава богу». Поэтому сейчас, сидя на очередном уроке литературы, Дазай кипит, дабы правильно сказать умную мысль, да так, чтоб ещё и похвалили. Чуя, к слову, ведёт себя тише, чем раньше, но он всё равно мешает. — Боже, Бога не существует, — Накахара цокает языком и закатывает глаза. — Это буквально было придумано для отмывания денег. — Слушай, это не моё дело, — говорит Осаму шёпотом, листая учебник, — но кому-то религия дарит повод для стремления к добродетели, — он растягивает первое слово, — и кому-то лучше от молитвы. Так что не будь так уверен в себе, крича эти слова при верующей учительнице, — он откашливается. — Меня сейчас стошнит, — кротко отвечает Чуя, показывая своё пренебрежение. И такие диалоги всегда заканчиваются одним и тем же. Но их в принципе всё устраивает. Как минимум, Накахара теперь не кажется таким мудаком, как раньше. Он умеет, оказывается, нормально общаться (но Дазай ещё не совсем согласен с этим). — Так, ребята, не забудьте, что на русском языке мы сегодня пишем диктант. Постарайтесь не опаздывать, а то знаю я вас, вы в столовую убегаете и посреди урока возвращаетесь. Стопку тетрадей я оставила на столе, раздайте на перемене, хорошо? — обращается учительница литературы, после чего сразу же звенит звонок. Дети, вставая со своих мест, начинают оживлённо о чём-то говорить. Дазай не волнуется. Да и чего переживать, когда уверен в своих силах? Диктант и весь русский язык даётся ему легко. Это не особо удивляет, зная то, что его бабушка преподаёт этот предмет в университете, и у них в квартире огромное количество различных пособий и учебников, стоящих в отдельном шкафу в комнате Ефросиньи Ивановны. Когда Осаму научился читать и скука одолевала его, то он брал какую-нибудь книжку с полки и читал, запоминая самые азы русского языка, а потом проверял изученное вместе с бабушкой глубоким вечером. Эти моменты занимают особенное родное место в памяти Дазая. «Как же тогда было хорошо», — произносит тот в мыслях. Юноша достаёт телефон из кармана брюк, поглядывая на время. До звонка ещё прекрасных семь минут отдыха. Чуя, сидящий рядом, играет во что-то, быстро нажимая по клавишам, пока из телефона раздётся песня, кажется, в стиле металл-рок. — Ты как их ловить успеваешь? Я глазами-то не успеваю, — с чуть приоткрытым ртом интересуется Осаму. — Блять! Лучше бы ты молчал, — ругается про себя Накахара, когда справа над отметкой «combo» цифры резко снижаются до нуля. Подросток нажимает на кнопку «pause», чтобы прекратить игру. — А ты попробуй сам лёгкий уровень пройти, вот и поймёшь тогда, засранец. — Что я уже сделать успел? — цокает языком, взяв в руки телефон, где уже загружается песня «EXIST». — Эй, стоп, я не умею в это играть! — Слушай, всё бывает в первый раз. Это тебе наказание за то, что я слил своё «full combo». Просто нажимай на клавиши, всё легко. Но как только песня началась, а первые разноцветные кнопки появились, от Дазая послышались многочисленные нецензурные слова. — Всё, выключай это! Это не игра, а хуйня какая-то. Хотя другого от тебя я и не ожидал, — подшучивает Осаму, отдавая телефон хозяину. Но как только Чуя забирает его, он замахивается рукой и даёт соседу по парте хорошего подзатыльника, из-за которого тело Дазая чуть наклоняется вперёд. Глаза морщатся от резкой боли в голове. — Какого хера суслик нападает на человека? — шипит подросток. — Тебе одного мало, ублюдок? — Ладно-ладно, понял я, — выпрямляясь, кряхтит Осаму, пока рука потирает ушибленное место. — И прекрати меня избивать, такими темпами я окажусь в медпункте. — О, изумительно, я буду сидеть один, — Чуя хмыкает, облокачиваясь рукой на стул, сев в полуоборот. — Ты отвратителен. — Взаимно. На этом их небольшой диалог заканчивается. Дазай не думает, что его мнение о Накахаре в первую неделю знакомства и сейчас одинаково. Раньше тот казался обычным тупым одноклассником, который пытается строить из себя клоуна, чтобы привлечь внимание, вызывая раздражение у Осаму. Раньше он не видел в Чуе хоть что-то нормальное, адекватное, хоть что-то, из-за чего его можно было считать хорошим собеседником, умеющим не только веселить друзей. Раньше этот кретин был никем. Сейчас же есть то, что изменилось. Сейчас Дазай не против поболтать или поспорить с соседом по парте на перемене, дабы хоть как-то скрасить серые, скучные будни в школе. Сейчас Осаму не так яро презирает Накахару, большинство оскорблений в их диалогах — это, наверное, дело привычки, хотя он ещё не до конца уверен. Сейчас подросток считает Чую не таким ужасным собеседником. И с осознанием этого становится чуть легче. «Возможно, мы привыкли к существованию друг друга», — выносит вердикт у себя в мыслях Дазай. Звенит звонок на урок. Все ученики в классе встают возле своих мест, ожидая, когда учительница войдёт в класс. — Здравствуйте, садитесь. Так, времени тратить зря не будем, сразу же приступим. Число уже записано на доске, на следующий строке вид работы: «Диктант», — говорит женщина громко и чётко. Кабинет заполняется звуками шелеста страниц тетрадей и открыванием молний пеналов. — А это на весь урок? — Не задавайте глупых вопросов. Да, на весь урок, — со вздохом отвечает учительница. Подобные вопросы уже достаточно надоели, ибо их женщина слышит каждый урок. — Вижу, вы написали. Положите свои ручки и приготовьтесь слушать текст. Ученики замолкают. Дазай краем глаза замечает, как Чуя быстро достаёт телефон из кармана и, открывая браузер, начинает искать диктант. Осаму лишь фыркает на это. — Накахара, встаньте. — Строго говорит учительница, оторвавшись от чтения текста. Лёгкими шагами, громко стуча каблуками, она идёт к парте, где сидит тот. — Телефон мне в руки, быстро. Что за неуважение ко мне?! — она берёт смартфон Чуи, кипя от злости, пока подросток садится обратно на стул, скрестив руки на груди. — Беспредел! Получите его после урока. — Учительница кладёт его к себе на стол. — Извините, эти минуты я добавлю вам на перемене. Что же, продолжим.***
— Осаму, слушай, у меня появилась одна идея для спектакля новогоднего. Действия будут происходить в ледяном царстве, в котором люди не знают, что такое радость. Думаю, ты понимаешь к чему это ведёт? — Дазай кивает, смотря в голубые, ясные, как морская гладь, глазки Изуми. — Основная суть в том, чтобы жители этого царства увидели чудо, как и во многих новогодних сказках. Единственное, я детально её ещё не обдумывала, так что не могли бы мы собраться на выходных и всё обсудить? Ты ведь у нас всё-таки сценарист… — Конечно, Кёка, можем! Возможно, мы уже на этих выходных сможем встретиться, я тебе позже точно скажу, хорошо? А идея твоя чудесная! Если её немного доработать, то получится изумительный спектакль! О, Ацуши сделает нам не менее шедевральные костюмы, да? — Накаджима, не ожидав услышать своё имя, резко вздрагивает. — Д-да, разумеется смогу! Можете положиться на меня, хе-хе, — отвечает подросток, потирая затылок и улыбаясь. — Кстати, я слышал идею, предложенную Кёкой, и, наверное, Элис бы пошла роль маленькой ехидной ведьмочки. — Осаму, слышал? Я зла-ая ве-едьма! Бо-ойся меня-я! — сделав устрашающее личико, Элис начала медленно идти на Дазая, переваливаясь с боку на бок, вытянув руки вверх и согнув маленькие пальцы, будто это острые когти Бабы-Яги. — Хей, Чуя, подыграй мне, — шёпотом говорит девочка. — Ему-то и играть не нужно, я его ведьмой каждый день вижу, ха-ха, — Осаму смеётся, чувствуя, как Накахара кидает на него взгляд, полный злобы. — Элис, нападай на него, разрешаю, — Чуя наклоняется к уху первоклассницы и шепчет что-то, что не слышит Осаму. — Нет, я не буду обижать своего друга! — кричит девочка, обнимая Дазая. — Я не такая плохая, между прочим! — Вот видишь, тебя даже ребёнок не слушается. Если бы я сказал Элис, то она бы сделала! Шах и… Ха-ха-пха! Так нечестно! Прекрати! — пальчики первоклассницы стали быстро-быстро передвигаться по талии Осаму, тем самым щекоча его. Подросток хочет отступить назад, дабы выбраться из объятий девочки, но сзади за плечи его крепко держит Накахара. — Вы издеваетесь?! Маленькие ведьмы! Ацуши-и, спаси меня-я, они меня сейчас убью-ют!!! — Ничем не могу помочь, — смеясь, отвечает Накаджима. — По всей видимости, Чуя хорошо ладит с детьми. — Он учит их плохому! — кричит Осаму, брыкаясь.***
Дазай всегда удивлялся тому, как быстро проходит неделя. Кажется, будто только недавно был понедельник, а теперь уже четверг. Этот день довольно-таки лёгкий — радует. Так ещё и шесть уроков, изумительно! Но погода не совсем хороша. Серые тучи заполонили небо, температура опустилась ниже нуля. Тяжёлые ветки голых деревьев покачиваются из стороны в сторону от прохладного ветра, леденящего лицо, в особенности кончик носа. В школе на каждом уроке неимоверно хочется спать. Осаму говорит, что это всё из-за погоды, а не из-за того, что он поспал около трёх часов из-за очередной бессонницы. Такими темпами, как ему кажется, скоро будут появляться тёмные синяки под глазами. Первым уроком был английский язык, где Накахара, по всей видимости, один-единственный вёл диалог с учительницей. Так он ещё и успевал смеяться над акцентом Дазая. «Я тебе этот кукумбер в жопу засуну. Тебя кто читать учил? — тихо хохоча, говорит Чуя. — Если у меня появится твой номер, я запишу тебя — кукумбер, и смайлик огурца». Теперь у Осаму есть веская причина не давать этому суслику свой контакт. — Можно тетради не кидать, а? — кричит на одноклассника Накахара. — Уёбки. — Сейчас рабочие тетради раздают, да? — спрашивает Дазай, смотря на недовольное лицо соседа по парте. Глаза его пылали красным, брови сведены ближе к переносице. «Что за вспыльчивый человек?» — пронеслось в мыслях у Осаму. — А ты как думаешь? Разумеется, не по контрольным, она их ещё не проверила, оценки же в дневнике не стоят, — демонстративно закатывает глаза Чуя. — Я уж надеялся, — наигранно вздыхает Дазай. — Ну ты и лох, как же великий Накахара Чуя смог попасться на списывании?! — Завались, а, тебя ещё не хватало, — юноша отворачивается, слыша звонок на урок. — Чёрт возьми, опять. Класс около пяти минут стоит в ожидании учителя. Не в тишине, конечно же. Все кричат, кидают самолётики друг в друга, а бедная староста единственная стоит молча, укоризненно поглядывая на своих одноклассников. Учительница входит в класс быстрым шагом, плечи напряжены, осанка как всегда идеальная, нос задран кверху. Осаму уже понимает, что женщина недовольна. — Сели, — говорит она ровным приказным тоном, не скрывая своей злости. — Я проверила ваши диктанты. Безусловно, есть хорошие работы, но на них я заострять внимание не буду, — учительница поправляет очки. — Сразу передайте им, — она кладёт небольшую стопку тетрадей на первую парту. — У меня есть вопросы к отдельным людям. Первый — Ширасэ. Я ваши каракули проверять не собираюсь. Вот мне как понять, какую букву вы написали? «А» или «о», «н» или «и»? Очень грязная, безобразная работа, — женщина находит тетрадь ученика и так же кладёт на первую парту. — Вот, передайте Ширасэ. Напомню, что в следующем году у вас экзамены, и такой почерк проверять никто не будет. Дазай, повернувшись к подростку, видит, как юноша произносит слово «сучка» в адрес учительницы. — Ладно уж тогда, передавайте все тетради, — говорит она, но в руках оставляет одну. — Теперь же поговорим об одной из худших работ, которых я проверяла! — Весь класс в недоумении переглядывается, не понимая, о ком идёт речь. — Накахара, встаньте, я с вами говорю. — Лишь на секунду глаза Чуи вспыхивают в удивлении, после чего сменяются на гнев. Очи загораются, будто пламя, так же ярко, так же злостно и пылко. — Вот у меня возникает вопрос: вы сидите с Дазаем — умным парнем, между прочим, — неужели нельзя было хотя бы подглядеть? Или подойти на перемене, чтобы тебе объяснили? Нет же, мы лучше будет драться за школой и нагло списывать у меня на глазах, чем уделять время русскому языку, правда, Накахара? — А с какой стати мне должен объяснять Осаму, а не вы? — выпаливает Чуя, сжимая руки в кулаки. Дазай будто слышит, как у него скрипят зубы от накатывающей злобы. — Эти правила даже не новые, Накахара, — игнорируя вопрос ученика, продолжает женщина. — Вы уже восемь лет учитесь, а запомнить не можете! Уж не знаю, как вам преподавали в прошлом учебном заведении, но я просто удивлена! Вам в следующем году ОГЭ сдавать. Вы же не напишите, Накахара, — учительница специально выделяет каждый раз фамилию Чуи. — У вас в четверти будет стоять два. — Так почему вы, как учитель, не можете объяснить правила ещё раз, если это ваши обязанности?! — не сдерживаясь, подросток переходит на крик, не замечая большое количество взглядов одноклассников, направленных на него. — Вы со мной так не разговаривайте. Вот как отвечать мне, так вы сразу, а как написать хорошо работу — нет, что вы, мы только в телефоне умеем на кнопки тыкать! Выйдите из класса, не срывайте мне урок, — ровным, как сталь, голосом произнесла учительница, скривив уголки губ. Чуя не отвечает. Он шумно выдыхает через нос, впиваясь острыми ногтями в кожу ладоней, и выходит. Хотя, нет, он скорее вылетает из этого кабинета под удивлённые взгляды одноклассников. Не забыв перед этим пнуть в сторону ни в чём не виновное мусорное ведро, стоявшее около двери. Оно перевернулось, а бумаги, бывшие в нём, высыпались и теперь беспорядочно лежали. Осаму на секунду хмурит брови, когда Накахара со всей силы хлопает дверью. «И чего он так взъелся?» — задумывается Дазай, но его мысленный поток приостанавливается, ибо учительница снова начинает что-то говорить. — Какая невоспитанность! — она морщит нос, а щёки наливаются красным от злости. «Хотя, если так подумать, Чуя никогда не отличался сдержанностью, так что это в его репертуаре, — продолжает размышлять Осаму. — Перебесится».***
Но Накахара не возвращается ни на третьем уроке, ни на четвёртом. Пятым должна быть геометрия, а здесь уже нетрудно догадаться, что Куникида преподаёт этот предмет. Ещё перед первым уроком Доппо видел Чую и запомнил, так как ругал его за очередное нецензурное слово, произнесённое при нём. Вот только есть проблема: Накахару никто до сих пор не видел. По предположениям Дазая, этот раздражительный подросток вернётся, как пройдут все уроки. Осаму с самого начала считал Чую наголову отбитым, но чтобы настолько? Раздаётся звонок на урок. Куникида, встав возле учительского стола, оглядывает всех учеников. — Так, где ещё три человека? — говорит он ровным тоном. — Извините за опоздание, можно войти? — раздаётся сразу же после слов Доппо. Две девочки стояли в дверях с виноватыми взглядами. — Проходите. Дарья и Анастасия, я надеюсь, впредь вы не будете опаздывать, — качая головой, предупреждает учитель. — Присаживайтесь, — ученики садятся. — Где Накахара? — Его никто не видел после русского языка, — любезно рассказала Сизикова. — Татьяна Васильевна выгнала его из класса, но он так и не вернулся. — Про случай на русском языке я наслышан. Скорее всего, он где-то в школе, поэтому я был бы благодарен, если кто-нибудь его нашёл, — Куникида вздыхает. — Я вижу, Дазай хочет, да? — Вообще-то, я хотел выйти, — фыркает Осаму. — У меня губа лопнула. — Но, насколько я знаю, вы друзья с Накахарой, так что поищите его. Что же, я, наконец-таки, начну урок, а Дазай может выйти. Перспектива ходить по всей школе и искать этого придурка отвратительна и хороша одновременно, так как из-за неё он сможет, наверное, прогулять скучные уроки по уважительной причине. Его же попросил сам Куникида — гроза всея школы. Осаму поспешил выйти из класса и направился в туалет, дабы отмыть стекающую кровь с подбородка. Когда кран открылся, из него полилась холодная, почти ледяная вода. Для юноши всегда было загадкой то, почему на первом этаже она тёплая, а на остальных двух — будто бы из Северного Ледовитого океана. Умывшись, Дазай решил, что идея чуть задержаться очень манящая, поэтому подросток пошёл к окну и сел на подоконник. «Ничего не случится, если я побуду здесь пять или даже десять минут, верно?» Усевшись поудобнее, Осаму начинает разглядывать колышущиеся от ветра ветки деревьев. «Скоро прилетят синицы, хоть будет на что посмотреть. Сейчас всё слишком скучно. Ёлки, дома да люди — как инте-». Мысль прерывается из-за резкого звука. Видимо, что-то упало. Кто мог свалить что-то, если Дазай здесь один? Или не один? После звука сразу же слышится шипящее «ой» в одной из кабин. — Ну ты и лох, — не зная кому, парирует Осаму, усмехаясь. Неизвестный парень начинает мешкаться, наверное, чтобы убрать упавший предмет. Теперь Дазай точно понимает, что этот некто совсем рядом и, скорее всего, сидит в так называемой пустой кабинке, где уборщики хранили швабры, тряпки и прочие средства. Она была чуть больше остальных и ближе к окну. Осаму становится чересчур интересно, и он открывает эту кабинку. — Ты?.. — Свали. — Как грубо. Меня, между прочим, заставили тебя искать после урока, а ты спрятался здесь. Куникида очень недоволен твоим отсутствием, — закатывает глаза Дазай. На холодной плитке, уткнувшись лицом в колени, сидел потерявшийся Накахара Чуя. — Я сказал, уйди, или тебе нужно в рожу вдарить, чтобы ты понял? — резко отвечает подросток. Рыжие локоны взъерошились и распустились. — Почему на уроки не явился? Что случилось-то? — Осаму уверен — это прозвучало грубо. Но когда в ответ ничего не доносится, Дазай садится рядом с Чуей и закрывает на всякий случай кабинку, в которой легко умещалось два человека. Накахара выглядит… подавленно? Будто что-то его сильно задело. Осаму вздыхает, мысленно выругавшись про себя, поняв, что так просто он ничего не узнает, но на лице подростка не проскальзывает ни одной эмоции. — Клянусь, я не собираюсь над тобой сейчас шутить или издеваться, мне хочется узнать, из-за чего ты выглядишь так, будто тебя знатно помотало, — спокойным голосом объясняет он. — Это из-за русского языка? — без издёвки или намёка на сарказм спрашивает Дазай, наклонив голову. В следующий момент он чувствует себя победителем, потому что — о боги — Накахара положительно кивает головой. — Тебя задела её фраза «худшая работа», так ведь? — снова кивок вместо ответа. — Посмотри на меня. Осаму ждёт, пока тот самостоятельно поднимет голову, но, когда этого не происходит, юноша аккуратно, словно трогает драгоценный камень, дотрагивается двумя руками до затылка Чуи, пытаясь поднять его вверх, дабы лицо больше не пряталось в коленках. Дазай впервые касается волос Накахары и невольно в голове отмечает: «А они мягкие», — но, встряхнув головой, не продолжает мысль. Почувствовав это, Чуя, кажется, сам поднимает голову, показывая своё лицо. Осаму хмурится в тот момент, как видит перед собой красные, заплаканные глаза, отражавшие в себе и обиду, и злость. — Ты… если хочешь, то можешь рассказать мне, что ты чувствуешь. — Накахара ожидал чего угодно: и смех, и очередную тупую шутку, и молчание, но он не предполагал, что Дазай поинтересуется. В блестящих от слёз глазах мелькнуло удивление, брови чуть подпрыгнули, а губы приоткрылись. — Если, разумеется, доверяешь мне… — добавляет Осаму после, отводя взгляд вниз. Синее пластиковое ведро стояло в углу кабинки, рядом с ним швабра, упавшая недавно, и серая тряпка, помотанная жизнью. Воцаряется тишина. У Чуи дрожит взгляд, бегающий по лицу Дазая, тот будто не верит тому, что услышал. «Он всерьёз спрашивает меня, как я себя чувствую?» — проносится у него в голове. С Осаму они едва ли знакомы. Их разговоры буквально-таки состоят из оскорблений. И сейчас, находясь в такой ситуации, такие вопросы… странные? Да, определённо. Накахара отодвигается от одноклассника подальше, чтобы сесть спиной к стенке. Он закрывает руками свои огненно-рыжие локоны, напоминавшие апельсиновую цедру, наклоняя голову вниз. — Думаю, учительница была права, ведь я и вправду худший, — наконец, произносит Чуя. Дазай хмурится и чуть ли не закатывает глаза, но не делает этого. Он лишь продолжает внимательно слушать, не сводя взор с подростка. — Знаешь, каково это — чувствовать себя ужасным, ведь твои родители добились многого, а ты — ничего? — Чуя… — Я… — юноша всхлипывает, пытаясь вновь опустить голову и спрятать сильнее лицо за волосами. — Я всегда боялся разочаровать родителей, всегда равнялся на них… — Накахара сглатывает. Осаму более чем уверен, что тот нервничает, тот потерян, а мысли в его голове путаются, будто бы они находятся в смерче. — Моя мама — творческий человек. Её профессия как-то связана с дизайном, точно не помню… — Она дизайнер? — Дазай вскидывает брови. — Это… круто, да, круто. — Смотря на неё будучи маленьким, я понимал, что хочу быть таким же, как она. Поэтому, когда меня спросили в детстве: «Кем я хочу стать?» — я задумался, ибо не знал. А после вспомнил, как родители оживлённо обсуждали какого-то актёра, и выбрал профессию себе на будущее, — Осаму не до конца понимал, как это связано с произошедшим на русском языке, но не собирался спрашивать. Он ждал, пока Чуя расскажет сам, потому что, слыша, как парень говорит об этом, Дазай видит, как это важно для того. Осаму слушает это невероятно внимательно, запоминая каждую деталь. — И для этого нужно сдать хорошо ОГЭ, а лучше ЕГЭ, а я… — А ты уверен в обратном, да? — В точку. — Нет, я всё ещё не до конца понимаю… — качая головой, говорит Дазай. Накахара чуть не начинает трястись, услышав это. Белые следы от костяшек пальцев становятся видны, когда он сжимает голову. — Да потому что ты не знаешь каково это: приходишь домой, а тебя игнорируют и ни во что не ставят, ибо «посмотрите на его оценки!» — вскидывая руки, юноша срывается на крик, уже не скрывая своих горючих слёз, что катятся у него из глаз по красным щекам. — Ты не знаешь, каково это, когда в лицо прямым текстом говорят: «Вы худший, Накахара! Вы не сдадите экзамены!» — а после этого вновь и вновь хоронить свою мечту в чёртовом мозге! — Чуя… — вздыхает Осаму, не зная, что сказать. Дазая никогда не ругали за оценки, максимум говорили, дабы он исправил, но делали это очень вежливо. Юноша не знает, каково это — приходить домой, где тебя игнорируют и ни во что не ставят. В детстве он был окружён любовью и заботой, крупных ссор подросток не припоминает. Бабушка всегда помогала мальчику, если ему было что-то непонятно; мама ещё до школы сама научила его читать, ибо Осаму так желал понимать, что же написано в этих разноцветных, ярких и толстых книжках с картинками; папа же постоянно, когда они ходили на прогулки, рассказывал различные интересные факты о природе, животных, науке, ибо сам отец был — как выражался сам ребёнок — «самым умным человеком». И слова, произносимые Чуей, вызывали слабую жалость. — Что ещё? — выпаливает Накахара, вытирая кулаком солёные слёзы. — Я искренне не понимаю, зачем ты здесь до сих пор. — Слушай, у меня бабушка преподаёт в университете русский язык, и из-за этого у нас в квартире множество учебников и методичек стоит на полках… Так вот, если ты, конечно, хочешь, то я могу тебе помочь с русским языком. Я довольно-таки хорошо его знаю, и проблем с ним у меня никогда не было, — объясняется Дазай. Он совершенно не думал над этой идеей — предложить свою помощь однокласснику. Подросток отрицает мысль, что он это сделал не только из жалости, а ещё из-за собственного желания. Чуя выглядит сейчас настолько подавленно, настолько растерянно (несмотря на вспышки агрессии), словно собака, потерявшая своего хозяина, и Осаму просто не может придумать другого решения. Кажется, если он сейчас молча встанет и уйдёт, после того, как ему доверились и открылись по его же просьбе, то это будет слишком грубо, слишком эгоистично. Пусть Дазая и называли эгоистом, но сегодня не тот случай. — Ты… — Да, Чуя, я совершенно серьёзно, — не давая договорить, уверяет того Осаму. — Мне и так скучно целыми днями дома сидеть, а тут хотя бы чем-то полезным займусь, — слабо усмехается он, вспоминая слова бабушки: «Эх, вот ты совсем один в квартире вечно сидишь. Хоть бы одноклассников приглашал, чай бы попили». Ефросинья всегда беспокоится за парня по этому поводу. Сердце Накахары подскакивает от такого заявления. Он не верит своим ушам. Ему правда хотят помочь? Кому-то есть дело до него? А он точно не шутит? Такие вопросы нескончаемым потоком крутятся в голове из-за сомнений в правдивости слов Дазая. Ладони резко потеют, а всё его тело замирает. «Я и вправду так жалко выгляжу?» — думает Чуя. — А… ты не шутишь? — Господи, Чуя, я понимаю, ты — тупой, но не глухой же. — Сейчас ты слепым станешь, скумбрия херова, — сжимая кулаки, отвечает Накахара. Он ещё раз всхлипывает, но слёз больше нет. После такого откровенного монолога стало намного легче, будто с груди сбросился тяжёлый камень. — Ладно-ладно, я понял, — самодовольно улыбается Осаму. — Так ты согласен? — он пододвигается ближе к подростку и вытягивает руку вперёд, как бы ожидая, как тот её пожмёт в знаке согласия. — Хорошо, учитель Дазай, — не раздумывая, пожимает руку Чуя. Их ладони контрастируют друг с другом. У него они — тёплые, а у Осаму — холодные. Через пару секунд и неловкие улыбки, их руки отстраняются. — А ещё… спасибо. — За что? Я уже хотел извиняться за то, что поднял не самую лучшую для тебя тему. — За помощь, придурок, — Накахара закатывает глаза. — Мне стало легче, — говорит он уже чуть тише. — Обращайся, — искренне улыбается Осаму. — Мы, если тебя не затруднит, сможем собраться на этих выходных у меня дома? Хотя ты вроде с Кёкой собирался встретиться, насколько я помню, — спрашивает Накахара. — У нас, если что, два выходных, поэтому, да, разумеется, мы с тобой встретимся, ты только адрес свой скинь. — Ага, отправлю, ты только дверь не взламывай. — Чуя, я, между прочим, культурный человек! И почему ты считаешь меня каким-то вором?! Кошмар! — Дазай наигранно вскидывает брови, а глаза его расширяются в удивлении. Чуя никак на это не реагирует, ибо на умение Осаму строить из себя актёра погорелого театра тот смотрит каждый день. — Ага, разумеется. Культурные люди не называют человека лохом, когда на него падает ебанная швабра, — юноша закатывает глаза, складывая руки у себя на груди. — Ты не собираешься идти на геометрию? Думаю, Куникида не будет рад, если ты не вернёшься на урок. — Он больше будет злиться на тебя, прогульщик хренов, — хмыкает Осаму. — Ой, ну подумаешь, просидим тут всю геометрию, а потом, как звонок прозвенит, пойдём в класс. Скажу, что тебя искал. — Что у тебя с губой? Ты успел в драку влезть уже? Как жаль, я пропустил, по всей видимости, твоё поражение… — грустно вздыхает Накахара, качая головой. Он изо всех сил старается сдержать свой смех, поджимая сильнее губы, пока Дазай недовольно фыркает. — Окей, я шучу. Ты выглядишь скорее как тот, кому просто набили ебало, а не тот, кто полез в драку. — Я уже сомневаюсь, что идея помочь тебе была хорошей. Юноши так и остаются сидеть в туалете до конца урока, болтая обо всём и ни о чём одновременно. И в перерывах между фразами Осаму задумывается над статусом их взаимоотношений. Они не друзья, по крайней мере, так думает сам подросток. Ему легче назвать Чую просто приятелем, одноклассником, но не другом. «Зато аргументов, почему он мне не друг, у меня нет, — думает в то же время он про себя. — Боже, я просто решил ему помочь с уроком, зачем я рассуждаю?» После звонка Накахара и Дазай выходят из туалета и, наконец, появляются в классе. Множество удивлённых взглядов уставляются на них, вот только один из них — разъярённый. Лицо Куникиды теперь больше похоже на красный перец или рубин, глаза смотрят так, будто учитель прямо сейчас живьём съест этих двоих за прогул. Доппо не тот, кто сначала около минуты разглядывает учеников, чем создаёт неловкость, он делает всё проще — он сразу кричит. Только Куникида не учёл одного факта: ни Осаму, ни Чуя не заинтересованы в том, что говорит Доппо, ибо для них сейчас важнее сдержать вырывающийся наружу хохот. Они каждый раз переглядываются, когда слышат что-то, по их мнению, смешное в словах учителя. Кажется, компания друг друга больше не так противна.