***
— Господи, Коля, как они мне уже надоели, — кряхтит Осаму, спрятав голову в руках. Подросток лежит на парте, чувствуя, как в него постоянно прилетают бумажные самолётики. Это невыносимо. — Куникида их убьёт, если увидит, отвечаю. — Да ладно тебе, не будь такой занудой, — Гоголь берёт прилетевший самолёт в руку и уже собирается его кинуть, как Дазай нагло отнимает у него его «игрушку». — Э, куда? Я не думаю, что они будут рады потере самолётика. Что ты собираешься сделать? — Николай вопросительно выгибает бровь, пододвигаясь ближе к другу. Тот открывает свой пенал, который у него класса с пятого, и берёт оттуда синюю ручку. Осаму отгибает одно крыло у бумаги, сложенной уже, видимо, не в первый раз, и пишет «Идите на хуй». Николай в этот момент закрывает рот рукой, стараясь сдержать смех, но всё напрасно. И Дазая нельзя назвать раздражительным, наоборот, он довольно-таки терпеливый человек. Поэтому все эти штуки он делает не для того, чтобы выплеснуть свою злость, а для того, чтобы посмеяться над человеком. Нагло, немного грубо, но реакция за этим всем следует изумительная. Сразу глаз радует. Подросток, не теряя времени, запускает самолётик в плавный и лёгкий полёт. У Осаму не было чёткого плана. «В кого прилетит, тот пусть и радуется столь замечательной надписи», — произносит тот у себя в мыслях, внимательно наблюдая, к кому же тот прилетит. О, а бумажка, как собака, вернулась к хозяину — главному зачинщику этого классного аэродрома. — Как думаешь, Накахара сильно обидится, если его самолёт немного пострадал от моих рук? — спрашивает Дазай, видя, как меняется лицо у одноклассника, сжимающего бумагу. — Эх, он разозлился. Все предположения о Чуе как о спокойном ученике развеялись в первую же неделю учебы, когда тот ругался с каким-то подростком из параллели. Хотя они скорее просто материли друг друга на весь этаж. Осаму наблюдал за этой причудливой картиной, посмеиваясь в углу, смотря, как вдалеке неспешно идёт директор школы. По всей видимости, не с лучшим выражением лица. Но одно из качеств Огая — это непоколебимая уравновешенность. Он никогда не кричит, всегда говорит спокойно и чётко, потому что его слов, произнесённых в таком тоне, хватает, чтобы почувствовать напряжение, сдавливающее тебя со всех сторон, в воздухе. Кажется, будто в этот момент злосчастный кабинет сужается. Неприятное чувство. На кого-то эта беседа с Мори действовала, и человек больше не попадал на глаза директору, а кому-то было всё равно. Таким, как понял Дазай, оказался Накахара. Тот, по слухам, вышел из кабинета директора расслабленным и немного весёлым. Второй случай, когда Осаму понял, что Чуя из клоунов, произошёл тогда, когда тот на уроке географии выкрикнул шутку на весь класс, после поймав укоризненный взгляд учительницы. Подросток улыбался, казалось, во все тридцать два зуба, чувствуя себя, наверное, очень гордым, ведь от этого анекдота посмеялась добрая половина всех одноклассников. Дазай был в их числе. Как бы ему не нравилось то, что к учителю так наплевательски отнеслись, шутка и вправду была хорошая. Даже очень. Больше всего Осаму смеялся из-за Николая, который весь трясся от хохота и был красный как помидор. Но несмотря на то, что уже идёт вторая неделя с начала учёбы, Осаму и Чуя до сих пор ни разу не завязали хотя бы минимальный диалог. Абсолютно. Даже тот же Гоголь успел перекинуться с ним словами. У Дазая не было какой-то неприязни к новому однокласснику или чего-то подобного. Он об этом подростке не думал, кроме тех моментов, когда тот снова оказывался в центре внимания. Самые обычные взаимоотношения двух одноклассников.***
Усталость — обыденное чувство для Осаму. Он сталкивается с ним чаще, чем хотел бы. Но в большинстве случаев сна, хорошего приёма пищи или же весёлого разговора с кем-то хватало, чтобы это неприятное чувство ушло. Вот только сегодня усталость была слишком сильная из-за ночной бессонницы. Каждый час подросток просыпался, а потом ещё долго не мог уснуть. Ещё и как назло таблетки от головы, которая снова болела, не помогали. Из-за этой крайне ужасной ночи Дазай похож на типичного трудоголика, работающего в каком-нибудь офисе приличной компании. На всех уроках невыносимо хотелось спать. Осаму даже пытался подремать на ОБЖ, но учитель по известному закону подлости быстро разбудил сонного ученика. Единственное, о чём сейчас так сильно мечтает он, — пойти домой и лечь на удобную и мягкую кровать. «Я сон ещё ни разу в жизни так не ценил, как сейчас», — думает подросток. Сегодня Куникида попросил весь класс остаться после уроков, потому что у него есть какое-то очень важное объявление. Никто из одноклассников, к слову, не осмелился уйти, ибо все знают, что потом им будет хуже. Злой Доппо — самое страшное зрелище в этом мире. Именно поэтому все в данный момент верно ждут своего классного руководителя. — Так, я извиняюсь за то, что чуть задержался. Ох уж этот пятый класс, — вздыхая, говорит Куникида, входя в кабинет вместе с другой преподавательницей. — В общем, в нашей школе, как вы уже знаете, есть различные кружки. В этом году они также будут. Сейчас я раздам вам бланки, в которых вы должны будете дома отметить интересующие вас внеурочные занятия. Елена Дмитриевна, продолжите. — Помимо этого я бы хотела сказать о том, что в этому году вновь будет действовать театральный кружок. Для тех, кто не знает, я сейчас расскажу, чем мы с ребятами в нём занимаемся. На протяжении всего года мы учим определённые постановки, а после играем их на публику. У нас участвуют ученики разных классов, — рассказывает Елена Дмитриевна, доброжелательно улыбаясь. Голосок у неё совсем высокий и тоненький, она будто бы поёт. По сравнению с Доппо эта женщина явно маленького роста. Светлые, короткие русые волосы вьются на концах. — Вот, Дазай не даст вам соврать о том, что у нас всё очень организованно и царит дружественная атмосфера, — весь класс разом поворачивается на Осаму, закатывающего глаза. — Кстати, я бы очень была рада видеть тебя снова в нашем театре, — женщина переминает в руке листок и ручку. — Если вас это заинтересовало, то можете поднять руки, я запишу тех, кто будет ходить. На всякий случай скажу, что записаться можно будет до конца следующей недели, найти вы меня сможете в учительской или же в кабинете детского творчества. Некоторые ученики в классе устраивают вопросительные переглядки, как бы выискивая глазами тех, кто поднял руку. Таких оказалось немного. Если быть точнее — один. На Накахару Чую были устремлены взгляды одноклассников, которые явно не ожидали этого. — Дазай, а может, ты тоже будешь ходить? У тебя харизма очень хорошая, и в роли ты вживаешься замечательно, — качая головой, настаивает Елена Дмитриевна. — Так, тот, кто поднял руку, можешь, пожалуйста, сказать имя и фамилию? — Накахара Чуя, — уверенно говорит подросток, не обращая внимания на взгляды. — Угу, всё записала, — тянет преподавательница. — Дазай, ну так что? — Ладно, Елена Дмитриевна, буду я ходить, — произносит Осаму, закатывая глаза. Но всё-таки в театральном кружке было… Прикольно. Помимо того, что те, кто ходят туда, могут отпроситься с какого-нибудь скучного урока с назойливым учителем под предлогом того, что им нужно репетировать, потому что скоро выступление, ребята, ходящие туда, классные: с ними и пошутить над очередным костюмом можно, и обсудить то, какой же физик всё-таки мудак, и чаепитие устроить. В общем, скучно у них никогда не было. Именно из-за этого подросток согласился посещать этот кружок. — Ох, как же прекрасно всё сложилось! Тогда подойдёте ко мне завтра после уроков или же на большой перемене, я вам всё расскажу. Я как раз тогда уже составлю точное расписание, — объясняет учительница, махая рукой. — Ладно, всё, не буду вас задерживать, идите домой. Все ученики сразу же встают со своих мест с вздохом облегчения. Кто-то даже умудряется сказать пару добрых слов о том, как же все заебали задерживать их после уроков. Дазай лишь ухмыляется этим смельчакам, немного удивляясь тому, как же Куникида ещё не услышал это и не прочитал нотацию о том, какие они плохие, раз выражаются так некультурно в общественном месте. Но позже Осаму замечает, как Доппо беседует с Еленой Дмитриевной. Что же, сегодня его одноклассникам повезло. Подросток ловко берёт свой рюкзак, сразу же вешая его на одно плечо. Откидывая учителям прощальное «До свидания!», он быстренько выходит из кабинета, чувствуя сильное облегчение. Ещё один скучный день в его не менее скучной школе был прожит. Дазай пробегает по лестнице, в конце перепрыгивая сразу две ступеньки. Такая спешка обоснована его неистовым желанием лечь на кровать и поспать часов так пять или семь, чтобы погубить ужасно сильное желание провалиться в сон прямо сейчас, когда он идёт по коридору в направлении к выходу из школы. Блестяще палящее солнце возвышается в небе, Осаму даже приходится немного зажмурить веки, ибо в учебном заведении было не так ярко. Худая рука опускается в карман коричневой джинсовой куртки, позаимствованной когда-то из гардероба дедушки, пытаясь нащупать мелочь. И, о чудо, она там есть. Сегодня Дазаю совершенно не хочется шагать домой на своих двух. Настроение от такой небольшой находки чуть-чуть приподнимается. Главная задача теперь: не уснуть в трамвае. У подростка была некая боязнь проспать свою остановку и в итоге выйти в каких-то ебенях их и так маленького города. Сейчас этого не хотелось в особенности. По уже любимому закону подлости, конечно же, трамвай подъезжает именно в тот момент, когда Осаму находится примерно в пятидесяти метрах от остановки. Придётся бежать. Впервые подросток вспоминает слова старого физрука о том, что его предмет точно пригодится в их жизни. Да, Сергей Дмитриевич, вы были тогда правы. За такую относительно небольшую дорогу школьник успевает задеть плечом старушку, медленно идущую с тростью в руках, из-за чего он оборачивается на секунду, крича громкое «Простите!» Но, в конце концов, Дазай с сильной отдышкой забегает в трамвай, отдавая мелочь недовольной контролёрше. Находя глазами свободное место в конце, он усаживается на пошарпанное от старости сидение, снимая рюкзак с плеча и прижимая его к груди. Рядом садится женщина небольшого роста с большой кожаной чёрной сумкой в руках. Осаму любит поездки. Не важно, на каком транспорте, будь это поезд, на котором подросток катался один раз в детстве с родителями, да и это лишь в другой город и обратно, или любимый зелёный трамвай, который в некоторых местах уже успел заржаветь, а краска и вовсе держалась на добром слове. Юноше нравится наблюдать за тем, как пейзажи за окном меняются с каждым проеденным метром. И почему-то смотреть на одни и те же дома, улицы, парки не наскучивало. Вот вроде бы он уже наизусть знает, как выглядит цветочный магазин, стоящий возле одной из остановок, но это всё равно так интересно. Видеть прохожих, спешащих куда-то, парочки в парке или детей, играющих на площадке. Дазаю нравится эта особенная, возможно, немного странная атмосфера. Он порой может видеть красоту в самых обычных серых улицах их города. Но поездке суждено закончиться. Видя то, как трамвай подъезжает к родному району, подросток берёт свой рюкзак в руки и снова вешает его на плечо. Услышав тихое «Извините, я пройду», девушка поворачивается в противоположную от него сторону, дабы тот прошёл. Транспорт останавливается, и Осаму выходит, вдыхая свежий воздух. Дазай благодарит себя за то, что не уснул в трамвае, хотя был очень близок к этому. Кажется, силы решили сегодня полностью покинуть его. Но, несмотря на желание поскорее оказаться дома, он всё-таки останавливается возле серого пушистого кота, сидящего на заборе рядом с подъездом. — Прости, Барсик, сегодня не получится тебя угостить, я очень устал, — кот довольно начинает мурчать, когда рука Осаму ласково и аккуратно гладит его за ушком. Видимо, Барсик не очень расстроен. — Но я думаю, бабушки из первого подъезда тебя уже покормили, да? — подросток усмехается. — Ладно, всё, я пошёл, пока-пока. Юноша миловидно улыбается, машет котику на прощанье и уходит в подъезд. В воздухе витает привычный запах сырости и ветхости. Штукатурка где-то уже осыпалась, да и зелёной краске уже лет сорок точно. Дазай медленно поднимается по лестнице, слыша, как от его шагов раздается эхо. На подоконнике, находящимся между первым и вторым этажами, поставлен цветок, название которого подросток не помнит, но знает про него одно: бабка Танька с двадцатой квартиры руки оторвёт тому, кто к её детищу притронется. Вскоре он доходит до четвёртого этажа. В углу Осаму снова заостряет внимание на паутине, что уже не первый месяц мозолит ему глаза. Двадцать пятая квартира встречает его тишиной. Неудивительно, ведь Ефросинья на работе, а каких-то животных у них нет. Хотя в голову иногда закрадывались мысли о том, чтобы взять какого-нибудь котёнка. Будет одинокие тихие ночи скрашивать. Дазай кидает рюкзак рядом с письменным столом, а школьная одежда летит на стул. Когда-нибудь, Осаму клянётся, он начнёт её вешать. Но не в этой жизни, не в этом мире. Ефросинья, разумеется, пыталась донести до внука, что всё должно хорошо висеть на вешалке в шкафу, но всё пролетело мимо ушей. Осаму с облегчением ложится в кровать, предварительно поставив себе будильник на половину седьмого вечера. Постель кажется ватой сейчас, настолько она мягкая. Стоит подростку накрыться одеялом и поудобнее лечь, как сон сразу же обволакивает его в свои объятия, и он засыпает.***
Назойливый и громкий будильник звенит прямо возле уха Дазая, оповещая о том, что пора бы уже вставать и топать в любимую школу. На удивление самого подростка сегодня он, наконец-то, свеж, как огурчик. Видимо, вчерашний день сурка пошёл ему на пользу. Юноша вставал вчера только для того, чтобы сделать хотя бы половину письменного домашнего задания и поесть, вот и всё. Все продуктивные люди в этом мире начали плакать бы от такого распорядка дня. Ефросинья старалась никак не тревожить внука, понимая его усталость, ведь ещё утром он ей сказал о своей ужасной бессоннице. Но пусть сегодня он поднялся очень легко, ему сразу же захотелось лечь обратно, ибо в учебное заведение не хотелось. А ведь только вторая неделя. Осаму уже боится представить, каким же он будет дальше, если уже сейчас ему так тяжело. Юноша бросает унылый взгляд в окно, видя, как небо заливается розовым заревом. Он бы, возможно, полюбовался этим моментом чуть больше, чем пара секунд, но не этим утром, когда ему нужно в школу. Дазай потирает ещё совсем сонные глаза, выходя из комнаты. Он кое-как перебирает ногами, идя по холодному полу, то и дело упираясь на стену из-за потемнения в глазах. Коридор немного освещён светом из кухни. — С добрым утром, бабушка, — хриплым тихим голосом произносит Осаму, усаживаясь на стул, прижимая одну ногу ближе к груди. — Доброе-доброе. Я тебе уже завтрак приготовила, так что кушай. Варенье, если что, твоё любимое — сливовое. Так, а я пошла собираться, — проговаривает Ивановна, вытирая мокрые руки о полотенце. Подросток аккуратно намазывает ложкой варенье на батон, после откусывает и запивает всё горячим чаем с лесными ягодами. Ему резко становится приятно от такого вкусного завтрака. Он обожает свою бабушку. Что же, этот день начинается в принципе неплохо. Поев, Дазай отправляется в ванну, дабы умыться и почистить зубы. В зеркале его встречает полный хаос на голове. Вьющиеся каштановые пряди торчат во все стороны. Приведя себя немного в порядок, он идёт обратно в комнату одеваться. Образ собирается вновь из того, что первое попалось на глаза, то бишь белой рубашки, где обязательно не застёгивается первая пуговица, и коричневых джоггеров. Подросток смотрится в зеркало и, наконец-таки, расчёсывается, пусть это не особо помогает его волосам выглядеть нормально. Скажите «спасибо», что они хотя бы чистые, а не как у некоторых его одноклассников. Сверху Осаму надевает всю ту же любимую коричневую джинсовую куртку. Наспех складывая в потрёпанный жизнью рюкзачок учебники и тетради, он идёт в коридор, чтобы обуться. Из гостиной слышится звук телевизора. Ефросинья включает его каждое утро, дабы посмотреть, что же в стране творится. Ведущий утренних новостей говорит прогноз погоды, который юноша пропускает мимо ушей. Обуваясь в свои потрёпанные и старые белые, почти жёлтые кроссовки, Дазай выходит из квартиры, не забыв сказать бабушке: «Я ушёл!».***
Осаму искренне всем сердцем ненавидит геометрию и алгебру. А учитывая то, что эти предметы у них ведёт их классный руководитель, — это ещё хуже. Куникида — учитель, который требует полное внимание к своим урокам, он не потерпит, чтобы кто-то отвлекался и считал ворон в окне. Злой Доппо — самое страшное, что возможно увидеть в этой жизни. Его крика боятся многие, а те, кому безразличны слова учителя, получают увлекательный поход к доске. И как бы Дазай ни любил все эти предметы, быть вызванным на верную смерть он не хотел. Но с недавних пор в их классе появился самый главный самоубийца — Чуя Накахара. Он веселил всех и вся, постоянно вставляя свои шуточки и комментарии. На него уже не раз жаловалась бедная соседка по парте, которой приходилось всё это терпеть. Учителя, разумеется, вставали на сторону девочки и старались всячески донести до Накахары, чтобы он успокоился. Его успели за это время даже из класса выгнать. Это случилось на физике, которую ведёт у них директор школы. Мори Огай — человек терпеливый, но в это же время он очень решителен. Сначала учитель несколько раз предупредил ученика спокойным голосом, чтобы тот успокоился. Но на Чую слова не действуют — это уже поняли многие в их классе. И когда Накахара вновь начал говорить вслух так, что его слышал и Дазай, сидящий на последней парте, Мори не выдержал и, чуть повысив тон, выгнал надоедливого ученика из класса. Вышел тот с гордой улыбкой, будто украл у первоклассника хлеб в столовой. Чуя не молчит и сейчас, когда идёт геометрия. Куникида уже вовсю чертит очередной рисунок, обозначая буквами так же, как и в учебнике. Осаму кое-как успевает писать за Доппо, ибо ученик понимает, что учитель ждать никого не будет. Краем уха Дазай слышит голос одноклассницы, которая снова ругается на Накахару, который качал парту. — Да не делаю ничего я! — шипит Чуя сквозь зубы так, что его слышит весь класс, который был буквально секунду назад погружён в геометрию и задачу. Куникида на пятках поворачивается лицом к ученикам, откладывая учебник на учительский стол. Он смотрит строго, оглядывает глазами весь кабинет в поисках нарушителя атмосферы геометрических фигур. — Накахара, встаньте. Можете объяснить, что произошло? — ровным голосом спрашивает Доппо, складывая руки на груди, приподнимающейся от каждого вздоха. — Извините, но Чуя постоянно качает мою парту! Из-за этого я не могу нормально писать! А ещё он вечно болтает с кем-то и мешает мне! — жалуется на него соседка по парте, не обращая внимания на то, что вопрос был задан не ей. — Вы можете отсадить меня от него? — Накахара, это вторая неделя учёбы, и мне, к большому сожалению, жалуются на вас не в первый раз, — вздыхает учитель, потирая переносицу. — Преподаватели, к слову, говорят мне о вас так же часто, как и Сизикова. — Ябеда, — цокает Чуя языком, шепча так, чтобы его не услышали. — Вы хороший ученик, но я вынужден вас пересадить, — Куникида тянет последнюю фразу, высматривая свободные места в классе. — Накахара, идите за последнюю парту первого ряда на второй вариант. Будете сидеть теперь рядом с Дазаем, что уж поделать, — Чуя недовольно закатывает глаза, но в душе он радуется, что теперь он сидит за последней партой, а это открытие больших возможностей. Но как только тот поворачивает своё лицо, он слышит стук и видит, как Осаму с громким вздохом полного негодования ударяется головой о парту, закрываясь руками. — Так, пересаживайтесь быстрее, а я продолжу вести урок. Дазай на протяжении трёх лет сидел один, начиная с пятого класса. Изредка с Гоголем. Осаму привык раскладывать свои вещи на чуть ли не весь стол, а на рядом стоящий стул сваливать свой портфель или класть ноги. И тут к нему подсаживают Чую — клоуна класса, человека, на которого постоянно докладывают и которого хвалит учительница английского. Дазай клянётся всем сердцем, что такое недовольное лицо он не строил с тех времён, когда его заставляли делиться любимыми игрушками. Он нехотя убирает свой рюкзак со стула, видя, как Накахара садится рядом и раскладывает свои вещи. «Похороним мою тишину», — думает Осаму. Он внимательно смотрит на Чую, не пытаясь как-то скрыться, оглядывает того с ног до головы. Одет новый сосед по парте в чёрные джинсы, а сверху такого же цвета мятая кофта на молнии, что на размер велика ему. Из кармана торчит белый провод от наушников. Но на удивление Дазая от Накахары пахнет приятным парфюмом. Не все их ровесники пользуются духами, да что уж говорить, многие не знают о существовании дезодорантов. За это Осаму ставит мысленный плюс ему. — Прекрати пялиться, дубина, — хмурясь, неожиданно выдаёт Чуя, которому уже знатно надоело то, что его в открытую осматривают, будто он какая-то статуя Ленина на площади. — Ой-ой, не ворчи, — дразнит его Дазай, отворачиваясь и смотря теперь в окно, принимаясь внимательно разглядывать ветку ели. Вот только сейчас это не вызывает в нем хотя бы малейшего интереса, ибо никаких птичек на ней не сидит и не прыгает. Последняя парта первого ряда решила полностью забить на геометрию. Потому что у одного переглядки с веткой ели за окном, а у другого важное сражение в игре. Звенит звонок на перемену. Куникида старается никогда не задерживать своих учеников, поэтому сейчас он, продиктовав домашнее задание, отпускает на долгожданный отдых. Осаму убирает в портфель учебник и тетрадь по геометрии и достаёт литературу — его любимый предмет, на котором он каждого героя произведения и одноклассника с другим мнением, как однажды сказал сам подросток, «разъёбывает по фактам». А ещё сейчас двадцатиминутная перемена — изумительно. Можно подойти к Гоголю и обсудить всю ситуацию, произошедшую на прошлом уроке. — Эй, Осаму-Сосаму, пошли ты мне покажешь, где мне найти эту… Как её там… Ну, помнишь вчера к нам после уроков с театральным кружком учительница приходила? — Накахара с треском разбивает все планы Дазая посидеть с Николаем. — Во-первых, ты долбоёб меня так называть? — Осаму ненавидит это чудо в перьях, честно. — Во-вторых, учительницу зовут Елена Дмитриевна. В-третьих, пошли, но только быстро. Он встаёт и идёт в сторону выхода из класса. — Душнила, — кратко отвечает Чуя, плетясь за подростком. Кабинет детского творчества находится на первом этаже, и в нём есть всё. Костюмы на разных персонажей, различного рода аксессуары, а также всевозможные украшения и предметы для постановок с разнообразными сюжетами. Ходят слухи, что там есть вещи, которым уже около тридцати лет. И в это смело можно верить, ибо Дазай лично бывал в этой комнате и видел всё это. Два подростка спускаются по лестнице, чуть не сталкиваясь с младшеклассниками, радостно бегущими в столовую. Юноши фыркают на них почти одновременно. Подходя к кабинету, Осаму откашливается и, предварительно постучав, входит, натягивая слабую улыбку. — Здравствуйте, Елена Дмитриевна. Мы из восьмого «Б», вы вчера к нам заходили и говорили, чтобы мы к вам подошли, — объясняет Дазай. — Да, здравствуйте, мальчики, — учительница миловидно им улыбается в ответ, вставая из-за стола, подходя ближе к подросткам. — Так, Осаму и Чуя, я уже составила расписание и вот, что получается. Театральный кружок будет у вас два раза в неделю. В понедельник после шестого урока, то бишь в час дня, я уже буду ждать вас в актовом зале. В пятницу же после седьмого в без десяти два, понятно? — они кивают. — Хорошо… Так, если я вдруг буду отсутствовать в школе, то все сценарии вы найдёте на столе. Всё же вы дети взрослые, думаю, разберётесь. Уже на этой неделе у вас будет занятие, так что не забудьте. На этом в принципе всё. — Спасибо, Елена Дмитриевна, до свидания, — говорит напоследок Дазай и уходит, а за ним уже и Накахара. До класса они доходят в тишине. На минимальный диалог друг друга не тянет, да и желания, если честно, нет. Было бы — они бы давно уже общались. Что ещё Осаму заметил у Чуи, так это его неистовую любовь к язвительным прозвищам. В свою сторону он только за один урок и небольшой разговор на перемене услышал трижды. На основе этого у Дазая появляется коварный план, суть которого — придумать прозвище Накахаре. Этим Дазай и займётся, но позже. Сейчас он видит Гоголя, сидящего на четвёртой парте третьего ряда. Осаму быстро садится рядом, обращая на себя внимание. — Коля, я такой подставы от Куникиды не ожидал. Посадить к такому умному парню, как я, какого-то клоуна, на которого вечно жалуются, — говорит Осаму, сопровождая свою речь жестикуляцией и закатывая на последней фразе глаза. — Да-да, ты у нас настолько умный, что когда тебе не у кого было списать, ты написал контрольную по геометрии на два, — смеётся Гоголь. — А куда вы ходили? — К Елене Дмитриевне. Кстати, я думал, ты пойдёшь на театральный кружок. С твоими-то шуточками. — Нахер мне это надо? Я лучше посплю после школы, чем буду торчать в актовом зале ещё несколько часов, — цокает он, откидывая косичку за спину и облокачиваясь на стул. — Я уже один год так походил, спасибо, больше не надо. К слову, я не ожидал от Накахары, что он пойдёт. Обычно такие, как он, на такое не ходят, а он решил отличиться. Ты знаешь, откуда он к нам переехал? — интересуется Николай. — Не-а, мы-то с ним и не общаемся. Только язвим друг другу, ей-богу. Лучше сам потом у него спроси, мне лень, — еле слышно постукивая по столу, произносит Дазай, видя, как его одноклассники снова кидают меловую тряпку по классу. — Надеюсь, его отсадят от меня. — То тебе скучно на уроках, то ты хочешь, чтобы твоего соседа по парте пересадили. Определись уже, — хихикает Гоголь. — Я думаю, вам будет весело. — Ага, конечно, — цокает языком Осаму, потирая висок. Уже вскоре начинается урок литературы, скрашивающий немного этот день, который был хорошим ровно до того момента, пока Чую не подсадили к Дазаю.