Грай

      Холодные и острые камни впивались в колени. От ледяного воздуха по коже ползли мурашки и хотелось съежиться. Амита почувствовала, что обнажена, и обхватила себя руками, удивленно оглядываясь. Тусклый свет от свечи, стоящей в маленькой чашке на полу возле нее, немного трепетал от легких дуновений ее дыхания. Девушка осторожно поднялась на ноги, упираясь ладонями в каменное возвышение перед ней, и обнаружила, что на плоской его части лежит раскрытая книга. Послушница распахнула глаза, узнавая текст, и отшатнулась. Она находилась в пустой комнате. Стены были вытесаны из грубого камня, неровный пол пестрел трещинками и был усыпан мелкими породистыми осколками. Девушка находилась в дальней части помещения — между небольшим алтарчиком и жертвенником.              Внутри нее встрепенулись давно забытые воспоминания, которые Амита упорно в себе подавляла в последние годы. Темная келья, мать-настоятельница и хлыст.              Девушка распахнула глаза, понимая, что находится именно там — в молельне старого монастыря, где она выросла. Послушница сосредоточилась, пытаясь вспомнить, как сюда попала, но в голове было пусто. Ступни мерзли от соприкосновений с ледяным полом, а каменная крошка больно врезалась в мягкую плоть.              Амита покачала головой. Нет, она не должна здесь находиться. Она давно покинула это место.              Девушка бросилась к двери, но та была заперта. Амита несколько раз дернула ручку, толкнула дверь плечом, сильно размахнувшись, но все было без толку. Она заколотила кулаками и закричала:              — Выпустите меня отсюда!              Ответом ей была лишь тишина. Послушница еще несколько минут истерично била ладонями, чувствуя, как к глазам подступают слезы, а потом отступила. Она была заперта, окон не было. Амита попятилась, пока не уткнулась ногами в алтарь, и медленно опустилась на пол, подтягивая колени к груди. Обхватила их руками и спрятала лицо, стараясь глубоко дышать.              В памяти всплыла старая молитва, и девушка зашевелила губами, повторяя знакомые слова. Она ведь этим должна заниматься? Молиться, пока ее не сочтут достаточно чистой. Молиться и ждать.              Ее переполнил внезапный страх. Чего именно она ждёт? Вся ее жизнь была полна ожидания — с тех пор, как родители умерли и она оставила дом. Что вообще было домом? Ей некуда и не к кому было бежать. Что, если вся история с момента присоединения к Апрату была ей выдумана? Безумная фантазия, порожденная больным разумом. Нелепая мечта. О свободе? Определенно порочная, потому что девушка была уверена в том, что это — правда.              Послушница долго сидела, сжавшись в комок. Обнаженное тело мерзло — но это тоже было частью очищения. Как мы приходим в этот мир нагими, так нагими мы предстаем перед святыми. Амита потеряла счет времени. От сознания собственного бессилия и беспомощности хотелось кричать. Она была одна, всегда одна. Наверное, эти мысли тоже были грязными. С ней ведь были святые.       Минуты растянулись в часы, а часы — в недели. Холод, боль, унижение — и нарастающий страх.              Стеклянным взглядом девушка обвела комнату, услышав какой-то шум, и встрепенулась. Ей казалось, она просидела здесь несколько часов. В замке двери заскрежетал ключ, и послушница поднялась на ноги, ощущая, что те затекли. По телу пробежались колючие уколы замерзших нервных окончаний.              Дверь скрипнула, отворяясь, и Амита подалась вперед, внимательно разглядывая вошедшую. Монашья ряса была знакомой. Женщина сжимала в руках тройной подсвечник и сурово хмурилась. Девушка отшатнулась, распахивая глаза, и обхватила себя руками.              — Ты достаточно подумала над своим поведением? — ледяным голосом спросила мать-настоятельница. Амита потрясла головой. Что она натворила? Все дело в ее фантазиях?              Женщина подошла ближе. Послушница заметила в уголках ее глаз грубые морщины, которых стало еще больше, чем она помнила. Щеки обвисли, лоб испещрили складки. Настоятельница очень постарела.              — Я раскаиваюсь в своих грехах, — прошептала девушка свой обычный ответ. Может, если она будет вести себя послушно, ее выпустят?              Женщина окинула ее оценивающим взглядом и покачала головой.              — Чего ты стыдишься, дитя? — она указала на руки Амиты, которые та прижимала к телу. — Твоё тело все еще грешно.              — Я просто замерзла.              Девушка опустила руки, гордо вздергивая подбородок, и наткнулась на цепкий взгляд настоятельницы. Святые, что она делает? Она должна быть покорной, не должна перечить.              — Ты должна принять очищение.              Словно по команде в комнату вошли двое мужчин, одетых в темные робы. Амита дернулась, сообразив, что происходит: один из послушников сжимал в руках хлысты. Ее переполнил леденящий ужас.              — Нет! Я не буду этого делать!              Давно прошли те времена, когда она считала, что вместе с болью приходит умиротворение, а нечистоты выходят из тела с кровью. Боль была лишь болью, возможно, отрезвляющей, но точно не желанной и не правильной. Увечья на теле никак не касались души и не приносили облегчения.              — НЕТ!              Широкий взмах руки настоятельницы не стал неожиданностью. Женщина ударила наотмашь. Голова девушки метнулась в сторону, и волосы разлетелись по лицу. Щеку обожгло огнем, но эта боль ничего не значила по сравнению с грядущей.              Настоятельница быстро шагнула к послушнице и сгребла ее волосы на затылке в кулак, прочно фиксируя положение девушки, вытянувшей шею.              — Ты будешь делать то, что я скажу, — голос, точно ледяные иглы, колол и проникал под кожу. Амита судорожно вдохнула, мечась взглядом от лиц женщины к послушникам и обратно. Ни одно из них не выражало сочувствия — да и не могло. Суровые выражения застыли на них, словно каменные маски.              Женщина внимательно осмотрела девушку и практически с нежностью провела рукоятью хлыста вдоль ее ключиц, заставив Амиту до боли напрячься. Казалось, мысль об истязаниях радует настоятельницу — и не потому, что обещает за собой светлое очищение, а потому, что принесет слезы и крики жертвы.              Спину свело от непривычного напряжения мышц. Затем женщина тряхнула девушку, заставив ту подскочить от ощущения выдираемых волос, и оттолкнула. Амита попятилась, споткнувшись об алтарь, и выставила вперед руки в нелепой попытке защититься. Она не была бойцом. Единственным ее оружием были знания, которые в данной ситуации ничем не могли помочь. Но девушка не желала сдаваться просто так.              — То, что ты сопротивляешься, свидетельствует о том, как низко ты пала, — процедила настоятельница.              Послушница бросилась вперед в отчаянной попытке вырваться, но мужчины резко схватили ее под локти и подняли над землей. Девушка замолотила ногами, пинаясь. Тот из пленителей, что держал кнут, передал его женщине. Амита сжала зубы и яростно забрыкалась. Она знала, что сейчас произойдет. Она уже не раз проходила через это.              С резким свистом воздух рассек удар хлыста, и девушка почувствовала острую вспышку боли на пояснице. Она на секунду замерла, вскрикнув, и удар повторился. На глазах выступили слезы. Встряхнув ее, послушники оттащили Амиту к жертвеннику и уложили на холодный камень животом вниз, впечатывая лицом в плоскую поверхность. Девушка почувствовала во рту привкус собственной крови: она прикусила язык. Ее грубо держали за руки, не оставляя пространства для борьбы.              Настоятельница прошептала молитву и взмахнула хлыстом.              Боль ослепила Амиту: она успела отвыкнуть от ощущения рассекающего плоть кнута. Мать-настоятельница лично помогала в очищении только в далеком детстве, пока Амита не взяла плети в собственные руки. Свою силу контролировать было проще. И, хотя девушка не скупилась на удары, она верила, что наносит их по собственному выбору — и действительно находила в них успокоение. Когда-то, уже очень давно.              Взмахи женщины были резкими и внезапными. Она била сильно и кровожадно. Послушница некоторое время пыталась вырываться, но силы быстро покинули ее. Осталась только боль.       Настоятельница наносила удары, практически до кости раздирая спину послушницы. Амита до крови прикусила губу, сдерживая крик. Ее глаза закатились.              Удар. Горячий кнут обжигает кожу. Удар. Легкие панически сжимаются и воздуха не хватает. Удар. Из глаз струятся слезы, а по телу струится кровь. Удар. Удар. У д а р.              Девушка кусала губы, ощущая на языке соленую и теплую влагу, но это помогало ей сдерживать крик. Она не доставит настоятельнице удовольствия, не издаст ни звука. Может, она и полна скверны, но это была ее собственная скверна, выбранная и взрощенная ей за годы, проведенные вне монастыря. Скверна, которая открыла глаза на удивительный и полный разнообразных ощущений мир.              В какой-то момент ее отпустили, но Амита этого даже не заметила. Был лишь хлыст, бьющий наотмашь, и острая, нестерпимая, всепоглощающая боль, жарким огнем растекающаяся по спине. Девушка боролась со стонами, вырывающимися из глотки против воли. Сердце отчаянно колотилось, тугими ударами пульсируя во лбу, прижатом к камню жертвенника, и бороздах на спине. Не осталось никаких мыслей, не о чем было сожалеть и вспоминать. Боль была ясной и прозрачной, словно солнечный свет. Это и было очищением — отсутствие любых ощущений, кроме бесконечного хлыста.              Настоятельница монотонно читала молитву, и звук ее голоса гулким эхом отражался от высоких стен, отпечатываясь в сознании бесформенными кляксами. Проповедь не задерживалась в голове послушницы, слова ускользали от понимания. Но она и так знала, о чем говорит женщина.              Ты должна освободить свой разум от скверны. Ты должна быть чиста, когда предстанешь перед святыми. Твой дух и сердце послужат великой цели, только если ты заслужишь право ступить в священный круг света. Ты заслужишь его, когда очистишься. Сейчас ты полна тьмы.              Может быть, она действительно заслужила это? Может, болезнь поглотила ее разум и наполнила тьмой и грязью?              Амита не заметила, когда пытка прекратилась. Она лежала на жертвеннике, погруженная в темноту. Настоятельница со спутниками ушла, погасив свечи и забрав те жалкие крохи света, что могли хоть как-то разогнать тени. Боль немного притупилась от выброса адреналина, но была все такой же ясной и пульсирующей. Девушка не чувствовала собственного тела. Она то открывала, то закрывала глаза, не ощущая разницы. Она погрязла во мраке, чувствуя, как все ближе подбираются кровожадные и изголодавшиеся до крови твари. Они рвали ее на части, вонзая клыки в израненную плоть, но то были лишь следы от хлыста.              Амита почувствовала, как по щекам потекли слезы. Она не плакала, пока настоятельница проводила свой ритуал, но теперь позволила жидкости высвободиться. Ее не сотрясали рыдания — только крупные капли одна за другой стекали по лицу, словно кто-то приоткрыл ржавый кран.              Тяжело дыша, девушка приподнялась на дрожащих руках, пытаясь отрешиться от ощущения расползающегося по спине пламени и вспомнить, что было до боли. Она не знала, сколько времени лежит в темноте, свернувшись, точно дитя в колыбели. Мрак обволакивал и любовно обещал уют и покой. Стоило только сказать «да» — и ночь затопит ее с головой.              Но почему-то Амита была уверена, что та не принесёт ей утешения. Тьма никогда не сулила ничего хорошего. Она таила в себе опасность. Амита выдохнула, вспоминая.              Тьма — это смерть. Жизнью всегда было солнце.              Послушница села, по кусочкам собирая в голове мысли, и потянулась к внутреннему источнику силы. Свет бился в ней, не давая теням проникнуть в сердце. Его энергия сочилась наружу, постепенно озаряя пространство. Амита подняла руки, удивленно разглядывая ладони, с которых срывались тонкие паутинки света, рассеиваясь в темноте, и сосредоточилась, вспоминая, что это.              Солнце. Она — солнце.              Послушница резко втянула воздух, сжимая ладони в кулаки, и над ней вспыхнуло несколько небольших золотистых сфер, озаряя темноту. Амита прикрыла глаза, сосредотачиваясь на теплом и радостном ощущении, которое принес с собой свет. Он затопил ее, наполняя все тело бурлящей энергией.       Амита вспыхнула.              Яркая белая вспышка накрыла всю комнату, уничтожая все притаившиеся в углах тени. Девушка встала, все еще ощущая слабость в ногах, но заставила себя двигаться. Она была чиста — и причиной тому было не избиение хлыстами, а бодрящая и полная надежды энергия, бившая из ее тела. Свет стер чувство ноющей боли в спине. Он заботливо окутал ее теплым коконом.              Свет, дарованный Санктой Алиной.              Эта мысль заставила девушку вспомнить, кто она. Не глупая девочка, живущая в монастыре по заповедям матери-настоятельницы. Не потерянная в одиночестве душа, ищущая тепла. Она была солнечным солдатом. И она оказалась здесь не случайно.              Это знание наполнило ее силой. Тьма больше не пугала и не звала, а бежала от нее в страхе.              Амита подошла к двери, уверенная, что та открыта. Дверь поддалась, впуская в комнату холодный и сырой воздух подземелья. Свет хлынул наружу, озаряя коридор. Послушница вышла, осматриваясь.              Знание, вспыхнувшее в ней секунду назад, обрело новый смысл. Она не была в монастыре.              Она стояла в круглой пещере, окруженная спутниками, которые замерли вокруг нее, стеклянными глазами пялясь в пустоту. Амита огляделась, внезапно вспомнив, как здесь оказалась. Они шли по туннелю в поисках сердца Санкт-Феликса, когда ее затопила тьма. Она никогда не возвращалась в старый монастырь.              Что это было?              Девушка выдохнула, позволяя свету наполнить пещеру, и шагнула к стоящему рядом Толе. Тот хмурился и шевелил губами, но не двинулся с места, уставившись вперед невидящим взглядом. Амита оглядела остальных: они выглядели так же, словно были заперты в собственных телах. Послушница неуверенно двинулась к Казу. Святые, что ей теперь делать? Она тихо позвала Бреккера, но тот не ответил. Девушка почувствовала, как внутри поднимается удушливая волна паники.              Пещера, в которой они стояли, была небольшой, но все-таки достаточно просторной. Низкий потолок нависал, и его высоты едва хватало на то, чтобы парни могли стоять, выпрямившись в полный рост. Макушка Толи практически касалась неровной поверхности потолка. Растущие сверху и снизу сталактиты и сталагмиты по краям пещеры в некоторых случаях образовывали стройные колонны. У дальней стены — прямо напротив них, по камню расползались тернистые лозы, покрытые свежими и плотными листьями. Амита с удивлением разглядывала живое растение, которое словно трепетало и дышало. Как ему удалось прорасти здесь? По дороге к пещере девушка не заметила на острове ничего, кроме скал и камней.              Внезапно раздавшийся отчаянный вопль заставил Амиту резко развернуться. Она распахнула глаза, в ужасе наблюдая, как Инеж, пронзительно закричав, упала на колени. Сулийка забилась в конвульсиях, слепо шаря руками в воздухе, и явно не соображала, где находится. Ее крик, переросший в рваные рыдания, гулко отражался от стен пещеры и накрывал с головой. От этих звуков кровь стыла в жилах. Инеж царапала ногтями землю.              Амита стряхнула с себя оцепенение и бросила к девушке, пытаясь достучаться до нее, но сулийка определенно не слышала ее мольбы.