вашими молитвами

Усаги хорошо относилась к мертвецам, очень не любила живых людей… Но абсолютный гран-при ее ненависти заслуживали живые мертвецы. Это первые пару недель в прозекторской ты думаешь «зачем нужны ремни на столах?» А потом ты сталкиваешься с невообразимым многообразием кеккей-генкаев разной степени извращенности и эти ремни становятся для тебя божьим даром. Потому что шиноби без пульса — не обязательно мертв. Шиноби с остановившимся очагом чакры — не обязательно мертв! И шиноби, у которого кишки вываливаются из брюха, а голова лежит на соседней каталке — тоже может быть абсолютно, безобразно не мертв. Отвратительное открытие. Упокаивать то, что должно по всем законам давно быть мертво, тот еще аттракцион. Это был второй или третий месяц после начала ее новой жизни в подземельях — она только успела разгрести все, что после себя оставил Орочи-сука-мару — когда к ней на стол притаскивают безбожно обезображенное тело откуда-то с островов страны Воды. Усаги насмотрелась такого в последние дни, что сомневается, что вообще существует что-то, способное заставить ее желудок расстаться с едой. Она как раз в процессе поглощения ее законного ужина, когда на пороге объявляются масочники с грузом. — Очень верткий утырок, — хрипит ей маска. Усаги забирает тарелку с каталки, мотнув головой, чтобы сгрузили перед ней, и одним укусом приканчивает рисовый шарик. Еду Анбушник провожает взглядом с непонятным вниманием. Осуждения там больше или зависти один черт разберет. Когда команда выметается из кабинета сразу становится легче дышать. Ей никак не могут провести в ее подземелья горячий водопровод, но у Усаги все еще теплится надежда, что когда-нибудь ее руки не будут коченеть при… Увернуться от удара выходит в последний момент. Усаги взвизгивает — одновременно удивленно и зло — и взмахивает скальпелем, бесконтрольно вспыхнувшим в руке. Это должно бы отсечь голову утырку, но рана стягивается на глазах, даже не кровя. Ее швыряют в угол и в голове у Усаги что-то хрустит. О, черт, успевает подумать она, оседая на кафель, лишь бы не хребет. Двинуться не получается. Мужчина паникует, очевидно, спешно пытаясь натянуть ее хенге — выходит ущербно. Или это она так давно в зеркало не смотрелась? Усаги все еще ирьенин, хотя и хреновый, так что собрать чакру в мистическую ладонь это что-то, происходящее даже без участия ее сознания. Несостоявшийся труп тем временем выбегает в коридор. Одновременно с этим что-то — восьмой позвонок — с хрустом встает на место и Усаги подымается на ноги, злая больше, чем напуганная. Проклятье, от нее сбежал пациент… И это было бы смешно, если бы не гора отчетности, которую придется предоставить по этому поводу. У Усаги нет под рукой ничего мощнее скальпеля чакры, так что она выдергивает ножку сломавшегося стула и вышагивает следом. Ее счастье, что доставившая команда не успела уйти далеко — она слышит глухие удары и звон металла в соседнем коридоре. Ее собственное искаженное и какое-то слишком бледное лицо выскакивает навстречу и Усаги с размаху всаживает ножку стула в глаз, наваливаясь всем телом. Она и добыча с грохотом падают на пол. Вокруг расползается кровавое пятно и хенге сползает с лица утырка. Ворвавшаяся следом команда напряженно созерцает картину. — Не качественно как-то вы его убили, — бурчит Усаги, усилием воли (и парой медицинских уловок) прогоняя из крови адреналин, норадреналин и все побочные продукты распада. Она не уверенна, что у нее есть силы на то, чтобы быть напуганной или взвинченной. Она просто хочет запретить оживающих в самый неподходящий момент мертвяков на законодательном уровне. — Тащите его обратно теперь. Масочники переглядываются как-то нервно, но делают без пререканий. И на том спасибо. — Усаги-сан, — не слишком уверенно произносит тот, что жаловался на прыткость. — Может нам последить? Ее кабинет — это ее кабинет, а не городская площадь, чтоб тут все подряд ошивались, с недовольством проносится у нее в голове. Усаги окидывает пристальным взглядом масочника. Затем труп на каталке. Опять масочника. У того на голом плече ссадина с палец длиной. Усаги вздыхает тяжело и кивает на соседний стол — стула-то больше нет… Анбу непонимающе топчется на месте. — Сядь, не мельтеши. Она проводит над царапиной руками, стягивая поочерердно мелкие капиляры, мышцы, слои кожных покровов. — Я думал вы только жмуриками занимаетесь, Усаги-сан, — бормочет маска. — Да разница-то не большая, — она замолкает, пытаясь сообразить как обращаться к ее посетителю. — Птица-сан. — Ястреб. Усаги раздраженно отмахивается и пристегивает вернувшееся на место тело проклятыми наручниками, блокирующими чакру, постоянно смущавшими ее прежде. Только после этого она выдергивает из головы ножку стула с противным чавканьем. Немногие считают, что даже ослабленным сбежать из мешка для трупов легче, чем от отряда охотников и… Ну, имеют что имеют. Ножка у нее в руке погнулась от хватки и нецелевого использования. Чтоб их всех биджу драл. Ей еще и запрос на покупку оборудования составлять, даже если это обычный стул. Особенно, если это обычный стул. Получить образец яда было бы проще для прозекторской, чем чертов стул, потому что такое обходит все бюракратические проволочки. Усаги поднимает задумчивый взгляд на нервного капитана. Тот явно ощущает себя не в своей тарелке. — Стул, — бесцветно говорит она. Капитан замирает. Наклоняет голову озадаченно. — Чего? — Купи мне новый стул и я не буду упоминать в отчете, что труп оказался недобитком. Сделка? Капитан выдыхает с облегчением и тянет руку, чтобы закрепить договоренность, но тут же одергивает, заметив измазанные в мозгах перчатки. Щенок он, а не ястреб. — Сделка.

***

— И глисты у двух из восьми, — скучающе добавляет Усаги. Какаши смотрит на нее потерянно. — Глисты, — без вопросительной интонации произносит он. — У двух тел из восьми. — Именно так. — И как это относится к делу? — уточняет он. — Это пускай ваш аналитический отдел мозг ломает, — пыхтит патологоанатом и отмахивается. — Где ваши элитные бойцы нацепляли паразитов и почему их не извели в госпитале при проверках. Я свое кресло отрабатываю на все деньги. Кто-то в углу над окном, скрытый тремя слоями иллюзий, поперхнулся. Усаги пустым взглядом уткнулась в потолок вместе с Шестым, никого, разумеется, не находя. — Если тебе есть что сказать, Генма, — начинает Хатаке, устроив подбородок на ладони. — Никак нет, господин Шестой, — бодро рапортуют отдаленно знакомым голосом. Усаги моргает медленно, пытаясь вспомнить откуда бы он ей мог быть знаком, но терпит поражение и отмахивается. А, начхать.