Осколки вечности

Марго невольно прикрывает глаза, ощутив на удивление приятный вкус — воздушную сладость сливок с лёгкой, едва заметной кислинкой. Перед подобным даже её из рук вон плохой аппетит, кажется, готов сдать свои позиции. — Это просто чудесно! — искренне восклицает она, прежде чем отщипнуть вилкой ещё кусочек. — Ты не думала начать печь на заказ? — По-моему, ты меня переоцениваешь, — Лера, встретив её взгляд, усмехается, но Марго уверенно качает головой. — Ничуть. Мне в последнее время кусок в горло не лезет, ты сама видела. Но этот лимонный тарт — блаженство. Я уже готова съесть его целиком. — Ну тогда ни в чём себе не отказывай. Перед отъездом сделаю ещё специально для тебя. — Ага, — одобрительно отзывается Марго. — Я, конечно, должна была бы сказать, что перед поездкой у тебя и так полно дел, собирать вещи и всё такое… Но я не против. Слишком вкусно, чтобы скромничать. — Вот и славно. И потом, о каких вещах ты говоришь? В моей голове всё давно разложено, я соберусь за пять минут. — Лера вздыхает и переводит взгляд на календарь, примагниченный к дверце холодильника. — Скорее бы уже. Такое ощущение, что этот апрель никогда не закончится. О да… Для неё этот месяц тоже тянется мучительно долго, хоть и совсем по другой причине. Она ждёт не отпуска. Она ждёт чего-то, чего с большой вероятностью уже никогда не произойдёт, а если и произойдёт, то, возможно, причинит лишь новую боль. — Ты точно не хочешь поехать с нами? — спрашивает Лера, явно заметившая перемену в её настроении. Марго была бы признательна своему мозгу, если хотя бы здесь, на уютной, буквально окутанной спокойствием Лериной кухне её бы не заставали врасплох внезапные мысли о Дэне. Но, по-видимому, она слишком много хочет. — Нет, нет, точно, — она улыбается, стараясь поймать ту беззаботную волну, которую потеряла несколькими фразами ранее. — Спасибо, что предложила. Но я много раз бывала в Питере, и… И предпочитаю оставаться дома на случай, если он всё-таки вернётся. — Ты знаешь, что я думаю, — спокойно замечает Лера, чья проницательность уже перестала казаться странной. Да, Марго знает, что думает Лера. Она думает, что они живут в двадцать первом веке, когда связаться с другим человеком можно всего одним нажатием кнопки. Она думает, что, чтобы не потерять того, кто тебе дорог, нужно говорить о своих чувствах. Она думает, что при обоюдном желании можно отпустить прошлые обиды и построить общее будущее. И она, возможно, права во всём этом, но Марго уже много раз была близка к тому, чтобы сделать шаг, и страх всегда оказывался сильнее. Она может связаться с Дэном и без помощи техники — достаточно её собственного голоса. Но то, что они наносили друг другу в прежней жизни, куда серьёзнее, чем просто обиды. И ей хорошо известно, насколько бессмысленно говорить о своих чувствах тому, кто тебе дорог, если только ты точно так же не дорога ему. Дэн сделал свой выбор — быть от неё подальше. Бесконечно глупо считать, что он хочет прямо противоположного и ждёт момента, когда женщина, причинившая ему столько зла, позовёт его снова. Но… «Я люблю тебя». Зачем он сказал это? Эти слова, словно якорь, не позволяют ей забыть ни единого мгновения из тех, что они провели вместе. Потому что тогда она действительно чувствовала себя любимой. Это было странно. Одновременно сладко и непривычно, почти до дрожи пугающе, ведь никто не относился к ней так уже очень, очень, очень давно. А собственные чувства мешали отстраниться и мыслить ясно. Вот и получилось, что она поддалась страсти раньше, чем поняла, насколько этого будет недостаточно. Дэн нужен был ей не на одну ночь. Он просто ей нужен, во всех возможных и невозможных смыслах, в которых одна живая душа может нуждаться в другой. И, хотя у неё и сейчас нет уверенности, что он был бы готов дать ей так много, она не может не сожалеть о том, что они даже не попробовали… — Прости, я всё прослушала, — признаётся Марго, осознав, что слишком глубоко погрузилась в воспоминания и упустила момент, когда Лера прервала тишину. — Я только сказала, что Дэн в любом случае приедет летом. Ему могли позволить закончить так школу, но заочно сдать вступительные экзамены ему никто не даст. Он ведь собирается куда-то поступать? — Лерины слова даже не звучат вопросом, в то время как Марго представления не имеет о дальнейших планах Дэна. — Я не знаю, — с горечью произносит она, неприятно поражённая этим открытием. — Представляешь? Это ужасно. Мы с ним… У нас было столько всего. А выходит, я даже не знаю, чего он хочет, — Марго заставляет себя замолкнуть, чтобы немного успокоиться, но горькая правда продолжает болезненно стучать в висках. Она привыкла думать, что знает о нём абсолютно всё, а на самом деле… На самом деле она знала лишь то, что имело какое-то значение для её целей. Тогда ей и в голову не могло прийти, что Дэн не станет играть по её правилам, что он не поможет, а разрушит все её планы, что ему удастся выйти из-под её влияния, что она будет ненавидеть его больше, чем кого бы то ни было… и что однажды именно он заставит её снова почувствовать себя живой. — А он? — помолчав, мягко спрашивает Лера. Марго в непонимании переводит на неё взгляд. — Он знает, чего хочешь ты? Почему-то от этого простого вопроса в глазах собираются слёзы. Да, Дэн тоже мало что знает о ней — по крайней мере о ней нынешней. Она и сама-то себя новую до конца ещё не узнала. Но ей хотелось бы, чтобы всё обстояло иначе. Чтобы он знал, чего она хочет, о чём думает, какие изменения произошли в ней с тех пор, как тьма в её душе начала рассеиваться, освобождая место для всего того, что казалось давно утраченным. Раньше ей хотелось противоположного — чтобы окружающим было известно о ней как можно меньше, в идеале — вообще ничего. Её и теперь трудно назвать открытой, но за последние недели она привыкла к периодически возникающему желанию поделиться с кем-то своими мыслями, наблюдениями, чувствами. И, хотя общение с Лерой стало для неё бесценной отдушиной, первым, о ком она думает в такие моменты, остаётся Дэн. Поразительно, но разговоров с ним ей не хватает так же сильно, как и физического контакта. Объятий, прикосновений, поцелуев, при одном воспоминании о которых сердце начинает биться чаще, а тяга к нему становится просто нестерпимой. Ну и что, что он уехал? Их ментальная связь не разорвана, и Дэн сам сказал… — Постой, твой парень учится в школе?! Удивлённый возглас вырывает её из грёз, и она поднимает глаза на его источник — светловолосого дьяволёнка, по совместительству являющегося Лериной младшей сестрой. Никто из них не понял, когда та успела впорхнуть на кухню и тем более услышать отрывок разговора. Зная девушку, вполне можно предположить, что какое-то время она нарочно оставалась вне зоны видимости, хотя в этом и нет никакого смысла: Марго не смущает её присутствие. Чего не скажешь о Лере, устремившей на сестру достаточно грозный взгляд. — Рори! С Рори (которую родители нарекли Авророй), Марго познакомилась, впервые оказавшись у сестёр в гостях, и в тот вечер ей стало понятно многое из того, что раньше удивляло в Лере. Почему она с самого начала называла её Марго — не уподобляясь большинству людей, которые считали своим долгом уточнить, Маргарита ли она, и если да, то можно ли звать её Ритой. Почему сохраняет способность шутить буквально в любой момент времени и почему её невозможно задеть ни резким тоном, ни бестактными вопросами. Объяснение таилось здесь — в восемнадцатилетней девчонке с таким взбалмошным характером, что с ней мог ужиться только очень сдержанный человек. В шесть лет она окончательно перестала отзываться на своё полное имя — только Рори или Ро, в десять подбивала одноклассников сыграть в карты на деньги, в пятнадцать умудрилась сделать где-то татуировку (очень качественно выполненную, что слегка успокоило Леру, но совсем не утешило родителей, получивших перерасход по кредитке), а к своему совершеннолетию успела бросить десятый класс и уже два колледжа. Отец хотел заставить её восстановиться во втором, но сестра придумала другое решение: раз девочка «не знает, кем хочет быть, но уже точно не педагогом», пусть попробует заработать на новое образование своими силами. Глядишь, и выбирать начнёт с умом. По правде говоря, Лера и сама сомневалась, что Рори стоит возвращаться в педагогический. «Дети, конечно, бесячие создания, — со смехом сказала она Марго, — но такого они не заслуживают». Рори беззаботно распахивает холодильник, на несколько секунд скрываясь за его дверцей, однако от пристального внимания сестры это её не избавляет. Надо отдать Лере должное: когда она хочет, её прекрасные светлые глаза могут обещать провинившемуся кару похуже любой из казней Египетских. — Я ничего такого не хотела сказать, — Рори одаривает Марго поистине ангельской улыбкой и слегка пожимает плечами. — Просто ты дружишь с моей сестрой, а ей почти двадцать восемь… Лера прерывает её, издав что-то среднее между смешком и досадливым вздохом. — Да-да, мы поняли, я древняя старуха. Ты взяла своё клубничное молоко? Вот и кыш отсюда. Извини, Марго, — печально добавляет она, когда Рори, прихватив ещё и горсть конфет, ретируется из кухни. — Её мама в детстве уронила. — Я вообще-то всё слышу! — доносится из коридора возмущённый голос. — Я знаю, солнышко. Подобные перепалки между этими двумя — то, за чем Марго могла бы наблюдать бесконечно. — Всё нормально, — заверяет она Леру. — Рори милая девочка. И пусть это всего лишь ирония — милой Рори может казаться разве что на фотографиях, — Марго на самом деле симпатизирует этой дерзкой самоуверенной девчонке. Как бы она себя ни вела, мозги у неё определённо есть. Например, она настаивала, что сестре стоит развестись — выражаясь точнее, «выкинуть этого урода» — уже после того, как он первый раз закатил скандал и разбил Лерину любимую статуэтку. Или её работа — несмотря на избалованность и изящную внешность, она нисколько не тяготится тем, что зарабатывает свои первые деньги мытьём полов. Рори думала устроиться туда официанткой, но, по её словам, у уборщицы оказался более удобный график. «И пьяные гости за зад не лапают — тоже плюс, — добавила она без тени смущения, заслужив от Леры выразительный взгляд. — Что? По-твоему, Марго не знает таких слов?» В общем, Рори можно отказать в деликатности, но уж никак не в рассудительности. Она просто не ходит вокруг да около, а говорит ровно то, что думает — и Марго, привыкшей жить в атмосфере постоянного притворства, такая прямота кажется глотком свежего воздуха. И даже сегодняшний непрозрачный намёк, что роман со школьником ей не по годам, лишь позволил убедиться в том, что она и так понимала: эта тема давно перестала быть для неё болезненной. Похожие комментарии, регулярно отпускаемые бывшими домочадцами, будили в ней ярость только потому, что шли в связке с напоминанием о новой протеже Яна — такой же юной, какой была сама Марго, когда между ними зародились чувства. Она сгорала от ревности и ненавидела Машу за всё, чем та обладала в противовес ей: доброту, невинность, молодость… Но теперь это кажется просто нелепым. Отношения Яна и Маши с самого начала были отношениями наставника и подопечной, и даже если бы последнюю угораздило влюбиться в него, а не в Дэна, Ян вряд ли повторил бы ту же самую ошибку, что и триста лет назад. Таким круглым идиотом он никогда не был. Что касается её и Дэна… Возьмись она перечислять причины, по которым они не смогут быть вместе, разница в возрасте точно не оказалась бы в первых рядах. Это не мешало им раньше, а теперь и вовсе померкло не фоне перемен, произошедших с ними обоими. Дэн сильно повзрослел за то недолгое время, что пролетело между их знакомством и последней встречей. А она, вернувшись к так давно утраченной человеческой жизни, порой чувствует себя той самой девушкой, чьё мирное существование закончилось с первой перевёрнутой страницей синей книги. На самом деле Марго всего двадцать пять. То есть нет, конечно, ей никаких не двадцать пять — но именно столько лет от роду ей было, когда в один прекрасный день Ян появился перед ней, чтобы сообщить важную новость: отныне она бессмертна. Перед глазами как сейчас стоит то утро — солнечное, ясное, полное надежд… Тогда, на закате семнадцатого века, ангелов не делали бессмертными после нескольких завершённых миссий, а проверяли годами, чтобы убедиться и в преданности посланника, и в его силе. Машу Аверину бы в те времена — маловероятно, что она дожила бы до своих восемнадцати. Ей и не снилось спасти столько душ, сколько успела спасти Марго, прежде чем обрести вечную жизнь. Они тогда долго стояли, сжимая друг друга в объятиях, слишком переполненные эмоциями, чтобы выразить их как-то иначе. Разумеется, она хотела и ждала этого дня — прежде всего как гарантии, что они с Яном всегда будут вместе и даже смерть их не разлучит, — но до того безграничного счастья, что светилось в глазах наставника, её радости было далеко. И Марго это не удивляло. Она прекрасно помнила, каким становился Ян, когда ей предстояло нечто сопряжённое с реальной опасностью. Когда появлялся хоть какой-то риск, что он может её потерять. Его необычная серьёзность, внимание к каждой детали тщательно продуманного плана, плохо скрываемый страх во взгляде серых глаз и совершенно неприкрытое облегчение после, когда всё благополучно заканчивалось, давая им передышку — драгоценные минуты и часы, которые они могли провести только друг с другом. Потому что он любил её. Вот ведь странно: сколько вечеров она провела в тоске и слезах, перебирая фрагменты своей памяти, силясь найти хоть что-то, что уверило бы её в том, что любовь Яна к ней не была ложью; но счастливые воспоминания утекали сквозь пальцы, а сердце всё больше переполнялось ненавистью. Теперь, вспомнив лишь один из тысяч дней, Марго не понимает, какие ещё доказательства были ей нужны. Ян любил её, правда любил, и, несмотря на то, чем всё закончилось, они были очень счастливы вместе. Возможно, если бы она не отдала душу тьме почти сразу после расставания, у неё сохранилось бы больше светлых воспоминаний о тех временах. Возможно, она бы не так сильно боялась собственных чувств. Пожалуй, впервые с тех самых пор мысли о Яне не делают Марго больно, не вызывают гнев или желание поскорей заглушить их чем-то другим, а лишь рождают ностальгию, окрашенную едва уловимым сожалением. Осознать, что в её прошлом было настоящее счастье, пускай и потерянное по глупости, оказалось до удивительного приятно. И даже после того, как она возвращается в реальность, допивает свой чай и прощается с сёстрами, получив два ключа и устную инструкцию о том, какие цветы следует поливать, а какие не трогать, — даже после всего этого, выйдя в прохладный апрельский воздух, Марго по-прежнему ощущает в груди лёгкое тепло. У неё нет желания размышлять, как долго продлится это умиротворение, прежде чем уступить место чувствам мрачным, куда более для неё привычным. Но если бы она решилась задать себе этот вопрос, то, без сомнения, ответила бы на него верно. Недолго. Такое никогда не длится долго.

***

«Я не должна здесь находиться». Одна и та же мысль вновь и вновь прокручивается в голове, а тело всё сильнее сковывает холод. Ветер, плеск волн, такие знакомые скалы — Марго буквально кожей ощущает, насколько противоестественно то, что она слышит и видит. Её не должно быть здесь. Она больше не принадлежит этому месту. И ей было бы не попасть сюда самой. Что произошло? Она напряжённо оглядывается по сторонам, но под потемневшим небом не видно никого, кроме неё. Неужели… — Ян, это ты? — резко выкрикивает она, вглядываясь в пустоту. Её голос едва пробивается сквозь шум разбушевавшейся стихии, и Марго обнимает себя руками, чтобы хоть как-то согреться. — Это ты меня вызвал? Где ты?! В ответ ей слышится лишь тоскливое завывание ветра, вслед за которым приходит осознание: лучше б это действительно был Ян. Но он бы уже откликнулся, а не стал бы с ней играть… Зато она хорошо знает тех, кто стал бы. Похоже, и впрямь они. Это значит две вещи: надо срочно отсюда выбираться и делать это придётся своими силами. А сил-то у неё как раз и нет. — Чёрт бы вас всех!.. — сердито шипит она, не столько от злости, сколько в попытке себя приободрить. Если её мозг сейчас же не придумает, как вернуться в человеческий мир, то… — Ты совсем не изменилась, Марго, — неожиданно раздаётся у неё за спиной. — Как и прежде, обвиняешь во всём других вместо того, чтобы посмотреть на себя. Даже человеком ты — воплощение эгоизма. Всё-таки он? Теперь внутри действительно вспыхивает самая настоящая злость, от которой, кажется, даже цепенеют мышцы — иначе она бы развернулась к Яну лицом, чтобы высказать всё, что думает. Неужели он призвал её сюда только ради того, чтобы в очередной раз рассказать, какая она плохая? И кто бы говорил об эгоизме… — Да уж, в самом деле, кто бы говорил? — в её мысли вклинивается знакомый смех, и Марго, не веря своим ушам, переводит взгляд вправо. Ухмыляющийся Феликс выступает из полумрака и укоризненно качает головой, а затем подходит к ней совсем близко — гораздо ближе, чем ей хотелось бы. — Ты же всё понимаешь, — вкрадчивым тоном замечает он, склонившись к её уху. — Если этого не сделаешь ты, сделает кто-нибудь другой. Марго вздрагивает и отшатывается: эти слова рождают какой-то бессознательный страх, хоть она и не понимает их смысла. Тело, секунду назад не желавшее слушаться, приходит в движение, и ноги сами несут её вперёд, подальше от Феликса, который, однако, следует за ней, точно тень. — Пошёл прочь! — злобно бросает она через плечо, не сбавляя шаг. — Не лезьте в мою жизнь! Вас в ней больше не существует. — Ха, ты её слышал? Нас не существует! — Кира возникает прямо перед ней и, с наигранной вежливостью пропустив вперёд, неожиданно хватает за руку. — Видишь это? — ехидно интересуется она и кивает на их ладони, пока Марго тщетно пытается высвободиться из её цепких пальцев. — Ты просто дура, если считаешь, что можешь вот так взять и начать новую жизнь. Прошлое не изменить. — Бывшая напарница идёт рядом, преувеличенно бодро болтая их руками в воздухе, и каждый очередной шаг будто отнимает у Марго ещё крупицу воли. Но она должна бороться, должна сопротивляться этому… наваждению. Ян пропал, как только заговорил Феликс. А тот испарился, когда на её пути появилась Кира. Что-то здесь не так… Марго замирает на месте и, собрав последние силы, замахивается свободной рукой, но спутница разжимает пальцы и делает шаг в сторону, легко уходя от удара. На её лице появляется странное, пугающе довольное выражение. — Ты ведь в курсе, что я была там, да? Стояла прямо под дверью. — Марго отворачивается, прижимает к ушам ладони, отчаянно желая отгородиться от того, что говорит Кира, не позволить её словам обрести конкретный смысл; но понимание уже расцветает внутри дурным цветом. — Она звала на помощь, бедняжка, было так забавно… Я слушала и смеялась. — На какое-то время воцаряется тишина, и, когда кажется, что Кира наконец исчезла, что больше она ничего не скажет, её звонкий смех снова заполняет пространство. — А ты? Ты бы тоже смеялась! Марго бросается на Киру, готовая сделать всё, лишь бы та заткнулась, но рядом никого не оказывается, и ладони с коленями обжигает боль от каменной крошки. Волосы хлещут по щекам, небо разражается первым раскатом грома, но ей уже всё равно. Она не уйдёт отсюда. Она не пошевелит и пальцем, чтобы подняться, потому что это бессмысленно. Потому что Кира во всём права. Она действительно такая, ничем не лучше их. Лицемерка, возомнившая, что у неё есть право на какое-то будущее. Нет. Его давно нет. Нежные прикосновения к волосам сперва кажутся иллюзией, но кто-то продолжает аккуратно перебирать разметавшиеся пряди, и Марго медленно поднимает голову. Он здесь, он почувствовал её боль и пришёл… Она хочет верить, что это он, но другой знакомый силуэт, детский и обманчиво хрупкий, перечёркивает все надежды. Агнесса молча убирает руку и опускается на корточки. — Ну, вот мы и встретились, — ровным голосом произносит она. Хочется встать или хотя бы отодвинуться, но холодный непроницаемый взгляд буквально пригвождает к месту. — Я кое-что должна тебе. Не волнуйся, я всегда держу своё слово. — Марго всматривается в лицо бывшей повелительницы, ожидая увидеть злорадство или насмешку, но та абсолютно серьёзна. — Я обещала дать тебе то, чего не смог дать Ян, и сделаю это, — Агнесса резко протягивает к ней руку, и в следующую секунду сердце пронзает нестерпимая боль. Марго пытается отползти, пытается впустить в сжавшиеся лёгкие воздух, пытается сделать хоть что-то, но, кажется, уже слишком поздно. Вот что это за долг… Смерть. Она не хочет умирать. Совсем не хочет. Марго успевает осознать это за секунду до того, как почувствовать боль, разрывающую всё внутри, и ощутить неизбежность конца. И за две до нового раската грома, до своего отчаянного судорожного вдоха, за которым следует ещё и ещё один, и ещё несколько, пока смерть не оборачивается резким пробуждением, а каменистый берег — удобной постелью с дорогим, идеально гладким шёлковым покрывалом. Контраст слишком велик, чтобы не понять. Она у себя. Вернулась от Леры, переоделась, прилегла отдохнуть, не ожидая, что уснёт. Больше ничего не случилось. Всё, что происходило в межмирье — обыкновенный кошмарный сон. Но какой же реальной была боль! И холод. И безнадёжность. Марго с трудом поднимается и невольно повторяет движение из сна, обхватывая себя руками. Какого чёрта так холодно? Ну конечно, забыла закрыть окно, за которым уже явно не первый раз грохочет вполне настоящий гром. Она торопливо подходит и захлопывает створку, затем хватает со стула тёплый кардиган и кутается в него, но не перестаёт дрожать. Ещё недавно Марго чувствовала себя здесь в полной безопасности, теперь же ей требуется обойти всю квартиру, включить свет везде, где возможно, и только после этих нехитрых действий страх понемногу отступает, а в голове начинает проясняться. На кухне она заваривает себе чай и устраивается за барной стойкой. Ей есть над чем подумать. Этот сон — не то, от чего можно просто отмахнуться и забыть. А точно ли это был сон? Марго греет дрожащие руки над чашкой и старается мыслить здраво. Всё было до ужаса реалистичным, она до сих пор как будто чувствует присутствие посторонних, но полагаться следует не на ощущения, а на факты. Из всех участников её кошмара способностью проникать в чужие сны обладает только Ян, и используется этот дар исключительно во благо света. Если бы ему в самом деле было что ей сказать, он явился бы во плоти. И уж точно не стал бы связываться с остальной честной компанией, даже если исходить из того, что она — их общий враг. Нет, подобное абсолютно исключено. Это была лишь яркая и жуткая игра её собственного разума, откуда она уже которую неделю старательно гнала все мысли о прошлой жизни. Вот они и вытеснились в подсознание. Ничего сложного, обычная психология… людей. Но самым главным и самым страшным в этом сне было то, что терзало её и наяву, непрерывно и ежесекундно. Одиночество. Одиночество, с некоторых пор выражающееся для неё в отсутствии рядом одного конкретного человека. В её глазах он навсегда останется человеком, неважно, какого цвета крылья будут у него за спиной. Ей, в общем-то, наплевать, если Ян считает её эгоисткой, да и умереть от руки Агнессы за годы демонической жизни она готовилась не раз. Но вот Феликс с Кирой… Не упоминая его имени напрямую, они оба говорили о Дэне. Кира — о прошлом, в котором они издевались над его семьёй, прошлом, которое ей так сложно принять и простить самой себе. А Феликс — о будущем… Этот любит говорить загадками. Будь это реальный Феликс, стоило бы вытрясти из него, что он имел в виду, но то был Феликс из её воображения, и значение его слов Марго в глубине души прекрасно поняла. Если не сделает она, сделает кто-то другой — что тут непонятного? Это правда может произойти в любой момент. Ей уже случалось задумываться о подобном исходе, но впервые мысль об этом вызывает такую всепоглощающую тоску. Даже если они с Дэном никогда не будут вместе, она не простит себе бездействия. Будущее — то единственное, что ещё подвластно её воле. Возможно, она просто искала предлог. Ей больше не по силам выносить разлуку и повисшее между ними многоточие, а это — железный повод для встречи, в котором ни она сама, ни Дэн при всём желании не смогут её упрекнуть. Едва ли ей хватит одного разговора, но сейчас Марго не хочется думать о том, что будет после. Будущее стишком туманно, а Дэн слишком нужен ей, пусть даже не рядом. И ещё один факт остаётся фактом: она ему должна. Марго слезает с высокого стула и направляется в ванную, где пару минут просто стоит перед зеркалом, изучая собственное отражение. Волосы, которые она перестала выпрямлять, мягкими волнами спадают на плечи. Вместо угольно-чёрной подводки — аккуратно растушёванные серебристые тени, водостойкие, как и тушь. Во время сна ничего не размазалось, и это прекрасно, потому что у неё сильно дрожат руки — только уже не от страха, а от волнения. Она глубоко вздыхает и прикладывает ладонь к груди, чтобы успокоить трепещущее сердце. Неужели это произойдёт? Вот так просто? Сейчас? Ей хочется заплакать от облегчения при одной мысли, что они встретятся. Что она увидит его, живого и настоящего, здесь, прямо перед собой. Её взгляд вновь возвращается к зеркалу, откуда на неё смотрят полные надежды глаза. Марго переводит дух, мимолётно отмечая изменения в своей внешности. С тех пор, как она потеряла интерес к выпивке и начала высыпаться, её кожа стала выглядеть более свежей. Печать вековой усталости исчезла с лица вместе с яркой помадой и трагичными тёмными стрелками. Теперь это она. Иначе выглядит, иначе чувствует. На глаза наворачиваются слёзы, но Марго усилием воли останавливает их: сейчас не время. Сейчас ей нужно быть спокойной и собранной. Ободряюще кивнув своему отражению, она возвращается на кухню и кладёт руки на стойку, чтобы чувствовать опору. Давай. Всего несколько слов, ты сможешь. Она прикрывает веки, настраиваясь, прислушиваясь к ощущениям, и несколько раз неровно вздыхает, прежде чем позволить словам сорваться с губ. — Дэн. Дэн, если ты меня слышишь… Приходи, нам надо поговорить, — ещё один вздох, чтобы хоть немного унять бешеное сердцебиение. — Я должна тебя увидеть. Ты… — Марго снова вздыхает, вцепляясь в стойку, как в спасательный круг. Дэн слышит её. Слышит. Это чувство ни с чем не спутаешь. — Ты нужен мне, — почти шёпотом признаётся она. — Вернись. Ноги слегка подкашиваются, и она позволяет себе опереться на стоящий позади стул. Было так страшно, так невероятно трудно произнести всё это… Кажется, ей в жизни не приходилось делать ничего более сложного. Хочется одновременно рассмеяться и зарыдать, если, конечно, сознание не покинет её раньше. Тело заметно потряхивает, губы дрожат, щёки пылают огнём от сочетания множества самых разных чувств, но Марго не жалеет. Если такова была плата за то, что через несколько мгновений она увидит Дэна, сможет прикоснуться к нему, услышать его голос, поговорить… Тогда оно стоило того. Стоило и гораздо большего. Нет такой цены, которую нельзя было бы заплатить за счастье. Марго поворачивается так, чтобы основная часть пространства кухни и переходящей в неё гостиной находилась в поле зрения, и стоит, боясь даже пошевелиться. Ей нужно увидеть Дэна сразу, как он появится. Что она будет делать? Можно ли просто подойти и обнять его, оставив на потом серьёзные беседы? Он не мог разлюбить её за какой-то жалкий месяц. И она поймёт это, как только посмотрит ему в глаза. Первые несколько минут ей даже в голову не приходит, что он может не отозваться. Как такое возможно? Уходя, он сам предлагал позвать его, если ей нужна будет помощь. Она позвала. Может, Дэн не хочет, чтобы она думала, что он сразу бросит всё и примчится на её зов? Или правда занят чем-то, что не позволяет ему прийти сейчас. Но он ведь слышал её. Она бы не медлила ни секунды, если бы он связался с ней. Потому что немыслимо скучает, потому что просто не может больше без него дышать. Потому что… любит? Глаза постепенно наполняются слезами. В голове пару раз мелькает мысль, что надо бы удержать их, смахнуть или вытереть, но почему-то Марго остаётся на месте и спокойно позволяет им пролиться. С каждой проходящей минутой она всё более убеждается в том, с чем пока не желают мириться ни разум, ни сердце. Но, как это всегда бывает, в конце концов понимание настигает её, разливаясь внутри болезненным холодом. Прошло, наверное, четверть часа или чуть больше, но этого достаточно, чтобы прекратить себя обманывать. Он не придёт. Слёзы, к которым она была готова, памятуя о том, что они обычно приносят облегчение, высохли и ушли, опустились куда-то внутрь, так глубоко, что не дотянуться. Не осталось никаких чувств, кроме звенящей пустоты в том месте, где совсем недавно трепетали надежда и предвкушение. На негнущихся ногах, с застывшим, словно маска, лицом и таким же остановившимся взглядом Марго идёт в спальню и медленно опускается на кровать, в которой ей приснился тот самый, будь он четырежды проклят, сон. Она ложится на бок, щекой на прохладное покрывало, поджав ноги и подтянув колени к груди. Губы трогает горькая усмешка. Будь проклят? Совсем нет. Она не отказалась бы прямо сейчас встретиться с Агнессой из сна, чтобы та закончила начатое. Чтобы уже наконец дала ей то, чего все так давно хотели. Видимо, жизнь всегда будет ей в тягость. Какой бы интересной она ни становилась с новыми занятиями, новыми развлечениями и даже новыми друзьями, без Дэна… без него всё это останется лишь жалкими попытками создать подобие смысла. Свобода быстро приедается, если не делить её с тем, кого любишь. И кто любит тебя в ответ. Неужели Дэн преодолел свои чувства к ней? Неужели именно то её глупое бегство оказалось для них фатальным? Он смог оставить всё в прошлом. Возможно, у него уже есть кто-то другой. Кто-то получше… Марго очень благодарна мерному шуму дождя и собственной слабости, пришедшей на смену всплеску адреналина, потому что, несмотря на боль и тоску, её начинает клонить в сон. Она с готовностью падает в его объятия, понимая, что это единственное спасение от ставшей невыносимой реальности. К сожалению, временное. Что она будет делать дальше и как справится со всем, что успела сегодня осознать, Марго ещё не представляет.