Спанч Боб: прощание с беспечностью

Дни тянулись медленно. Их прошло ровно три с того момента, как Патрика увёз автобус в зловещую неизвестность. Боб по-прежнему почти не выходил на улицу. Тёмным вечером он быстро забежал в супермаркет, накупил продуктов на долгое время, и вновь засел в своей обители. В родном доме-ананасе чувствовал себя почти защищённо, почти в безопасности. Почти… Он понимал, что при желании его железную дверь снесут без особых усилий, и нигде он здесь не спрячется. А где прятаться? Под кроватью? В шкафу? За ванной? Те, кто придут за ним, болванами не будут: обследуют каждый угол, заглянут в каждую щель. Но пока этого можно не бояться, ведь повестка не вручена, а значит, время ещё есть. Боб с содроганием думал, что будет, если письмо смерти всё же залетит в его дом. Он уже видел через бинокль, как выламывали дверь в доме Баббл Басса. Тот, получив повестку, решил закрыться на все замки от незваных гостей, но это не помогло. «Незваные гости» из военкомата вынесли дверь и вывели под руки упирающегося и рыдающего толстяка. И хоть губка его всегда недолюбливал из-за хамоватого поведения, в тот момент Баббл Басса стало жалко. Слабо видящий, страдающий ожирением, он прижимал к груди игрушечную фигурку морского Супермэна – гордость его коллекции. После этой сцены губка окончательно понял, что его жилище уже не является исключительно его территорией. Если государству понадобится – они войдут в любой дом, совсем не спрашивая разрешения. А Патрик не писал и не звонил. Минуло уже три дня, как он уехал. Мог бы и как-то дать о себе знать. Губка даже позвонил его родителям, узнать, нет ли от друга вестей, но те ответили отрицательно. Патрик и с ними не связывался. Что с ним? Вот какая мысль гложила больше всех. Может, он сейчас там бежит под пулями, неуклюже уворачиваясь от истерично визжащей ракеты? Или прячется в руинах, дрожит от холода в осколке дома, сжимает оружие и надеется, что не придётся убить и умереть самому? Всё может быть. Бедный Патрик. Он тогда в пылу ссоры сказал, что все его считают дураком, всего-навсего глупым увальнем. Боб хотел это отрицать: никто так не считает, Патрик, ты что?! Но соврал бы, если бы так ответил. Соврал бы! Ведь правда заключалась в том, что Патрика действительно считают глупым. Смеются над ним. Недалёкий увалень, который не может долго удержаться на одной работе. Считать толком не умеет, туго соображает. Боб всё это знал. Ему не раз говорили: зачем водишься с Патриком? А как иначе, если они с детства дружат? Если именно Патрик заступился за Боба в начальной школе, когда до него лезли ребята из параллельного класса. Патрик сам чуть не получил, но не дал в обиду Спанч Боба. Но это было тогда. Давно. А теперь они уже взрослые, и их дороги впервые в жизни разошлись. И то, что Патрик не звонит и не пишет, очень озадачивало губку. Что это, если не дурацкая обида? Но почему тогда родителям не даёт знать о себе? Неужели и на родителей обиделся? Впрочем, Боб понимал, что есть ещё одна причина, по которой, возможно, друг молчит. И она, эта причина, не особо сомнительна. Но думать о ней не хотелось, Боб её отгонял, словно назойливую муху. Но та упорно садилась в разум губки и жужжала, жужжала, жужжала… На следующий день, когда минуло ровно четыре дня с отъезда Патрика, зазвонил телефон. Боб едва разлепил глаза. Он стоял посреди кухни, сыпал в тарелку хлопья и непонимающе смотрел на телефон, что стоял в гостиной. Ну, вот кому надо звонить в такую рань? Трубку брать желания не было: вдруг звонят из военкомата? А если это Патрик? Или Сэнди? Надо брать. Губка нехотя взял трубку: - Я вас слушаю… То, что он услышал дальше, разделило его жизнь на «до» и «после». Если до этого момента в нём ещё что-то было от того жизнерадостного и беззаботного раздолбая, каким он был до войны, то после услышанного он словно постарел на десять лет. Нет, он, конечно, понимал, что может такое услышать, но верил в лучший исход, верил, что ничего ужасного не случится. Случилось… На том конце провода рыдала мать Патрика. Рыдала в голос, спрашивала «за что?». Она ведь так любила своего сына, пусть и непутёвого, пусть и глуповатого, но такого родного и доброго. Губка, застыв, смотрел в стену, будучи не в силах хоть что-то сказать. Хотелось кричать, но голос охрип, хотелось плакать, но слёз как будто не было. Была лишь пустота. И она полностью поглотила губку. На следующий день рано утром Спанч Боб сидел на кровати, отрешённо глядя на календарь. Шёл тридцать шестой день войны. В доме царила полная тишина. Раньше она тяготила губку, а теперь хотелось, чтобы тишина не кончалась. Что будет, когда она закончится? Ясно же, что ничего хорошего. Взглянул на часы. Через три часа начнётся. Губка пытался привести себя в порядок, собрать мысли в голове, но они упорно разбредались, оставляя лишь тягучий холодный вакуум. Не было ничего. Не мог думать. Не мог смириться, хоть и понимал, что рано или поздно это придётся сделать. Смириться… Просто смириться с тем, что лучшего друга больше нет. Ровно через три часа он был в церкви. В траурном зале справа от него сидели родители Патрика, а слева – мистер Крабс и Сквидвард. Они пришли поддержать губку и попрощаться с Патриком. Патрик выглядел умиротворённым, словно прилёг поспать. Но он не спал, и губка знал это. До этого Боб не сталкивался со смертью, не бывал на похоронах, и не мог себе представить, что это настолько мрачно, холодно и одиноко. - Патрик… Ты прости меня, - губка стоял у гроба и старался не смотреть на безжизненное лицо друга. – Я… я не смог тебя остановить… Если бы я тогда пришёл раньше к твоему дому, если бы успел тебя отговорить… Прости… что тогда назвал тебя дураком… Ты просто запутался… Ты… Я надеюсь, сейчас тебя ничто не тревожит… То, что потом говорил священник, Боб почти не слушал. Он вспоминал. Вспоминал живого и радостного Патрика. Вот они ловят медуз, вот пускают мыльные пузыри. Вот катаются на великах, вот играют в пиратов. А вот ничего этого уже нет, и никогда не будет. Та жизнь окончательно умерла вместе с Патриком. На кладбище Боб смотрел, как гроб медленно опустили в глубокую яму. Вниз полетели комья земли. Видя, как гроб с сыном окончательно скрывается из виду, мать Патрика вновь начала рыдать: - Почему это случилось? Почему? Губка с горькой досадой смотрел на неё. Ему так и хотелось сказать: «Потому что вы отправили его на эту бойню! Вы внушили ему, что он должен быть героем! Вы называли предателями тех, кто не идёт по повестке. Теперь вы довольны? Теперь он герой?!» Но он не стал ничего говорить. Во-первых, нет уже сил, а во-вторых, мать друга и так убита горем, и добить её – сделать ещё больнее – слишком жестоко. Работники похоронного агентства водрузили на холм земли надгробие. На плите было начертано: «Патрик Стар». Бобу хотелось постоять у могилы в одиночестве. Он дождался, когда все пошли на поминальный обед и положил руку на надгробный камень: - Патрик… Как ужасно, как горько, что тебя с нами больше нет. Какое подлое и страшное время… Как бы я сейчас хотел проснуться и понять, что это был всего лишь кошмарный сон. И нет никакой войны, и ты жив, и всё, как прежде. Но только я не сплю… Я помню, как ты смотрел на свою улицу, перед тем, как зайти в автобус… Ты прощался… Ты надеялся вернуться, но… Прости, Патрик… И прощай… Губка медленно побрёл с кладбища. Могильные плиты провожали его гробовым молчанием. Выходя из ворот, он увидел Мистера Крабса. Юджин ждал его: - Спанч Боб… Я уже говорил о том, как мне жаль твоего друга. Но я хочу сказать… Он умер достойно! Он умер героем! - Вы не знаете, как он умер, мистер Крабс. Никто не знает, даже его родители. Никому толком не сообщили подробности. Просто погиб под обстрелом. Всё! Всё, что сказали! Так что погиб ли он героем? Не знаю. Знаю лишь, что погиб он из-за амбиций подлых политиканов, что сидят в своих уютных кабинетах и сами на войну не собираются. А посылают туда таких, как Патрик! Финал своей фразы губка уже кричал. Мистер Крабс испуганно зашептал: - Тише, тише, Спанч Боб. Не кричи. Услышит кто, нельзя… - Нас запугали, мы всего боимся! - разошёлся Боб и не мог остановиться, - слово лишнее сказать страшно, прячемся! От кого прячемся, Мистер Крабс? От доносчиков и палачей, что ещё недавно улыбались нам при встрече! От тех, для кого норма, что несогласных с войной сажают в тюрьмы и называют предателями! Как мы дошли до такого, объясните!! - Спанч Боб, не надо, пожалуйста, успокойся, - Юджин огляделся по сторонам, чтоб узнать, не слышал ли кто тираду губки. – У тебя нервный срыв. Иди домой, выпей снотворного, поспи. Постарайся прийти в норму. На суд завтра не ходи, ни к чему сейчас тебе ещё одни переживания. - Завтра суд? – губка и забыл, что он уже завтра. Гибель Патрика вытряхнула из головы всё остальное. - Да, завтра судят Сэнди, - кивнул Крабс. – Но ты не ходи. Тебе нужно в норму прийти. Если ты не выдержишь и в суде начнёшь подобное кричать, то тебя точно посадят. На несколько лет. Сэнди ещё, может, и избежит тюрьмы, может, просто оштрафуют. А вот ты за такие слова точно угодишь за решётку. - Я постараюсь прийти до завтра в норму, - уже спокойнее сказал Боб. – И я приду на суд, не отговаривайте. Ничего такого кричать не буду… Не волнуйтесь… Я попытаюсь вступиться за Сэнди. Больше некому. - Хорошо… Я надеюсь, ты не наделаешь глупостей. Будь очень осторожен, Спанч Боб. Губка кивнул и пошёл домой. Нет, он пока не собирается отчаиваться. Завтра суд. Он должен помочь Сэнди. А значит, нужно собраться. Нужно бороться. Даже если шансов почти нет.