О чём думает тот, кто сбрасывает бомбы на мирных людей?
Я не знаю. Наверное, о том же, о чём и я, расчерчивая пентаграмму на песке. Мои руки, кровоточащие от осколков, перемазанные в пепле и саже, всё никак не поднимут обломок догорающего бетона. Я врезаюсь в него пальцами, обжигая до покраснения, тяну, прилагая нечеловеческие усилия, и в конце концов раздвигаю. Под грудой досок, стекла, разлетевшегося на осколки, и пепла, оказывается тело полицейского. От вывернутого, залитого кровью фарша, кружится голова. Отшатываясь, я поворачиваюсь и начинаю копать в противоположном направлении. Напорядок медленнее, потому что каждый камешек, каждый осколочек будто вытягивает силы. Я ищу её. Ищу. И ищу. Разбираю груды по щепочке, выискивая русую макушку или кусочек кота. — Возможно, они успели эвакуироваться... Может быть... может быть... Не замечаю, как пачкаю штаны и пропитываю дымом рукава, потому что она этого не заслужила. Она не заслужила смерти. Она не должна умереть. Я же просила его не трогать, просила проклятие обойти её стороной. Давала обереги. Они наверняка сохранили ей жизнь, просто нужно лучше искать. Главное, чтобы она выжила до приезда скорой... главное найти её... найти... — Эй... — я не обращаю внимания на руку, попытавшуюся остановить цикл механического копания. — Мисс, тебе... стоит остановиться. — Чтобы Валиса умерла?! — выкрикнула я, рывком откатывая валун. Пыль, не успевшая осесть, туманом замутняет взгляд. Горло царапает запах гари, а запах ракеты оседает на языке. Сера, металл, цементная крошка. — Я не брошу её здесь! — Рин, эта девочка мертва. — Она не могла умереть! — Посмотри: удар сравнял здание с землёй. При таких условиях не выживают. — Значит, она выживет! — я упрямо подковырнула двери, словно бы укрывшие чью-то фигуру, и наткнулась на рассеченного пополам мужчину. — Чёрт... Чёрт, чёрт, чёрт! Едва ли не пиная труп человека, который, возможно, хотел ей помочь, сдерживаюсь, угождаю в мусор. — Каллисто... — я вдруг понимаю по выражению, почему он так уверен в её смерти. — Ты что... нашел её? — ... — Она... она... где она? Не говоря ни слова, наследный принц повел меня на вершину развалины. Ноги проваливаются под обломками. Приходится вырывать их, ставить на самые устойчивые плиты, чтобы не съехать вниз. Фасад обвалился не полностью, фундамент тоже уцелел, а вот внутренние стены обрушились... причем мгновенно. Внешние удержало то ли чудо технологий, то ли чудо чёрной магии. Так или иначе, остатки потолка могут обвалиться в любую минуту. Под подошвой похрустывает стекло. Один этот звук пробуждает воспоминания. Шаг за шагом я вовлекаюсь всё глубже в собственные мысли. Вязкие, как застоявшаяся кровь, обволакивающие холодом. Я никогда не смогу привыкнуть к этому ощущению, от которого на затылке поднимаются волосы. Мне мерещится музыка, игравшая из наушников отца в те двенадцать часов бомбежек: под гусеничный ход Урельской бронетехники он беспрерывно слушал дробь барабанов. Я смотрю на одну из обвалившихся стен и опускаю глаза. Натыкаюсь взглядом на маленькую окровавленную ладошку. — Господи... Не верящая в Бога, презирающая Бога, ненавидящая Бога, опускаюсь на землю. Её завалило. — Валиса... Завалило.Похоронило заживо.
— Валиса...Это ужасная смерть.
— Валиса... Я не имею права существовать. — Валиса... Я не имею права воскрешать её, потому что жизнь Валисы заберёт ещё миллионы Валис. За каждым окном живут люди. Маленькие дети. Их родители. Беременные. Инвалиды. Безрукие, безногие, слепые. Непричастные. Ничего не знающие. Невинные. Союзники, враги, друзья... За каждым окном во всем мире будут трупы. Раньше я была готова к расплате. Потому что Каллисто нужен империи... и важен мне. Но что будет в случае Валисы? Что я этим решу? Я остановлю этим войну? Экономический кризис, грядущий голод, расстрелы, междуусобные распри? Воскрешение этой восьмилетний девочки стоит того, чтобы проглатывать этот мир, словно бедствие? — Словно бедствие... Ощущение, словно скоро наступит ядерная зима. Я начинаю смеяться. Каллисто меняется в лице. Кто может смеяться, видя, что от ребёнка не осталось даже тела? Он чувствует, как вокруг меня что-то сгущается. Во мне что-то чернеет, что-то, что отягощает воздух и заставляет треклятые угли под ногами остывать, и всё равно ничего не спрашивает. Я знаю. Я вижу, что похожа на того, кто теряет рассудок, и я благодарна, что не слышу расспросов. На них всё равно некому отвечать. Человеческая жизнь важна, и так легко сминается в комок и швыряется в мусорку, как попользованная салфетка. Человеческая жизнь так драгоценна, и её так легко оборвать движением пальца. Жизнь девочки, которая больше не увидит маму, была сокровенной, и в конце концов станет просто обезличенной цифрой в сводках новостей. 68 погибших, 4 раненых. Никто не узнаёт её имени. Не узнает, как звали её плюшевого кота и почему она оказалась в этом участке. Она исчезла для всех и для себя. Кто в этом виноват? — Эй... стой, куда ты так резво направилась? — В церковь. — Какого чёрта... мисс, ты собираешься уйти в монашки? — моё мрачное выражение заставило его напрячься. — Когда ты телепортировался, знаешь, что я слышала? — съезжая по мусору, я вытерла руки о пуховик. — Звук, который спутала с падающей ракетой. — Чем дольше я знаком с тобой, тем сложнее уследить за ходом твоих мыслей... Давай к сути. — Если бы до твоего призыва у меня были силы, мир бы давно сгорел в огне, — мы двинулись к остановке. — А этот звук мог быть вовсе не эффектом перемещения, а предупреждением о Конце Света. — Из того, что мне известно, в сектах Инк иногда избирается апостол, который якобы способен слышать голос Бога. Намекаешь, что услышала нечто сродни откровения? — Хуже, — издалека виднелись шпили, уходящие в небо. На их концах отблескивали золотые кресты. Как и ожидалось, эти чёртовы двери весом в тонну заперты. — Интересно, есть ли здесь сигнализация? — задумчиво пробормотала я, задрав голову. Эта готическая церковь с узенькими окошками построена располагающе: если один подсадит, а второй выбьет стекло, можно спокойно забраться внутрь. — Сейчас узнаем, — Каллисто взглянул под ноги и поднял с асфальта внушительного вида камень. — Отойди, Принцесса. — При-..? — мой голос заглушил звон стекла. В ожидании сирены или чего-то подобного, я торопливо осмотрелась вокруг. Охренеть. Они были так уверены в своей вере или дело в ментовке на соседней улице? — Ладно, потом. Дорогой принц, будь добр, подсади. — Нет. Я зайду первым и открою дверь изнутри. Или куковать в храме до прихода фанатиков – твой тайный фетиш? — пока я крутила пальцем у виска, Каллисто с лёгкостью допрыгнул до подоконника, ухватился, подтянулся и исчез в проёме, погремев предварительно стеклом. Жаль витражи. — Как я и говорил, ты бы не вышла тем же путём. Что бы я без него делала? Меня даже пугает его молчаливое соучастие. — Спасибо, — когда он появился на крыльце и заботливо придержал двери, я покачала головой: — вы останетесь здесь. — Опять на «вы»? — поморщился кронпринц. — Я специально не одергивал тебя, а ты опять перешла на этот раздражающий формальный тон. Раз мы скоро поженимся, может, начнёшь потеплее относиться к любимому жениху? — Кхм, а с чего вы это так внезапно?.. Кронпринц, только что нарушивший закон и совершивший смертных грех (по меркам этого мира), беспечно улыбнулся: — Просто представил, как во время венчания ты испортишь своим «вы» всю атмосферу. — ... — у меня пропал дар речи. — Вы уже и о таком думали? — Как будущий император, я думаю о многом, в том числе и о нашей свадьбе. Я поджимаю губы, почти исчезая в маленьком коридорчике между дверями, как слышу внезапное: — Эй, мисс. Не бери на себя слишком много. — Что? — Ты не Господь Бог, чтобы печься о благополучии мира. Не обременяй себя этим неблагодарным трудом. — ... — я допустила паузу. — А как же такие, как Валиса? — Ты жертвенный ягнёнок, чтобы добровольно ложиться под нож? — Не знаю. Что бы вы сделали, если бы вам дали нож и сказали убивать? Такой вопрос его явно повеселил: — Ха-ха, я бы посмеялся с кретина, который додумался дать мне в руки оружие, и начал с него. Хороший подход... — Вот что, мисс, — меняясь в тоне, наследный принц до боли сжал моё плечо. — С какими бы дерьмовыми мыслями ты не пришла в это место, как только я слышу странный звук – я выбиваю двери и мы уходим отсюда. — Ваше Величество, я не собираюсь сводить счёты с жизнью, если вы об этом, — вызревающий во мне план безумный, потенциально опасный, но без пунктика на самопожертвование. Я оборачиваюсь, планируя огрызнуться... однако замечаю в рубинах искры настоящей тревоги. — Почему... ты на меня так смотришь? Его рука впивается так, словно я вот-вот куда-то исчезну. — Не смей. Даже не думай об этом. Что... да откуда... у тебя такие мысли? Я касаюсь его пальцев, растерянно хмуря брови. — Всё в порядке. Поглаживаю их. — Я вернусь. Колеблясь мгновение, он неохотно выпускает моё плечо.***
Католический храм – это когда шаги разносит эхом, достающим до самых темных углов зала, и ты чувствуешь себя песчинкой под давлением выпукло-круглого потолка, почти такого же потрясающего, как закатное небо. Ангелы на нём окружают Бога и ухмыляются, широким жестом натягивая тетиву. С фигур, вылепленных чьими-то талантливыми руками, ниспадали одеяния. Словно бы полупрозрачные, они скапливались складками на локтях и аккуратно стекали к ногам. Статуи стоят друг напротив друга, как рыцари, сторожащие гробницу. В конце зала, огражденный от туристов красными лентами, находился гроб. Не обращая внимания на блеск золота и пристальные взгляды фигур, я двинулась вперёд. Это опустошенное и одновременно пугающее место никогда меня не привлекало, ровно как и запах ладана, нагло забивающий нос. — Я много раз думала о том, что сказала бы богу, если бы он существовал. Что я бы спросила, если бы у меня была такая возможность, — коснувшись книжки, лежащей на одной из лав, я заговорила. Фитили в позолоченных подсвечниках зажигаются – и на чёрной обложке переливается крест. — Раньше я хотела знать, почему я. Почему я? Страницы, превращаясь в кусок мусора, зашелестели. — Почему именно Я? За что?!! Мой крик, заставляющий звенеть вазы и дрожать стены, напоминает вой подстреленного зверя. Острый, разящий звук – по фрескам с ликами святых побежали трещины. — ... По ногам сквозит мраморным холодом, словно прогоняя прочь. — Я надеялась, что смогу совершать хорошие дела, но спасая одну жизнь, я забираю тысячи. Мужчина в белом взирает на меня безжизненным, ничего не выражающим взглядом, свысока. Вокруг этой иконы, обитой рельефными рамами, одна за другой загораются свечи: отражения огней играют на слоях защитного стекла. — Так кто я? Апостол? Ложная мессия? Антихрист? Мужчина не отвечает. — Скажи, ублюдок, кто я! Я кричу так, будто при должном усилии услышу его голос, но, конечно, не услышу. Он не соизволит снизойти на эту брошенную землю. На эту брошенную, постепенно разлагаемую землю, на которой скоро не останется ничего, кроме пустошей. — ...Я насылала болезни. Вспоминая, как они все корчились в конвульсиях, а я пинала их от души, не жалея кед, чтобы больше не встали, я содрогаюсь. Без конца твердя, что трогать моих друзей – значит сразу сдохнуть, я стремилась доказать, что идти против меня – худшее решение из всех существующих. Моих одногруппников сбивали машины. Их травили отходами, заражали гепатитом, у них находили неизлечимые болезни и быстроразвивающиеся опухоли, и половина группы откинется раньше, чем урельцы доберутся до столицы. Как невероятно. — Я принесла с собой Войну, а вместе с ней – Голод и Смерть. Температура воздуха резко падает и руки леденеют. Я сжимаю кулаки, ощущая, как кипящий в груди яд разливается по телу. — Чего вы ждёте? Я задираю головы, обращаясь к ангелам, натянувшим тетиву, и вздрагиваю – их глаза смотрят на меня. — Хах. Чего... вы ждёте? Я отчаянно стараюсь не бояться чертовщины, затянувшей меня в свои сети в Канун всех святых. — Хотите... чтобы я всех здесь поубивала, да? Растягиваю улыбку, потому что это единственное, что можно противопоставить ужасу, накрывающему с головой. — Эй, сволочи. Кто вырастил меня? Дьявол? Дядя Сатана хочет, чтобы я всех прикончила? Или Бог? Или все сразу? — тихо, зло смеясь, я скалю зубы. Твари смотрят, ничего не говоря. Эти рисованные детские морды будто готовы отделиться от стены и наброситься с потолка. — Наверное, все сразу, иначе я бы не лечила и не воскрешала. Я – марионетка в вашей грязной игре. — Знаете что? Я разворачиваюсь к мужчине, чьи черные волосы мягко лежат на плечах, а свободная одежда струится до самых пят, и показываю средний палец. — Пошли нахуй. Я чувствую, что говорю не со стеной, потому что волосы на затылке, как если бы меня обступили со всех сторон, становятся дыбом. — Может, вы думали, что если отобрать у меня всё, вы сделаете из меня монстра... если так, то ваша правда... Стиснув челюсти до желваков, я ощутила, как кровь прилила к вискам. Она застучала хлеще барабанной дроби. — Но было огромной ошибкой забирать мою маму. Если эти крылатые подонки на самом деле реальны, страшно представить, через что она могла пройти, оказавшись в мире, выходящим за пределы нашего понимания. — Вы вырастили чудовище, но забыли дать ему причину, чтобы за вас убивать. По полу прокатывается дрожь. На секунду кажется, что неподалеку снова падает снаряд, но в храме всё так же тихо. Дрожь катится второй волной. Потом третьей, четвертой, пятой, сокращая интервалы тишины. В конце концов мрамор начинает трястись. Взглянув наверх, на чертовых ангелов, я вскрикиваю: брови изогнулись, а рты исказились от бешенства. В них больше нет милой округлости – их пухлые щёки раздробились на десятки мимических складок. Мужчина в белом всё так же буравит взглядом, только его руки, совсем недавно распахнутые, теперь опущены вниз. Жутко подсвечивая силуэт, свечи заполыхали. — Ха-ха... угрожаете? Вы угрожаете мне, да? — я вытаскиваю из уха иглу, пятясь к дверям, однако упершись спиной, понимаю: там заперто. — Убили главный рычаг давления – и хотите подчинения от меня?! Невзирая на тряску, растущую в масштабах, я хохочу: — Или вас так взбесило, что тупая пешка сложила два плюс два?! От звона закладывает уши: фрески рассыпаются в дождь из стекла. Осколки сыплятся на деревянные лавы, царапают мрамор, скользят по поверхности гранитной плиты, накрывающей гроб святого. Глаза мужчины наконец наполняются эмоцией: они чернеют. От шеи до хребта на теле проступают мурашки, и ощущение, будто на меня вот-вот обрушатся стены, обваливается на плечи. — И? Что дальше? Устаивая, я задаю этому существу новый вопрос, на который вряд ли получу ответ. — Убьёшь? Принудишь? Или тронешь Каллисто? Мои ноздри расширяются от вдоха, когда одна из свечей около иконы затухает. Я уже не держусь за ручку двери, как за спасательный круг: я шагаю навстречу, исподлобья глядя мужчине в глаза. — Оставь нас в покое, иначе... Пробивая руку иглой, я отшвыриваю её, хватаю один из столбов, преграждающих путь лентами. — Иначе я не только сбегу, но и проверю, может ли Бог быть смертным! Занесенная железка с грохотом влетает в стекло. Моментально плавящееся, оно заливает картину. Мужчина всё смотрит на меня, пока не исчезает в жидком стекле. На секунду мне мерещится, что в его ледяном взгляде проскальзывает сострадание. Храм в миг замирает. Боясь дальнейших действий, я продолжаю сжимать столб в руках. Прислушиваюсь к тишине, опасливо поворачиваясь туда-сюда. Кроме едкой вони дыма с воском ничто не намекало на присутствие паранормальных сил – даже крылатые дети вернули себе маски невинных малышей. Двери как ни в чем не бывало приоткрылись, впуская струю свежего воздуха. — Ну, или всё же намекало... Решив пройтись по залитым тенями местам, где висели остальные иконы, с опозданием я обнаружила кое-что выделяющееся. Исступленные выражения святых, – стариков, женщин и детей, – обливались кровью. Их кровавые слезы, докатившись до рам, падали на мрамор.
Кап-кап. Кап-кап.
Статуи девушек, похожих на нимф из-за своей неземной красоты, почему-то тоже плакали. Не веря своим глазам, я смазала ближайшую каплю и проверила консистенцию пальцами. Дохнуло запахом железа.Кровь настоящая.
Это какой-то знак? Или они... защитили меня? Так или иначе, от них не тянет сквозняком и не укатывается в пятки сердце. Подойдя к одной из небольших картин с изображением «Матери Божьей», я вздохнула. — Хоть бы мама была в порядке. Она заслужила счастья. И, бросив палку у выхода, – она задребезжала на весь зал, – на ватных ногах покинула церковь.***
Каллисто встретил меня на входе. — Мисс, ну наконец... — увидев, как по моей ладони бегут ручейки крови, кронпринц побледнел. — Что, чёрт побери, с твоей рукой? — Ничего. Весенняя свежесть, общипав руки и нос, постепенно возвращала чувство реальности, но чем реальнее становилась сумеречная синева неба, тем отчётливее отпечатывалось осознание, что случившееся не было галлюцинацией. Так меня правда создали оружием. Череда потерь, поражений, горестей – всё ради того, чтобы я обозлилась на мир и забыла то, чему учила мама.
«Только сильные продолжают видеть свет».
Мама, что мне делать? Меня прошибает озноб, ведь на телефоне садится заряд. Я бы скатала вселенную в шарик и подарила богам, только бы услышать твой голос. Мама, прости меня. Твоя бестолковая дочь всё так же перечит старшим и смеётся над неизбежным. Не от большого ума – по глупости. Несносная девчонка, которая умеет только бегать и прятаться. Она и сейчас хочет сбежать, представляешь? Как глупо. Если она попробует, то навлечет несчастье на других. Твоя дочь – и есть Несчастье. Ты была бы жива, если бы я не родилась. Мне страшно. Мне никогда не было так страшно. Рухнув на колени, я зарыдала. Кем бы они ни были, они не дадут нам спокойно уйти. — Я ненавижу эту силу! — меня прорывает на слезы, катящиеся по щекам. Меня рвет горечь, вгрызается своими зубами острее заточенных ножей и больнее раскаленных игл. Меня накрывает безысходность человека, узнавшего, что умрёт на рассвете. Мне хочется кричать, потому что у меня нет ни плана, ни уверенности, ни надежды. — Я ненавижу себя убеждать, что у меня не было выбора! — ... — У меня был выбор! Но он меня не устраивал! И я сделала то, что сделала! — ... — Это была я, а не они! Это был мой грёбаный выбор! — я беспомощно закрыла руками лицо, сдавленно всхлипывая. — Мне хотелось в это верить... теперь я уже ничего не знаю... — ... — Знаю только, что не хочу убивать... Я больше не хочу убивать, Ваше Величество... Он присел на корточки, не зная, как успокоить бесконечный поток слёз, лившийся на пуховик. Он наверняка ничего не понял, но надорванного, сломленного тона было достаточно, чтобы молча обнять. Его пальто отдавало землёй и крошкой бетона. В беспорядке мыслей единственно стабильным был ворс воротника, щекотавший нос, и голос, низкий, растерянный, шепчущий какие-то утешения, какие-то нежно шипящие слова, которых я не понимала, зато прекрасно чувствовала осколками своего разбившегося сердца. «Прости меня, мисс. Это я виноват». Дурак... это я затащила тебя сюда... ты виноват только в том, что внезапно ответил взаимностью... «Если бы я не умер, тебе бы не пришлось идти на подобные жертвы...» — Что?.. — пораженно отрываясь, я трясущейся рукой утираю щеку. Слёзы перемешались с кровью. Мы посмотрели друг другу в глаза, и я сказала кое-что, что вырвалось неосознанно. «Я бы принесла в жертву втрое больше, если бы ты не воскрес». Каллисто утирает пальцем капли, дрожащие на подбородке. Я понимаю его по аккуратности, без слов.«Не рискуй своей жизнью так, словно она – разменная монета».
— Я чуть не умер, когда очнулся на земле, но не увидел тебя рядом. — ... — Боялся, что ты поменяла нас местами, и я больше никогда тебя не увижу. — Как..? Когда..? — Думаешь, я не понял, почему вся одежда в крови, но на мне ни царапины? — хмыкнул кронпринц. Его кривую улыбку пронизывала теплота. — Я же не идиот, мисс. Я знал всё с самого начала. Чистым рукавом он осторожно накрывает рану. — ...Да я же тебя убила, — ошарашенно отвечаю я. — Сумасшедший... — И что? — неподдельно удивляясь, он отлепляет меня от пальто, чтобы полюбоваться моим возмущением. — Ты в праве убивать меня столько, сколько захочешь, если это доставит тебе удовольствие. — Да ты... ты издеваешься... — выдавливаю я. — Что? Не веришь? Ты псих. Ты просто псих. — Ты не в своём уме... — Хах... Кто в этом виноват? — прижав к себе, он ласково погладил меня по голове. Как маленький обиженный котёнок, я пару раз фыркаю – лишь бы не зареветь снова. — Ш-ш-ш... ...«Ты знаешь, что будет, если я пойду с тобой?» «Будем жить долго и счастливо, по примеру ведьмы и принца из твоей прелестной сказки». «Придется убить Лейлу». «Это пустяки. Я управлюсь за ночь. Когда ты проснешься, я уже буду размахивать её отрубленной головой». «...Я буду плохой императрицей». «Забудь. Не беспокойся. Я ничего не требую от тебя. И никогда не потребую». «Я буду скучать по брату». «Я проспонсирую развитие магии после победы над кланом Лейла. Имперские маги найдут способ, — его тихая, твердо уверенная речь притупляет тревогу. — Либо соберу в кучу всех преступников и предателей, чтобы расплачиваться ими за порталы. Тюрьмы империи глубже крысиных нор и длиннее Земных туннелей. Эти отбросы будут благодарны за то, что их жизни хоть кому-нибудь принесут пользу». «Ты правда поможешь мне?» — вопрос, заданный с удивлением ребёнка, был до того невинным и детским, что телом я ощутила, как Каллисто сдержал смех. «Что из сказанного мной тебе не понятно? Я сделаю всё, чтобы тебе не пришлось использовать свою силу». — ᛒᚠᚨᛏᚷᛃᚢᚾᛊᛁᚢᚷᛏᚷᚠᚾᛊᛁ. «Я стану императором, чтобы построить лучший мир для тебя. Я преподнесу тебе на блюдечке всю империю. Любую страну, на которую ты ткнешь пальцем, я поставлю перед тобой на колени. Я буду осыпать тебя золотом с ног до головы, пока оно не начнет вываливаться из окон. Ты будешь носить самую лучшую одежду, есть самую лучшую еду... чёрт, всё, к чему ты прикоснешься, даже ковер у тебя под ногами, будет самым лучшим. А всем, кто попытается причинить вред, я самолично отрублю головы... нет, они покатятся задолго до того, как посмеют оскорбить тебя». На языке вертелись вопросы, но после произнесенного им обещания остался лишь привкус металла. Словно пыль после песчаных бурь осела – и перед глазами замаячил ориентир. Словно бы все волны утихли, все вулканы уснули, а на небосводе, чёрном, как разлитая на бумаге тушь, замерцали звёзды.