Оксюморон

      Академия Тоо победила Академию Фукуда Сого со счётом сто пятьдесят четыре — семьдесят один. Разрыв более чем в два раза       Они проиграли.       Проиграли в первом же этапе межшкольных.       Проиграли, встретив соперника в разы сильнее их.       Проиграли, встретившись с Поколением Чудес. — Акаши был прав. Твой баскетбол никогда не победит, — бросил ему презрительно Аомине, прежде чем отправиться на построение.       Он проиграл.       Куроко застыл посреди раздевалки, хотя навряд ли это осознавал. Он всё ещё там на площадке. Он всё ещё видит как таймер отсчитывает последние –даже не секунды – доли секунд. Он всё ещё слышит звук финального свистка. Всё ещё слышит возбуждённый гул толпы.       Его команда уходила с гордо поднятыми головами. Они уходили настроенными отыграться в следующий раз. Они не выглядели расстроенными. Хотя конечно, они были расстроены. Конечно. Они так верили, что смогут победить. Так верили в них с Хайзаки. Верили в него. – Мне так жаль, — хотел сказать Куроко, смотря в спины своих товарищей. — Мне правда очень жаль… — слова застряли в глотке.       Сожаление — всё, что мог предложить Куроко своей команде. Не победу. Только горькое сожаление, которое точно огромная волна цунами смыла всё остальное.       А могло ли быть иначе?       Очевидно, что нет. Для всех кроме самого Тецуи.       Куроко знает. Теперь знает — он всё ещё на дне пропасти. Той самой между Поколением Чудес. Он не смог выбраться, бродил всех это время по дну, в темноте и одиночестве. Хотя думал, что пробирается наверх.       Наивный. И никчёмный.​       Какой же он никчёмный.       Дыхание спирает, грудь сдавливает. Тецуя чувствует, что задыхается. Тецуя не может дышать. Захлёбывается в своих слезах и отчаянии. В собственной слабости.       Слабый.       Бесполезный.       А на что он надеялся? Что приведет команду к победе? Одолеет Поколение Чудес? Победит непобедимых? Они недаром зовутся лучшими. А он… Так. Даже не игрок. Тень, ни на что не способная без своего света. Слабое звено, а от слабых всегда избавляются в первую очередь.       Он опять слышит эти слова: — Больше не пасуй мне, Тецу…       Куроко не выдерживает. Кричит. Кричит громко, надрывно, срывая связки. Воет, словно раненый зверь. Только голоса в голове не затихают. Голоса в голове ни заткнуть, ни перекричать, но Куроко очень старается. Как старался на площадке. Выкладывался на полную, даже когда невидимость перестала работать, когда силы иссякли, когда новых трюков и уловок не осталось. Когда идей как бороться больше не было, в прочем, как и смысла. Но Куроко упорно сражался до последнего.       Только всё равно напрасно. Слезы обжигают глаза, а щёки все мокрые, но Куроко ничего с этим не делает. У него просто сил нет, чтобы поднять руку и утереть лицо. Все силы остались там на площадке. Все мечты и надежды тоже. И Куроко не знает как быть дальше. Как снова выйти на площадку и сражаться.       И, наверное, прав был Акаши. Ему никогда не победить. Не встать с ними на одну ступень. Не стать лучшим. Он всегда будет позади. Всегда будет лишь тенью в лучах их величия. И от этой мысли впервые в жизни по-настоящему больно. Эта мысль впервые вызывает не тихое смирение, а жгучую ярость.       Холодный метал на удивление приятен. Как и боль от удара. Она отвлекает, приносит с собой неожиданное облегчение. Ему всё ещё больно, но теперь, кажется вся боль сосредоточена в костяшках его пальцев, что соприкоснулись с металлом в порыве гнева. Куроко разглядывает собственные руки.       Проходят бесконечно долгие секунды. А потом Куроко поддаётся. Ярости, страху, отчаянью, разочарованию в Поколении Чудес и в самом себе — всему тому, что копилось в нём последние годы. Куроко взрывается словно фейерверк в ночном небе. Внезапно и шумно. Хотелось бы сказать, что так же красиво, но нет. Красивого тут ничего нет. Только уродливая истина. Сломанные люди могут лишь рушить всё вокруг.       Куроко забивается в угол, весь сжимается. Костяшки саднит, и кажется, с них капает кровь. Но сейчас на это так плевать. Тецуя тихо поскуливает, перемежая это с хриплыми вздохами, потому что голос он похоже всё-таки сорвал. Тецуя безжизненным взглядом смотрит перед собой. Но всё, что он видит это Аомине раз за разом вколачивающий мяч в их корзину. И всё продолжающий увеличиваться счёт.       Куроко хочет забыть. Забыть этот унизительный момент, забыть этих людей. Может быть тогда у него бы появились силы встать и уйти отсюда.       Отчаянье словно огромный прожорливый монстр. Словно паразит, обосновавшийся в его теле и давший потомство. И сейчас оно расползается по всему его телу. Добирается до мозга, сердца и того места, где по идее должна быть душа. Куроко не знает есть ли она в его теле. У Куроко высший балл по анатомии, но он ни разу не находил на схематичных рисунках человека пометки о душе. Куроко надеется, что её в его теле нет. Может быть тогда эта страшная, удушающая боль, исчезнет, как только заживут пальцы рук, содранные в мясо...

***

      Хайзаки откидывает голову назад, вдавливая затылок в дверь. Он уже несколько минут слушает отчаянные яростные крики, медленно переходящие в хрипы. Слушает рыдания навзрыд.       И надо бы открыть дверь и зайти. Но Хайзаки — едва ли не впервые в жизни — не решается. Ему страшно. Страшно увидеть такие знакомые голубые глаза полные слёз. Страшно увидеть в этих глазах разочарование. Потому что не справился, подвёл, не оправдал возложенного на него доверия.       Он никогда не плакал из-за проигрыша. Считал глупостью так зацикливаться на простой игре, но сейчас хочется рыдать. И тихий скулёж за дверью делает только хуже. «А на что ты рассчитывал?» — шепчет внутренний голос, звучащий почему-то интонациями выблядка-отца, бросившего их семью, когда Шого было девять. — «Неужели, думал, что сможешь победить?»       Заткнись!       За дверью что-то страшно грохочет, и Хайзаки натурально вздрагивает. Шого вцепляется в собственные волосы и медленно сползает вниз. Одинокая слеза всё-таки срывается вниз. Он ведь… тоже успел поверить, что у них получится победить.       Хайзаки сидит на полу и вспоминает детство. Как точно так же сидел, прижав колени к груди, и слушал грохот за стенкой. А сестра сидела рядом и обнимала, перебирала пряди волос и обещала, что всё будет хорошо. А иногда зажимала уши ладошками. Вот только это никогда не помогало. Хайзаки слышал всё.       Именно тогда в жизни Шого появился баскетбол. Он позволял отвлечься от кошмара, творящегося дома. Шого тогда даже подумал, что если будет всегда побеждать, то папа с мамой помирятся и снова будут любить их как раньше.       Грохот прекращается, сменяясь приглущенными всхлипами. Это вырывает Хайзаки из воспоминаний. Он встаёт и наконец заходит внутрь.       Первым в глаза бросается фикус, валяющийся на полу. Этот фикус по словам капитана принесли старшеклассники, когда сам Ишида был ещё на первом году обучения. Вся команда с таким энтузиазмом о нём заботилась. Они поливали цветок, протирали листья от пыли, обрезали засыхающие. И теперь растение валяется на полу. Горшок сломан, земля рассыпалась, несколько листьев оборваны и сломаны. Символизм просто зашкаливает и Хайзаки спешит отвести глаза. Отмечает опрокинутый стол и перевернутые лавки. Огроменную вмятину на одном из шкафчиков, всю в крови рассматривает пристальнее всего. А потом всё же переводит взгляд на Куроко.       Он сидит в углу, сжавшись, спрятав лицо и обхватив колени руками. С его правой кисти капает кровь. Он выглядит слабым, разбитым, сломанным.       И Хайзаки понимает, что если он сейчас ничего не сделает, то Куроко будет полностью уничтожен. Кто-то из них должен быть сильным, если они хотят снова выйти на площадку и взять реванш.       Один проигрыш не отменяет их цели.       Они утрут нос Поколению Чудес. Хайзаки опускается рядом и осторожно тянет Куроко за запястье, вынуждая того поднять голову. Его щёки все мокрые, а глаза покраснели и всё ещё полны слёз. Но в них нет разочарования. Только море отчаянья. — Эй, — полушёпотом зовёт Шого.       Тецуя шмыгает носом, смотрит на него бессмысленным взглядом. А потом узнаёт. И практически падает в объятия друга, сжимает пальцами чужую олимпийку и всхлипывает. Хайзаки не знает как успокаивать плачущих людей. Он неловко проводит по чужой спине и просто ждет, пока Тецуя успокоится сам. Через несколько минут плечи Куроко перестают так сильно дрожать, а всхлипывания становятся всё тише и тише. Но Тецуя продолжает стискивать в руках кофту и не поднимает лица. Хайзаки ещё пару раз проводит ладонью по спине, чувствуя себя жутко неловко. А потом зарывается пальцами в голубые волосы, ероша их. Как делала в детстве сестра. — Мы отыграемся, — внезапно, даже для себя, шепчет Шого. — Мы их всех ещё уделаем. — Как? — это звучит ужасно жалко. Даже не потому что, голос у Куроко осипший от долгих рыданий. А из-за всего того неверия в собственные силы, что Тецуя умудрился впихнуть в три буквы. — Мы станем сильнее. Ты станешь сильнее. Я тебе это обещаю.       Куроко не спорит и не спрашивает. Но по тому как его руки расслабляются и начинают просто обнимать его, Шого понимает. Ему поверили. Доверились. Опять. И Хайзаки больше не подведёт       Следующим утром Хайзаки будет долбиться в чужую дверь, чтобы вытащить Куроко на утреннюю пробежку. ​