Миссия «Ультимы»

Журнал капитана. Звёздная дата 572E94. Три сечения назад корабль пересёк созвездие Фемиды, курс не отклоняется от запланированного маршрута. Показатели пассажиров в криокамерах находятся в пределах нормы. Образцы культивированных растений заперты в герметичных капсулах, целостность капсул не нарушена. Состояние экипажа в составе шести единиц можно оценить как стабильное… Антон отбрасывает ручку и трёт затекшее запястье. Навык письма всё ещё даётся со скрипом, протяжным и вымученным, а отчёты по ощущениям не заканчиваются от слова совсем. Шастун в пятьдесят седьмой раз проклинает Попова и мягко откидывается на спинку кресла, прикрывая уставшие глаза. Три месяца. Три месяца он служит на борту «Ультимы» в качестве помощника капитана, но за всё это время он ни разу не прикоснулся к пульту управления, не настроил канал для передачи рапортов в штаб, что уж говорить о самом составлении этого рапорта, и даже не снял показатели с датчиков жизнеспособности капсул. Антон был мальчиком на побегушках, и его причастность в реализации миссии ценилась не выше половой тряпки. Парень вздыхает. Он не для этого учился семь лет в Академии, потом три года в Институте построения звёздных маршрутов и ещё два года в Университете межгалактических полётов, выиграл кучу конкурсов и олимпиад, в том числе межпланетную гонку на досветовой ракете, и защитил проект по принятию незамедлительных решений в случае ЧС в космической заморозке, чтобы теперь просиживать штаны за ненужной писаниной. А ведь ещё несколько месяцев назад он чуть ли от радости не прыгал, узнав, что станет частью команды знаменитой «Ультимы», корабля, который пережил несколько войн, нападений космических контрабандистов и браконьеров и падение в кротовую нору… — Лейтенант Шастун, подойдите на мостик, — звучит ненавистный Антону голос из динамиков корабля. Парень не сдерживается и рычит. Ну что, блять, ещё? Антон тяжело поднимается с резким стуком сапог о металлический пол и поправляет служебную куртку. Меньше всего ему хочется выслушивать глупые поручения от своего начальника, но ещё меньше — терпеть нотации за неопрятный внешний вид. Он выходит из кабинета и, огибая лифт, неспешной походкой идёт по направлению к мостику. Этот чурбан и подождать может, если ему так сильно нужен Антон. Офицер криво улыбается, чувствуя хоть какую-то власть над ситуацией, ведь задача выбесить Арсения в последнее время превратилась в своего рода увлечение, пусть и терпеть последствия этих выходок было не так уж и прикольно. Шастун не останавливается перед закрытыми дверьми мостика, датчик движения улавливает его присутствие раньше, чем парень ударяется лбом об металл, и офицер пересекает порог, вытягиваясь стройной тростинкой перед капитаном. Арсений даже не смотрит в его сторону, разговаривая о чём-то с Серёжей — их инженером-механиком. Попов стоит в расслабленной позе: облокотившись на спинку кресла и скрестив ноги, он внимательно слушает собеседника, улыбается моментами и выглядит чересчур беззаботным. Матвиенко тоже не замечает помощника — захлёбывается рассказами об уплотнении генератора, который уже собирались списать, но Серёжа молодец, вырвал устройство из лап забвения. Антон так и порывается сказать, что генератор этот всё равно нужно утилизировать, ведь ещё полгода назад появились новые, потребляющие в три раза меньше энергии и работающие гораздо быстрее, но вмешаться в разговор — значит выказать неуважение к капитану, поэтому лейтенант лишь проглатывает язык и ждет своей очереди. Антон скучающим видом оглядывает помещение. Устройство мостика напоминает стандартный пункт управления, где, помимо пульта, радаров навигации и датчиков состояния давления, температуры и энергии корабля, находятся кресла пилотов, однако одно из двух кресел пустует и собирает пыль — Арсений не позволяет Шастуну принимать участие в управлении, что неимоверно бесит парня, который двенадцать лет доказывал, что готов к полётам. Раньше здесь работали также связисты, рулевые и координаторы (или кондукторы — как называли в шутки их прадеды), но роботизация достигла таких немыслимых масштабов, что экипаж, который мог состоять из пятидесяти или даже ста человек, теперь не превышает десяти голов на корабль. Это связано и с сокращением численности людей на планете, но об этом факте не принято говорить. Перед Шастуном открывается огромная панорама на безграничный и холодный космос — вид, который раньше Антон наблюдал только на голографических фотографиях в планетариях. Обычно на этих фото можно было увидеть пейзажи целых галактик или серий планет, но сейчас за стеклом проглядывается пустота — лишь тусклые точки звёзд, которые с каждым годом отдаляются всё дальше. Вселенная расширяется, раскатывается как тесто по огромному пустому пространству; космос меняется каждую секунду их пребывания, и это завораживает и пугает одновременно. — Лейтенант Шастун прибыл, — отчитывается Антон, когда инженер и капитан завершают свой диалог. — Отлично, — кивает равнодушно Арсений. — Я просмотрел ваши отчёты, — капитан стучит пальцем по стопке толстых тетрадей, лежащих на капитанской панели. Среди современных приборов и счётчиков они смотрятся нелепо. — Это просто кошмар, вас курица лапой учила писать? Антон растерянно глядит на Попова и теряет дар речи от такого замечания. — Вы знаете, что я не умею писать ручкой, — отвечает Шастун. — Придётся учиться, — холодно произносит Попов, глядя на подчинённого с укором. — Заново перепишите все отчеты. — Но тут больше ста рапортов! — Да, неплохо было бы начать как можно раньше, — соглашается Арсений. Лейтенант поджимает губы и цедит воздух через зубы, сдерживая себя от того, чтобы не наорать на своего непосредственного начальника. Его так достали надуманные претензии и бессмысленные приказы, что вот-вот, и он взорвётся. Но Антон не для того учился все эти годы, чтобы из-за мимолетного желания набить ебучку придирчивому нарциссу лишиться своего призвания. — При всём уважении, капитан, — начинает Антон, пытаясь подобрать слова так, чтобы в его речи не фигурировали фразы «ёбаный козёл» и «подавись ты этими бумажками», — но я не понимаю, зачем я этим занимаюсь, ведь все рапорты записываются автоматически через аудиокарты и форматируются в текстовом виде. Даже в школе уже не учат писать ручкой! Лейтенант косится на Матвиенко, ища во взгляде поддержку, но Серёжа опускает глаза в пол, не желая вступать в дискуссию. — Вы подвергаете сомнению мои приказы, лейтенант? — спрашивает Арсений, вздёрнув бровь. — Нет, капитан, — вздыхает Шастун, физически ощущая свой проигрыш горьким привкусом на языке. Попов прекрасно умеет манипулировать людьми и увиливать от прямых ответов, выкручивая ситуацию в свою пользу. Вот и сейчас Антон чувствует себя пойманной в паутину мухой. — Тогда выполняйте, — бросает напоследок Арсений и демонстративно поворачивается спиной к собеседнику. Шастун чувствует, как наливаются кровью его глаза, он с силой сжимает ладони в кулаки, и из его ушей только пар не идёт — настолько всё в нём кипит от злости. Серёжа, о присутствии которого мужчины успели забыть, прокашливается: — Капитан, мне нужна помощь с газовыми резервуарами. Если вы не возражаете, я заберу лейтенанта Шастуна на пару часов. Арсений наклоняется над радарами и безучастно машет рукой: — Да, пожалуйста. — Антон, подождите меня у лифта, — мягко произносит Серёжа, незаметно для всех переходя к неформальному обращению, и Шастун, посмотрев в глаза сочувствующего коллеги, кивает и удаляется в коридор. Матвиенко вздыхает. — За что ты так с ним? — устало спрашивает инженер. Сколько бы он ни уважал своего капитана и друга, но даже Арсений иногда перегибает палку. — Хороший парень, до сих пор тебя за борт не выбросил, а я бы так и поступил на его месте. — Я его не нанимал, — сухо отвечает Арсений, скрещивая на груди руки и вглядываясь в темноту за стеклом. — Это было решение Федерации — прислать помощника, хотя я говорил, что ему здесь не место. Я не нянька, а капитан космического корабля. — Да, и я не думаю, что он тоже горел желанием с тобой работать, — усмехается Матвиенко. — Дай ему шанс, ты не можешь тащить на себе всё. — Я не тащу на себе всё, — огрызается Попов, — у меня есть ты, Димка, Катя… — Ты знаешь, что это не то же самое. Просто… — До этого мы как-то справлялись без него, — перебивает Арсений, посмотрев прямо в глаза друга. — И сейчас справимся. — Под «как-то справлялись» ты подразумеваешь тот случай, когда ты три недели не спал, потому что не мог оставить пост? Или миссию под Кубиморой? Попов закусывает губу, чувствуя, как щёки прожигает огнём стыда. Слова Серёжи бьют точно пощёчина: воспоминания о неудачной операции в долине Микера снятся ему в страшных снах до сих пор, но говорить об этом вслух Арсений не решился бы никогда. — Однажды он оступится, — переводит тему Попов, — и когда это произойдет, я высажу его на ближайшей станции Федерации. Матвиенко тяжко вздыхает, качая головой. Его друг всегда был упрямым бараном, но Серёжа соврёт, если скажет, что это качество Попова не спасало им жизни. — Как скажете, капитан, — отвечает инженер и спешит к лейтенанту, оставляя Арсения наедине со своими мыслями. Инженер встречает Антона у дверей мостика в не самом лучшем расположении духа: тот с перекошенным от гнева лицом агрессивно тыкает пальцем в дисплей своего коммуникатора, сосредоточенно выводя коды в длинное полотно текста. Серёжа не торопит его, ему и самому становится интересно, что значат символы на голографической плоскости, и как только Шастун заканчивает, мужчина видит координаты их корабля. — Вот, посмотри! — удостаивает наконец-то вниманием лейтенант. — Я просчитал координаты, просто увидев панораму за стеклом! А этот наглый, эгоистичный… — Серёжа прочищает горло, и Антон меняет свой тон: — селезень ничего мне не доверяет! Если у него откажут руки, он будет управлять кораблём ногами, но не даст мне и близко подойти к пульту. На последних словах голос дрожит, и Матвиенко смотрит уже не на лейтенанта, а на уязвлённого мальчика, которому пообещали за хорошее поведение звездолёт ТМ3 на собственной тяге, а в итоге купили пластмассовую игрушку. Инженер хлопает Шастуна по плечу и ведёт в сторону лифта. — Он тебя проверяет, — объясняет ему Серёжа, чувствуя под ногами плавное движение платформы. Слабо разбирающемуся в таких делах человеку могло бы показаться, что капсула внутри лифта совсем не движется, и они стоят на месте, но лишь опытные космические волки, как Матвиенко, чувствовали сдвиг каждой шестерёнки корабля своими ступнями. — Ты думал, что попадёшь сюда после долгих лет учебы и тебя примут с распростёртыми объятьями? Забудь всё… — Чему учили в Академии, да-да, — заканчивает раздражённо Антон. — Вы мне это говорите уже три месяца, но я что-то не вижу, чтобы капитан дал мне хотя бы один шанс себя проявить. Серёжа шумно втягивает воздух. Он слабо циркулирует в капсуле из-за перепадов давления. Так, собственно, и функционирует лифт на корабле. Капсула, словно эритроцит, гуляет по артериям «Ультимы» и доставляет своих пассажиров на нужные этажи, используя сжатый и разряженный воздух. Разумное производство, чтоб его. — Я уже думал о переводе, — высказывает свою мысль Антон. Он долгие недели томился под соусом сомнения и вины за то, что собирался оставить команду в начале пути, но так легко выпалил это Серёже, будто бы это ничего не значило. — Писал заявление даже, но каждый раз думал, что может… может, завтра что-то изменится. Может, завтра я пригожусь. Успевшая отрасти за последние месяцы челка скрывает печаль в глазах лейтенанта, но Матвиенко мог прочитать его эмоции по опустившимся уголкам губ и понуро тянувшимся вниз плечам. Наверно, его унижает собственная беспомощность, но Серёжа не мог за это винить Антона — Арсений действительно обращается с ним слишком холодно, когда как Шастуну его помощь была просто необходима. Инженер помнит, как увидел Антона впервые — в ярко-красной форме выпускника Университета с золотыми блестящими нашивками, выглаженными по-старомодному чёрными брюками и кипенно-белой рубашке. Спина ровная, голова гордо смотрит вперёд в метафорическое будущее, а в глазах — сияние тех самых звёзд, о которых он грезил всё это время. Антон горел, как знамя Федерации. Таких, как он, показывают в агитационных рекламах и голографических постерах, такие достигают края Вселенной, чтобы доказать всему человечеству — мы здесь, мы смогли. Но теперь Антон стал призраком самого себя с осознанием несбывшейся мечты, которая была настолько близко, что нужно было всего лишь протянуть руку. Шастун был не первым человеком, чьи представления не пересекались с реальностью. У всех людей в той или иной степени наступает переломный момент, когда старые устои мешают двигаться дальше, однако это был совсем иной случай. Решение связать свою жизнь с космическими полётами только казалось романтическим и утопичным, на деле же им каждую минуту приходилось бороться за право находиться в открытом пространстве; радиация, несовершенство средств защиты, враждебные существа, отказ от нормальной человеческой жизни, пространственная шизофрения и тупая Фортуна — это лишь малый список того, на что обрекает себя человек, намеревающийся встретиться со звёздами. Антон это прекрасно знает. Знает и борется за право стать частью экипажа. Двери капсулы открываются, и мужчины молча выходят на инженерный этаж. Космические корабли редко можно назвать уютными, но Серёжа постарался обустроить своё гнёздышко по высшему разряду — освещение подкрутил, гирлянды повесил (за что упорно получал от Арсения за нарушение правил безопасности, но Серёжа также упорно игнорировал нотации капитана), огнеустойчивые ковры постелил и разбил садик пауэретских астр. Почему инопланетные растения, которые выглядят как сдутые воздушные шары, называют астрами — Антон никогда не поймет. — Так чем тебе нужно помочь? — спрашивает Шастун, разглядывая голограмму живой головоломки — живая, потому что решение никогда не было константой, и каждый раз приходится заново ломать голову над разгадкой, зато это помогает держать мозги в тонусе и никогда не надоедает. — Ничем, — пожимает плечами Матвиенко, — просто хотел дать тебе время немного передохнуть, а то свихнешься скоро. Впервые за прошедшие дни Антон смог искренне улыбнуться. — Спасибо, — от всей души благодарит лейтенант, глядя мужчине в глаза. Сережа отвечает кивком и плюхается на пуфик, испуская блаженный выдох. Несмотря на крепкое здоровье, Матвиенко был чувствителен к стульям и креслам на корабле, которые делали нарочно неудобными и жёсткими, чтобы экипаж был сосредоточен на выполнении своих заданий, а не собственном комфорте. Но посмотрел бы инженер на лица тех, кто это придумал, после пятилетнего полёта на куске переработанной пластмассы. Антон не спешит садиться — и так уже насиделся за три месяца — и с интересом оглядывает инженерный отсек так, будто бы здесь впервые. У него не всегда была возможность погулять по кораблю, потому что Арсений не позволяет бродить без дела и заваливает лейтенанта ещё большей кипой ненужных отчётов. Шастун каждый раз удивляется, насколько много на корабле бумаги — ведь её производство упразднили ещё сто лет назад. — Ты говорил об уплотнении генераторов, — вспоминает Шастун, играя с бликами искусственного аквариума. — Но я не понимаю, зачем тебе это нужно, если недавно появились улучшенные. КВАРЦ 14DS0, если я всё правильно помню, — конечно, Антон прекрасно всё помнит, в Академии он научился запоминать и не такое… — Да, их производительность выше, но изнашиваются они в шесть раз быстрее. Их делают из переработанного материала, который привозят с Юалона. Но вот маркетологи тебе точно не расскажут, что даже для юалонцев это тот ещё ширпотреб, — отвечает Серёжа. — Но мне казалось, что это прочный металл, — задумчиво произносит Шастун, повернувшись к собеседнику. — Разве он хрупче стали? Матвиенко качает головой и не глядя протягивает руку к стенному ящику, ловко замаскированному под интерьер мастерской. Инженер вытаскивает небольшой матовый тёмно-синий предмет, по форме напоминающий куб, и ставит перед Антоном. — Это прототип генераторной оболочки. Из неё делают шаттлы, обшивают корабли и каюты. Потрогай. Шастун берёт в руки куб, ощупывая поверхность. На кончиках пальцев чувствуется холод, а сама оболочка кажется плотной и гладкой. С каждым новым прикосновением куб нагревается всё больше и больше — и вскоре Антон держит в руках предмет температуры своего собственного тела. — Всё дело в теплопроводимости, — объясняет Матвиенко, — этот материал дольше всех хранит тепло и даже способен поднимать температуру. Тепло равно энергия. Поэтому его и используют. — Но ты сказал, что это прототип оболочки для генератора. — Всё так, — усмехается Серёжа, а глаза его блестят профессиональным интересом. — Видишь ли, прочность и работоспособность генератора зависит не столько от материала, из которого он сделан, а сколько от топлива. Проблема в том, что генераторы, использующие любые органические и неорганические материалы и преобразующие их в энергию, стали таким большим открытием, что с тех пор все сложили ручки и не хотят ничего изобретать, — Матвиенко фыркает. — Хотя сколько научных трудов было написано об их недостатках с рабочими предложениями! Но монополиям это невыгодно. Антон еле сдерживается от того, чтобы не зевнуть. Он прекрасно знает об этом, и статьи эти тоже читал, но не хочет перебивать и обижать Серёжу. — Итак, Антон, скажи мне, сколько может работать генератор без дозаправки? — спрашивает Серёжа, заметив скучающий вид лейтенанта. — От полутора до двух месяцев, — без заминки отвечает парень. — А сколько раз мы останавливались для заправки? Шастун хмурится, пытаясь вспомнить хоть один подобный случай, прокручивая в голове все те томительные недели, которые он провёл в своей каюте, переписывая дурацкие рапорты. Но тут морщины разглаживаются, и он с изумлением глядит на Серёжу. — Ни одного, — выдыхает Антон озадаченно. Матвиенко самодовольно улыбается. — По документам на нашем корабле есть экспериментальное топливо, предназначенное на экстренный случай, — издалека начинает Матвиенко, — но никто не уточнял, какие должны быть экстренные случаи. Лейтенант, стоявший на приличном расстоянии от Серёжи, подходит ближе и садится на пуфик напротив собеседника, упирая локти в колени и сосредотачивая всё своё внимание на инженере. — Продолжай. — Зинкон. Это какая-то инопланетная технология, — тихо говорит Матвиенко, боясь, что их могут услышать инженерные боты и случайно записать разговор. — Штука, способная менять свою форму на твердую, жидкую, преобразовываться в пар и обратно. Она не изнашивается и производит столько энергии, что можно зарядить двадцать космических кораблей на целый год! — Серёжа от возбуждения взмахивает в воздухе руками. — Ты представляешь, на что оно способно? — Но откуда оно у тебя? И почему я о нём раньше не слышал? — Мне подогнал знакомый, а откуда он достал — не знаю и не хочу знать. Думаю, что это почти нелегально. — Почти нелегально?! — возмущается Антон, хлопая себя по коленям раскрытыми ладонями. — Да не ори ты так! — шепчет Матвиенко, оборачиваясь на входы других отсеков этажа. — Я же сказал почти. Шастун шумно выдыхает через нос и недовольно смотрит на инженера. — Я уверен, что скоро оно станет новым открытием в инженерии, как только люди узнают о его потенциале, — пытается смягчить ситуацию мужчина, но Антон всё равно не выглядит убеждённым. — Ну мы же ещё не подорвались, в конце концов! Да и работает всё по высшему классу. Ты чувствуешь, как тепло на корабле? Тебе даже не нужно носить всю экипировку, чтобы не сдохнуть от холода. Лейтенант вперяет сомневающийся взор на Серёжу, но молчит. Иногда Антон ловил себя на мысли, почему «Ультима» настолько совершенный корабль — в Университете их предупреждали о том, что из-за перепадов работы пневматического лифта воздух на корабле может быть холодным, во время учений они надевали рабочие куртки и жилеты поверх свитеров и водолазок, чтобы просто не замерзнуть во сне, но на удивление в каюте Антон мог спать в одних трусах и не чувствовать и малейшего намека на дискомфорт. Отличие крылось также в скорости — за это время они преодолели расстояние, которое по плану должны были пересечь только через пять месяцев. — Капитан знает? — задаётся вопросом Шастун, скалясь при упоминании неприятного ему человека. — Он одобрил, — кивает Матвиенко, а потом усмехается, увидев кислое лицо парня, который будто не просто лимон проглотил, а перед этим посыпал его лимонной кислотой. — Да не парься, тебя не привлекут к ответственности в случае чего. А если попробуют, свали всё на меня. Лейтенант поджимает губы, надеясь, что благодаря Серёже они не влипнут в какую-нибудь неприятную историю.

***

Антон просыпается от невыносимой жары на корабле. В каюте темно, что неудивительно — у них не существует понятия день или ночь, есть лишь безликие цифры на часах коммуникатора и расписание обеда и сна. Шастун вскакивает с кровати, смотрит в узкое окно и понимает, что они стоят на месте. Под ногами не гудит «Ультима», словно далёкий рой пчёл, и это удручает больше повышенной температуры. Парень наспех натягивает рубашку и штаны и несётся к мостику, чтобы узнать что случилось. В коридоре ярко горят лампы, ярче обычного, и духота забивает лёгкие. Это не к добру, размышляет Шастун. — Что тут происходит? — громко спрашивает Антон, врываясь в пункт управления. На мостике сидит половина экипажа: Арс, склонившись над пультом, озвучивает цифры падения энергии корабля и не знает, как это остановить; Дима по указке капитана трясёт двигатель в надежде преодолеть притяжение; Катя безрезультатно пытается спасти щиты от их полного уничтожения при такой большой нагрузке. Приход Антона удостаивается молчаливым взглядом Позова и полным безразличия Попова, но Катя, щедрая душа, коротко объясняет: — Кто-то хочет нас захватить. Арсений не старается даже ввести в курс дела помощника, и Шастуна это злит, но он отбрасывает обиду на второй план и думает, чем можно помочь. Он подходит к пульту — к счастью, Арсений никак на это не реагирует — и глядит на показатели датчиков. Энергия зашкаливает, корабль разрывает на части собственная тяга и чужая гравитация, щиты плохо выполняют роль амортизаторов и стираются в пыль, процент их защиты падает со скоростью звука. Счётчики вопят о вторжении, сила, с которой их притягивают, мощнее и больше, чем их собственная. Антон смотрит на показали температуры внутри генераторов и с ужасом оборачивается на Арсения: — Капитан, если мы сейчас не перестанем сопротивляться, корабль начнёт перегреваться, и мы сваримся заживо. Попов с раздражением глядит на помощника, будто бы тот озвучил полнейшую глупость, и фыркает: — Это невозможно. Топливо неспособно нагреться до таких температур… — У нас оно необычное, — негромко заметил Антон, и в глазах Арсения мелькает секундное осознание, но тут же скрывается за раздражением из-за неспособности справиться с ситуацией. — Не мелите чепухи, лейтенант, ни одно топливо не может стать горячее ядра Солнца, а именно на такие нагрузки генератор и рассчитан, — скалится Попов и отворачивается, продолжая попытку выбраться из лап захватчика. Шастун рычит, понимая, что его слушать никто не желает. Попов упрямый баран, который скорее убьёт их всех, чем признает собственную неправоту, а он, Антон, не может стоять и смотреть на это. Лейтенант сжимает кулаки от бессилия и злости, глаза его бегают туда-сюда, пытаясь за короткое время нащупать оптимальное решение. Парень наблюдает за сокращающимися цифрами работы щитов и наконец-то принимает решение. Антон подбегает к Диме, отпихивает удивлённого мужчину в сторону и в пару касаний даёт команду заморозить питание. Освещение на корабле тут же гаснет и переходит в аварийный режим. Корабль начинает медленно двигаться в обратную сторону. — Вы что делаете?! — кричит Попов, хватая Антона за грудки, и свирепым взглядом прожигает в нём дыру. — Вы забыли, кто здесь капитан? Убить нас хотите? Тогда вы отправитесь первым на тот свет… Капитан находится так близко к Антону, что всё внимание лейтенанта захватывает страх от скорченного в гримасе ярости лица. Шастун столбенеет, не зная как реагировать — мозг кричит «Защищайся!», но тело замирает перед агрессором. Антону никогда не было так страшно. Арсений замахивается, чтобы ударить лейтенанта по лицу, но его останавливает Дима, скручивая руку за спиной и уводя капитана подальше от Шастуна. Однако тот успевает вмазать локтем по челюсти, отчего парень прикусывает до крови губу. — Успокойся, не время для разборок, — шипит Позов, с трудом удерживая друга. Катя закрывает спиной Антона, пока тот стоит в секундном замешательстве и не осознаёт, что только что произошло. Лейтенант проводит пальцем по губе и видит кровь. Зрачки его расширены, а в голове пульсирует частым ритмом шок. Ему страшно. Но Шастун давит в себе эмоции, Дима прав — не время. Отключив питание корабля, они теперь не могут справиться с чужой силой притяжения и послушно ждали стыковки. Однако надо отдать Антону должное — температура на корабле начала стабилизироваться. Радости в этом мало, ведь неизвестно, с кем им уготована встреча. Самый лучший вариант — это космический мусоровоз, который по ошибке принял их за сломанный корабль, худший — браконьеры, охотившиеся на человеческую кожу. О гуманизме речь не шла. Мир, о котором грезили их предки из двадцать первого века, до сих пор существует лишь в сказках. Экипаж с замиранием сердца следит за движением корабля на карте, и лишь один Антон замечает, что показания на датчиках стабилизируются. Космические пираты высосали бы из них всю энергию, а значит, что всё не так уж и плохо. Арсений медленно приходит в себя; сделанного не воротишь, и нужно думать над ситуацией дальше. Четвёрка молча ждёт новостей, боясь сделать неверное предположение о происходящем или сглазить. По уставу, когда происходит насильственная стыковка, экипаж должен произносить вслух всё, что видит сам, на случай, если кто-то решит исказить показания чёрной коробки, но сейчас они сами ни черта не понимали. Спустя несколько минут в поле зрения попадает астероид — совсем небольшой, но, судя по радарам, заселён около тремя миллиардами существ. В архивах нет о нём никакой информации, и что-то мешает «Ультиме» просканировать небесное тело полностью. Астероид делится только тем, чем сам представляет нужным. — Что за хрень… — начинает говорить Катя, но её обрывает окончательно остановившийся корабль. Они замирают на орбите астероида мёртвым грузом. Небесное тело сияет, как новогодняя ёлка, и странно, что они раньше не заметили такой крупный астероид. Что-то внутри говорит, что это неспроста, и это нежеланное приглашение им обойдется чересчур дорого. Система оживает по чьему-то велению, но явно не щучьему, и на экране транслируется сообщение, которое корабль переводит целых тридцать секунд — слишком долго для их компьютера — и озвучивает безучастным голосом: «Вас приветствует объединение Хацовикьяма. Вы обвиняетесь в нарушении устава нашего общества и немедленно будете представлены перед судом. Ваш корабль будет частично обесточен до полного выяснения обстоятельств». Арсений первый издаёт усталый вздох, разрушив напряжённую тишину. Никто не знает, как относится к сути послания, они не могли вспомнить, чтобы совершали хоть какое-то, даже мелкое, преступление. «Ультима» всегда действовует в рамках закона, и каждый член команды досконально знает протоколы сохранения нейтралитета, так что причина, по которой их захватили в плен, остается сокрытой. — Какое ещё преступление? — хмурится Дима, переводя взгляд то на капитана, то помощника. — Вы что-то об этом знаете? — Нет, — качает головой Попов одновременно с тем, как Шастун пожимает плечами, и поднимает голову на экран. — Компьютер, информацию об объединении Хацовикьяма. Система долго анализирует миллионы знаков и цифр прежде, чем выдать лаконичное: «Информация отсутствует». — Как отсутствует? — не понимает Антон. — У нас хранится миллиарды данных обо всех представителях Млечного пути, и ничего об объединении, которое предъявило нам обвинение?! Арсений задумчиво глядит на мигающие строки ошибки на экране и раздумывает о плане действий. Незнакомое объединение, скрытое от радаров и датчиков, вызывает неприятное и липкое чувство неизвестности. Попов ненавидит чего-то не знать. — Готовьте шаттл. Роберт и Шастун полетят со мной, — командует капитан и выходит из мостика до того, как Антон задаёт вопросы — Как? Зачем? Куда? Лейтенант переводит взгляд на Позовых, но те лишь недоуменно разводят руками, выражая полное непонимание того, что задумал Арсений. — Он меня на мостик скрипя зубами пустил, а тут на миссию отправляет, — удивлённо тянет Антон. — Может, он собирается тебя там оставить, — смеётся Дима, за что получает локтем под рёбра от любимой жены. Лейтенант хочет уже ответить на выпад Позова, но тут открываются двери, и показывается недоумённый Матвиенко. — А чё происходит? — спрашивает он, потирая набухшие после сна веки. Ребята молча качают головой. Пиздец тут происходит, Серёж.