Всё ради цели

Кристина не могла спать спокойно осенью, потому что в это время года, спасибо, конечно, боже, что только в это время года не сны принадлежали ей, а она – им. Сны требовали впустить себя и, не дожидаясь согласия или отказа, ломились, процарапывали себе путь через глаза и уши, проскребали путь, чтобы выскрести мозг. Они любили пировать внутри – обменивать кошмары на спокойное дыхание, комфорт постели на ломоту в суставах, желание жить – на ожидание катастрофы. И так вечно сходящий с ума мир осенью будто пытался превзойти сам себя – и кошмары были в восторге, они заливались лающим смехом, и Кристина не знала, куда себя деть. Запасы шоколада и кофе таяли, позволяя отвоевать у беспощадной ночи только самую малость – пару часов. Бешеные, страстные скачки на члене брата и нежные объятия после были в равной мере бесполезны против этих снов. Лишь иногда Кристина во сне могла расслабиться. Редко вместо пляски огня, цветных вспышек, какофонии и видов мёртвых родных, плачущих друг над другом было что-то иное. – Иная, – в бархатной темноте комнаты её голос прозвучал особенно ласково, певуче. Чара. Глаза, которые и так во сне не могут отвечать за зрение, наконец привыкли к темноте и разглядели девушку, мирно сидевшую в кресле у потухшего огня. Почему в камине вместо золы просто серая, явно бетонная пыль? Условность. – Присаживайся, – указала занять место. Она здесь главная. Она – избавление от кошмаров и сама – очередной кошмар. Кристина будто смотрела в зеркало: Чара выглядела точно так же, даже голос – тот же, причём не этот, ужасный, с записей, а такой, каким Кристина привыкла слышать его, говоря. Сидеть на кресле было холодно – как лежать на льду, и морозный ветер раз за разом врывался в комнату, несмотря на отсутствие дверей и окон, и жалил лицо. Кристина откинулась, зная, что спорить нельзя. – Хорошая девочка. Жаль, что плохая. Просто тебе не хватает любви в мире. Но это исправимо. Скоро эта жуткая осень нас отпустит. Чара вальяжно развалилась в кресле, позволив волосам разметаться. И только сейчас Кристина заметила – там, где кожа касалась обивки, на ней будто проступали красноватые следы. От ожогов или обморожения. – Не надо видеть больше, чем то, что не вызовет панику, дорогая. Ласковый голос успокаивал, а лёд в глазах будто повелевал заснуть. Как пьяной на морозе.