От дружбы до любви

Сеня смотрит в расписание группы Кирилла, радуясь своей маленькой возможной победе. Торопливо шагает на улицу, чтобы встретить его у машины. Поправляет шарф, кутаясь и начиная слегка дрожать. Это не из-за ветра, который нещадно желал снести её с ног. Из-за момента встречи и взгляда в зелёные глаза. Эти шаловливые нервы, вынуждающие неосознанно дёргать плечом, по-особенному действуют на Панову. Она старается глубоко дышать и не обращать внимания на то, как бешено колотится сердце. Как пульс ритмично бьётся в ушах, заглушая посторонний шум. Как сильно потеют ладошки. Она готова встретиться, но боится, что не сможет нормально смотреть на Кирилла. Не сможет. Когда она отбивает носком по земле и пинает маленький камешек, смотрит на часы и понимает, что от конца пары прошло около получаса, но хозяина машины до сих пор нет. Грусть расползается по телу неприятным ознобом, заставляя передёрнуть плечами. Кидает последний сиротливый взгляд на университетскую курилку и ворота, застывая, выпрямляясь и облегчённо выдыхая. Вот он идёт в компании своих одногруппников, запрокидывая голову от смеха и поправляя висящий на плече рюкзак. Отбивает «пятюни», прощаясь с парнями, и, выбивая из пачки сигарету, прикуривает. Она сканирует его пристальным взглядом, стараясь облизать каждый сантиметр. Внутри клокочет маленький ангел, подсказывающий, что это не простое волнение, вызванное встречей, а чувство, которое можно трактовать как скуку. Есения признаёт собственное поражение, когда думает об этом. Она скучает по нему. Бездумно и безумно до желания опустить все нюансы и просто обнять, впитать запах, принять тепло и снова услышать голос. Это перестаёт быть нормальным. Кажется почти смехотворным, но ранее такого не было. Вернее, не настолько сильно и обострённо, как сейчас. Это потребность. Она проявлялась настолько, что нестерпимо хотелось зарычать от негодования. И почему? Почему рядом с парнем, к которому чувствовала симпатию, не ощущает подобного? Почему холодный и разумный мозг соглашается с кипятящимися от калейдоскопа чувствами? Почему это всё чувствуется к нему? К лучшему другу? Почему это волнение не проходит, а наоборот — нарастает с каждой секундой? И почему так сложно смотреть на него? Кирилл даже не удивляется, когда замечает Панову возле машины. Стоит, как сирота, обмотавшись шарфом, и смотрит поистине радостным взглядом с нотками теплоты и ещё чем-то, что больно укалывает в сердце. Готов усмехнуться от этих мыслей, но сдерживает себя, накидывая капюшон толстовки на голову. Останавливается в метре от неё, сильнее затягиваясь горечью, которая приносит маленькое облегчение. Секундное, чтобы неосознанно вспомнить, что ещё днём очаровательное создание целовалось на виду у всех. На глазах Кирилла. Панова топчется, не решаясь сделать шаг, чтобы обнять или сказать что-нибудь. Наступает моментальная амнезия, тесно пересекающаяся с деменцией, потому что язык словно забыл как говорить. Призывает себя отлипнуть от лицезрения тлеющей сигареты, поднять глаза чуть выше, столкнуться с мощной волной холода и отчуждения в зелёных глазах. Напрягается всем телом, слегка раздражаясь, что Кирилл способен вызывать такие эмоции. — Ты игнорировал меня, — произносит хрипло, окончательно утыкаясь глазами в его колени. — Я был занят. Так же, как и ты, — отвечает без заминки, словно знал вопрос. — Ты бухал, — фыркает, недовольно закатив глаза. И отвечает без промедления, вызывая в ней волну возмущения. — А ты сосалась. Пахнет жареным. — Но ты не ответил мне! И вскидывает на него изумлённые глаза, будто спрашивает: «Ты серьёзно, блин?» — Говорю же: был занят. — Не настолько, что не мог ответить. — Ну, тебе виднее. Сквозит равнодушием. Таким горьким и ненавистным, что начинает жалеть о том, что решила его подождать на улице. Не взирая на то, что могла замёрзнуть и проторчать неизвестно сколько, дожидаясь Дубровского. — Кирилл, — делает глубокий вдох, чтобы унять небольшой вихрь злости и негодования. — Тебя подвезти? Или это сделает Рома? Перебивает быстро, не позволив сказать и слова. Кирилл жмёт кнопку разблокировки дверей. Вроде, фраза не больная, чтобы чувствовать, как от сердца будто отрезали кусочек. Главное — не показывать, как повлияли слова Дубровского. Проглатывая ком, недолго смотрит, чтобы найти более правильный вариант, как поступить. Недовольно фыркает и машет рукой, давая понять, что обойдётся без его помощи. Быстро переставляет ноги по тротуару, всё дальше и дальше удаляясь от университета. Поглядывает на часы, чтобы примерно прикинуть, успеет ли на автобус через пять минут. Пока в мозгах медленно тикает обида, в душе нарастает горечь. Волнует всего один вопрос. Когда из дружбы превратилось в это? Не стоит думать, что они идеальные лучшие друзья, которые никогда не ссорятся. Бывали моменты, после которых могли не общаться несколько дней, но не было такого, чтобы вот так. До беспочвенных обид и лёгких шагов отдаления. И тут говорится явно не о физическом нахождении рядом друг с другом. Ментальное, душевное, родное — вот, какое отдаление. Машина тормозит возле тротуара, по которому буквально летит Сеня, но она не останавливается. Призывает себя не оборачиваться. Продолжает идти быстро, желая, чтобы Кирилл попробовал её догнать. Частенько так делала, чтобы почувствовать себя нужной, когда Дубровский идёт длинным и грозным шагом, укорачивая расстояние между ними. По-детски и даже как-то тупо, но Сеня из раза в раз улыбалась, когда Кирилл догонял, разворачивал и начинал тираду, которая благополучно пролетала мимо ушей. Если догнал, значит ему небезразлично, что Панова в обиде. А она, как дурочка, была рада этому. Еле сдерживала улыбку, пока друг распинался, а она всё думала о том, что какой-нибудь девушке в будущем повезёт с таким, как он. Он же самый лучший. Кирилл достигает Сени за несколько быстрых и длинных шагов, хватает за локоть, резко разворачивая и непонимающе вглядываясь в её глаза. Хочется проникнуть внутрь, чтобы понять, о чём думает девочка. — Панова, скажи честно, у тебя от твоей внезапной влюблённости мозг начал отказывать? Или я чего-то не понимаю? Ты почему мне мозг выносишь? У тебя нет забот? Напоминаю, что у тебя, вроде как, невъебенный Ромео, который водит тебя в кино и смазливо засасывает у универа. Что тебе ещё надо? Устраивай долбёжку внутренностей ему, а не мне! Блять, не забывай, что я твой друг, а не сопливый мальчишка на отцовской машине, который будет терпеть это, — кричит так, что начинают дрожать поджилки. Сеня распахивает глаза, потому что Дубровский склоняется чуть ниже, продолжая кричать, как не в себя. Уверена, ещё немного, и из ушей пойдёт густой, обжигающий пар. Замирает, как вкопанная, не зная, как реагировать. В горле образовывается ком, мягко походящий на слезливый. Противный, горький и тошнотворный. Застревает в глотке, не давая сделать необходимый вдох. Кирилл сильно злится, потому что его начинает немного подбешивать поведение Пановой. Раньше, до своей розовой влюблённости, была обычной девочкой со своими тараканами, но сейчас что-то менялось. Становится невообразимой дурой, тупея и немея, словно забывается, что перед ней не парень недельного знакомства, а чёртов друг, с которым общается с пелёнок. — Как друг мог бы и ответить мне, — с трудом произносит, отворачиваясь и не обращая внимание на боль в руке, вызванную крепкой хваткой. — Хотя бы. — Хотя бы, — усмехается. — Может, вместо того, чтобы написывать мне, спокойно провела бы время с Григорьевым? Ты же этого так хотела! Блять, Панова, — орёт до безумия громко, ощущая, как девочка вздрагивает и смотрит широко раскрытыми глазами. — Ты мне полсентября пилила мозг, какой он охуенно-прекрасный, и ты была бы счастлива познакомиться с ним и сходить куда-нибудь. Ты добилась: познакомилась, сходила погулять и поцеловалась. Я тебе зачем понадобился в четверг вечером, когда ты должна была быть на свидании? — Я хотела тебе кое-что сказать, — выдавливает из себя, чувствуя, как на шее начинает затягиваться петля из пустотелого каната. — Говори же, раз я снова побежал за тобой, пока ты думаешь, что это как-то изменит ситуацию, — всплёскивает руками, качает головой и ждёт яснейшего ответа. Сеня задыхается, поднимая на него глаза, в которых мгновенно застывают слёзы. Она рвано выдыхает, потому что не осознаёт неправильность своих поступков. Кажется, что делает всё так, как и раньше. Как знает, умеет и думает, так и делает, потому что по-другому не умеет. Под ногтями жужжит навязчивое ощущение сделать шаг вперёд, уткнуться в его грудь и разрыдаться оттого, что натворила. Не соображая и воссоздавая идеал в своей голове, столкнулась с грёбаной реальностью. И вместо того, чтобы хоть как-то пойти на компромисс и сделать вид, что ей безумно нравится быть с Ромой, прислушивается к своей голове, которая твердит, что это не то, что нужно. Не горит, не жмётся, не расцветает внутри от мысли, что рядом Григорьев. И пусть его широкая улыбка покорила сердце, это далеко не всё, что хотелось бы иметь. Дело даже не в поцелуе, а в желании. Словно ожидание не срослось с реальностью воедино, и от этого становится всё хуже и хуже. Когда был не доступен, так сильно хотелось, что пальцы на ногах поджимались, а живот скручивался в тугой узел, прося и требуя действий, чтобы развязаться. И вот, буквально столкнувшись с Ромой губами, всё встало на свои места. Придуманная симпатия, возникшая на образе некого фантома, растворилась в пух и прах после похода в кино. Отчасти, во время поцелуя хотелось прочувствовать, как внутри всё трепещет и пульсирует от осознания, что вот она, та самая победа над собой. Сделала шаг вперёд в той самой кофейне, чтобы быть счастливой. Победа, которая стоила усилий над собой, разочаровала. Ощущался не трофей, а проигрыш. Вязкий, противный и до боли жизненный, словно столкнулась со скалой реальности, разбиваясь и видя сущность. Разве не должно всё дрожать от мысли, что Рома наконец-то в её руках? Только тошнотворно-приторная симпатия, которая медленно ускользала из тела, становясь чем-то ветхим и шатким. — И что ты молчишь? — нетерпеливо спрашивает после долгой паузы. — Неужели нечего ответить? — Мне есть, что ответить, Кирилл. Пока ты в таком неуравновешенном состоянии, я отказываюсь говорить то, что хотела сказать вчера. Просто, видимо, дружескому разговору о моём прошедшем свидании ты предпочёл облизывать горлышко бутылки! — держит безэмоциональный тон, надеясь, что не показывает пугливости, вызванной агрессивным состоянием Кирилла. А он неглупый. Видит, что ей очень трудно сдерживать спокойный тон и нормально, не вкладывая гремучую смесь эмоций, говорить. — Давай. Расскажи мне, как вчера было хорошо, — злорадно усмехается. — Тебе станет легче, и ты наконец-то сядешь в долбанную машину, чтобы я отвёз тебя домой. Она закатывает глаза, пытаясь удержать раздражение, но что-то идёт не так. Сеня не выдерживает и произносит недовольно-раздражённым голосом: — Господи, ты можешь успокоиться, Дубровский? Меня начинает бесить твоя манера поведения. Ты стал орать чаще, чем моргать. Кирилл орёт в ответ: — Потому что меня злят твои злоебучие розовые очки с цепочками, Есения. Разуй, блять, глаза! — Я не ношу эти розовые очки! — поднимает голос, зло уставляясь на друга. — Не ношу! — Ладно. Тогда, может, уже расскажешь, нахер ты топчешься возле машины, когда у самой пары закончились два часа назад? Сеня тяжело выдыхает. Ей нужно это сказать, чтобы Кирилл в очередной раз одержал победу. — Потому что хотела поговорить с тобой, но ты вчера был занят попойкой! И да, блин, мы поцеловались! — визжит, вырывая руку и делая шаг назад. — И мне очень понравилось! До безумия! И это был самый лучший поцелуй в моей жизни! И я действительно влюблена в него, потому что он не такой засранец, как ты, Кирилл! Зря только ждала, если вместо нормального трёпа получила это! Машет руками и задыхается, потому что произносит всё за один короткий выдох и не верит собственным ушам и рту, который выплюнул то, что не должен. Кирилл делает опасный шаг вперёд, делая глубокий вдох, чтобы почувствовать носом шлейф грёбаной вишни, которая заменяет воздух и становится валерьянкой. Легче дышать от мысли, что всё вокруг заволочено спелой и сладкой вишней. — Врёшь, — просто отвечает, дёрнув уголками губ. — Нет, — уверенно заявляет, вскидывая подбородок. — Ладно, пусть будет так. Я рад, что ты наконец-то счастлива. По щелчку пальцев тон голоса меняется, становясь спокойным и размеренным. Сеня глубоко дышит, не принимая эту резкую смену настроения. — Да, я очень счастлива. И вообще, ты, как лучший друг, должен реагировать менее… агрессивно, когда я пытаюсь поделиться с тобой счастливым моментом. Кирилл лишь кивает. Ему нечего ответить, потому что знает, что девочка не будет его слушать. — Поехали, — хрипит, кашляя, и возвращается к машине. Довозит Сеню до дома, коротко прощаясь и уезжая, решив, что не будет ждать, пока она зайдёт в подъезд. Теперь для этого есть другой парень. Приезжает домой, стаскивая с себя одежду и загоняя себя в душ, чтобы смыть дневную усталость. Когда голова прикасается к мягкой подушке, глаза прикрываются. Но легче не становится. Почему? А чёрт его знает. Набатом в мозгах стучит сердце, пока под прикрытыми веками мелькает ссора с Сеней. Такая ненужная и бессмысленная.

***

Как только Панова заходит домой, тут же оседает на пол и роняет слёзы, которые с трудом сдерживала при разговоре с Кириллом. Тянет себя за волосы, слегка дёргая и не зная, что теперь делать. Крепкая нить дружбы медленно надрывается, норовя вот-вот разорваться к херам собачьим и опуститься на дно развалин в горах, где никто и никогда не найдёт останки пережитого. Зарёванная влетает в комнату, хватая первую попавшуюся под руку одежду и запихивая в пакет. В портфель кидает несколько вещиц, заправляет волосы за уши и оседает на постели. Внутри вот-вот надломится грёбаная стена безразличия к почти ежедневным ссорам с Кириллом. Ей плохо настолько, что хочется содрогнуться и выблевать из себя всю скопившуюся желчь. Не может оставить всё так. Не тогда, когда нуждается в нём больше, чем в кислороде. Решается быстро, нервно и слёзно. Не может быть всё так. Стоит проверить, чтобы убедиться, что грёбаное сердце, проткнутое ножом, моментально заживёт, когда почувствует мятный запах с табаком, что вместо призрачного шлейфа цитруса, которым дышала в кинотеатре, услышит тот самый аромат, который сводит с ума. И глотка сжимается от нехватки этого, так нужного сейчас, кислорода. Грёбаный спейсер не спасёт, пока не почувствует, как лёгкие стремительно заполняются им. Когда? Когда это стало какой-то невообразимой, почти доходящей до сумасшествия потребностью? Почему раньше не обращала внимания? Замечала, но не так сильно, как сейчас. Почему хочет чувствовать потрескавшиеся губы на своих, будто это было жизненно необходимым и правильным в её мирке? Нет обоснованного и вполне вразумительного ответа, потому что действия говорят сами за себя. Надо. Необходимо. Прямо сейчас. Нужно. Дрожащими пальцами вбивает адрес в такси, чтобы через двадцать минут уверенно звонить в звонок и нервно закусывать губу, потому что в доме не горит свет. Ни дяди Миши, ни тёти Наташи, ни Кирилла похоже нет дома. Сеня топает ногой и, развернувшись, поднимает голову к небу, закрывая глаза и шмыгая носом. Нет варианта, достаёт телефон из кармана, чтобы вызвать такси домой. Жалящее чувство ненужности настигает с головой, вынуждая глаза предательски защипать и выпустить наружу поток слёз. Всхлипывает, вытирая ладошкой нос и рот. Она понимала, что ехать к дому, не предупредив — это плохая идея. Наверное, он сейчас с кем-нибудь, например, с той же Викой, с которой... И снова всхлипывает, думая о том, что Дубровский зарывается своими руками в её волосы, трахает её, пока у них разваливается дружба. И почему? Почему она пришла к нему с надеждой на перемирие прямо сейчас, на ночь глядя, хотя могла бы снова подловить в университете и поговорить с глазу на глаз? Хотелось просто сюда, где всё окутано его теплом и запахом. Думала, что станет легче, как попадёт в излюбленную комнату. Но нет. Она стоит на крыльце, шмыгая носом и смотря в небо. Пора ехать домой. Здесь никто и ничего её не ждёт. Кирилл сонно трёт глаза и ненавидит того, кто с таким нетерпением пытается вдавить звонок. Готов мысленно послать его к чёрту, но всё же поднимается с постели и аккуратно спускается вниз, не включая свет. Родителей нет, что его ни капли не удивляет — где-нибудь засели в приятном ресторане. Щёлкает замком, открывая дверь и моргая несколько раз, потому что на пороге, зарёванная до красных глаз и щёк, с размазанной тушью стоит Панова. Она разражается плачем, крепко сжимает пакет и делает несколько быстрых шагов вперёд, чтобы впечататься в горячее тело и испытать мгновенную расслабленность, приподнимается и уверенно целует в губы. Блять. Он не успевает сказать ни слова, потому что это происходит. Это. Губы в требовательном прошении впиваются в его. Кирилл ловит её, обнимая и сдавливая так, чтобы услышать хриплый выдох. Сеня продолжает реветь и кусать его нижнюю губу, пока он окончательно приходит в себя после недолгого, но мирного сна. Втаскивает её в дом, захлопывая дверь одной рукой. Её глаза и щёки блестят от слёз, тело безумно дрожит. Когда проводит влажными и холодными руками по его плечам, он лишь крепче прижимает к себе, запуская руку в волосы, зарываясь и притягивая к себе. Вишня с мятой явно не сочетаются. Звучит очень по-извращенски, с долей отвратительности, но они, как магниты, тянутся друг к другу, потому что не могут это контролировать. Панова ощущает это: знобящееся и трепыхающееся чувство внутри, где-то под рёбрами, будто там расцветает грёбаная орхидея фаленопсис с тёмными ультрамариновыми лепестками, побуждая к цветению на долгое время. На бесконечно долгое время. Цепляется так крепко, будто боится, что это саднящее глотку чувство появится вновь, окончательно перекрывая кислород. Руками сжимает плечи, жмурясь и пробуя эти распрекрасные для неё губы, которые кажутся сочнее персика в разгар сезона. Она отрывается, чтобы неуверенно открыть глаза и посмотреть в его, которые едва видно в темноте прихожей. Уверенно поднимается в комнату, бросая портфель с пакетом на пол, чтобы снова врезаться в твёрдое тело, ощущая, как пальцы покалывают от обнажённой кожи. Рты сталкиваются в бешеном темпе, будто это единственное, что может спасти от непростительной гибели. Жмётся к нему, как умалишённая, лихорадочно пробегаясь пальцами по обнажённой груди вверх, чтобы сцепить за шеей и приподняться настолько, насколько возможно. Почти мурчит, как кошка, когда Кирилл тянет за волосы, заставляя откинуть голову и приоткрыть рот. Его зубы цепляются за нижнюю губу, слегка покусывая и всасывая. Тогда по позвоночнику пробегает осознание, что при поцелуе с Ромой такого не было. Ничего подобного или хотя бы намёком, чтобы так рвало и бесповоротно сносило крышу. Чтобы лёгкие дышали, полностью раскрываясь и сжимаясь при выдохе. Чтобы живот скручивало до болезненного спазма. Чтобы дрожали коленки, содрогаясь в попытке согнуться. И чтобы внизу живота появилось то самое приятное волнующее жжение, которое стремительно спускалось в трусики. Не нужно иметь опыт, чтобы понять, что тело простреливает лучом возбуждения. Она выгибается, чтобы быть ещё ближе, и тогда Кирилл расстёгивает её куртку, стаскивая по плечам и не разрывая поцелуя. Она поддаётся, помогая выдернуть руки из рукавов, чтобы снова его обнять и не отпускать..? Кофта слегка задирается, прошибая Панову электричеством, отчего она судорожно выдыхает, когда горячие пальцы касаются оголённой полоски кожи между джинсами и свитером. Дрожит, будто мёрзнет, хотя явно, что нет. Это оно — колючее чувство, от которого определённо становится хорошо впоследствии. Языки сталкиваются в ярком и страстном танце. Кто бы мог подумать, что Сеня так быстро примет урок к сведению? Конечно, Кирилл в курсе их поцелуя, но вряд ли она так откровенно целовала Ромео. И не хватает воздуха, поэтому смещает его губы в сторону, которые тут же прокладывают мокрую дорожку по припухшим щекам к скулам, чтобы добраться до мочки уха, нежно всосать и прикусить. Перекатывает на языке серьги-протяжки, почти внутренне ощущая, как Панова закатывает глаза и прикусывает губы. Она приглушённо стонет, когда парень касается губами ушной раковины, обдавая горячим дыханием. Млеет, крепче перехватываясь, потому что ещё чуть-чуть и точно свалится от накатившей волны. — Кирилл, — шепчет в его губы, поднимая взгляд, чтобы разглядеть его потемневшие глаза в непроглядной темноте. Лишь уличный свет подсвечивает комнату из-за неплотных штор, но и этого вполне хватает, чтобы найти чернеющие от желания глаза. — Я соврала, — признаёт тише шёпота. Кирилл сглатывает, моргает пару раз, чтобы понять, о чём говорит малышка. Не понимает, потому что мысли бессвязными нитями путаются в голове. Он возбуждён настолько, что не может ясно мыслить. Его поразила та необходимость и желание, с которыми буквально набросилась Сеня. Без лишних слов показала, что ей нужно. Он принял это, потому что нуждался в этом также остро, как она. Внутри бунтует адское пламя, разожжённое дьяволом, который танцует ламбаду в знак своей победы. Крутится и бьётся в экстазе оттого, что выиграла плохая сторона, которая заставила девочку вернуться и сделать то, о чём Кирилл запрещал себе думать. Даже воскрешать прежний поцелуй. Почти до физической боли комфортно держать Панову в своих руках и поворачивать голову для поцелуя так, как ему удобно. Она поддаётся под ласку, плавясь и начиная рассыпаться, как застывший сахар. — О чём ты? — хрипло интересуется. — О Роме и нашем поцелуе с ним, — выдаёт на выдохе, отчего Кирилл тут же напрягается. Маленькая вспышка алого цвета заслоняет разумное мышление, выставляя агрессию. — Ты пришла, чтобы сказать это? — довольно грубо спрашивает, делая шаг назад. Сеня запускает руку в волосы, чтобы сообразить, как правильно сказать и не видеть злого до чёртиков Кирилла, потому что боится, что всё это закончится. Закончится дружба. Оннуженей. — Я пришла, чтобы сказать, что не чувствую с ним то же, что с тобой, — и наконец-то признаётся, чувствуя, как камень падает с плеч, помогая выпрямиться и ощутить значительную лёгкость. — Я убедилась в этом после кино. — Тогда зачем ты сегодня..? — Потому что это он меня целовал, а не я, Кирилл! — раздражённо фыркает. — Если бы я могла это как-то предотвратить, сделала бы всё возможное. Момент был слегка неподходящий. Вокруг было много студентов, а я не хотела устраивать драму. Сеня делает несколько шагов вперёд, кладя ладони на разгорячённую кожу. Смотрит нежным и искренним взглядом в его сверкающие чем-то особенным и необъятным глаза. Она целует его в грудь, приподнимаясь, чтобы пройтись губами по шее, вдыхая этот манящий запах через нос, и перестать дышать, дабы насытиться. Мажет языком по коже, подводя к уху и всасывая мочку. Ноги болезненно пульсируют оттого, насколько долго Есения стоит в таком положении. Кириллу приятно получать эту удушающую ласку. В голове мелькает мысль, что ни с кем такого не было. Не было таких ощущений, от которых внутренности выворачиваются наизнанку. И, может, Панова была права? В том, что секс должен быть с человеком, который нравится? Беспонтовые совокупления, как правило, выходят сухие и дефолтные, словно выстроенная система. С Сеней как-то по-другому ощущает себя во время поцелуев. Приходится анализировать потом, почему внутри всё сводит от сладкой ласки, хотя с той же Труновой такого нет. Кирилл поворачивает голову, когда девочка прикасается носом к щеке, впивается в приоткрытые губы, прихватывая за горло и сдёргивая с Сени удивлённый выдох. Целует без напора, но очень хочется ворваться в жаркий рот, сплестись с языком, чтобы почувствовать простреливающее пах чувство. Не может, потому что понимает, что Панова только-только начинает исследовать тонкости взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Которые, безусловно, имеют более сексуальный и откровенный подтекст. Не хочет её пугать своим маленьким львом, который пока что довольно облизывается от поцелуев. — Включай сериал, — шепчет Сеня в самые губы Кирилла. — Я пока умоюсь. — Хочешь чего-нибудь? — спрашивает Кирилл, двигаясь в сторону двери. — У меня есть мороженое. — Фисташковое? — уточняет, расплываясь в улыбке. — Фисташковое, — смеётся Кирилл, выходя из комнаты.

***

— Блять, Панова, я говорил тебе, чтобы ты пила аккуратнее! — ворчит Кирилл, вскакивая с постели. — Господи, я только вчера застелил его, — почти стонет. Наблюдает, как Сеня аккуратно ставит кружку с какао на тумбочку и поднимается с кровати, сверкая обнажёнными бёдрами, потому что футболка немного задралась. После душа девочка решила ограничиться одной футболкой. Штаны остались покорно висеть на стуле нетронутыми. Она и раньше так делала, говоря, что кожа должна дышать во время сна. Да и как Кирилл мог что-то сказать против, если стройные ноги притягивали определённо непростой взгляд. Он смотрит на её бедра дольше положенного, и готов застонать от досады. Почему? Почему она такая? Она хихикает, сдёргивая простынь, потому что на той образовалось огромное коричневое пятно от горячего какао. Сеня пыхтит, снимая с громадного одеяла пододеяльник, но Кирилл помогает ей, когда приносит стопку чистого белья. — В сериале был смешной момент! Я не сдержалась! — В следующий раз либо не пей, либо ставь на паузу, потому что пододеяльника такого размера нет, — вздыхает, быстро заправляя чистое бельё. — Боже, как я не люблю это делать. — Я знаю! Но никто не виноват в моей непредусмотрительности. Кто же знал, что Бенни сморозит такую ересь, — и снова смеётся, будто прокручивает в голове момент из сериала. — Я просто не ожидала! Сеня помогает застелить новое постельное и с кайфом прыгает под одеяло, укрываясь, пока Кирилл уходит из комнаты. Телефон вибрирует на тумбочке, и она берёт его, хмурясь. Роман Григорьев: Не хочешь сходить куда-нибудь в выходные? Блокирует телефон, раздражённо выдыхая. Это то, чего она всегда боялась. Нерешительность. Боязнь решить что-то неправильно, что скажется на дальнейшем будущем. У неё есть определённое решение, которое входит в комнату с чашкой попкорна. Сеня подавляет улыбку, понимая, что неосознанно выбрала что-то, что даже не было на подкорке сознания. Любуется телом Кирилла, пока он ходит по комнате, отмечая про себя, что рассматривает его как мужчину, а не как друга. Дубровский в меру подкаченный с широким размахом плеч, с острыми ключицами и мощной шеей. Загорелая кожа переливается на фоне включенного телевизора. Слабо выраженные косые мышцы пресса, уходящие в более сильные ноги. И эти чёрные рисунки на теле, которые он начал набивать с шестнадцати лет. Чёрные крылья почти во всю грудь служат напоминанием о том, как Кирилл долго и рьяно утверждал, что они значат для него некую свободу и одиночество. На рёбрах с левой стороны эта замысловатая фраза с рукой и костлявой кистью. Прямо под сердцем расположился рисунок, запечатлённый на маленьком экране дорогого оборудования в больнице. Последний вдох дедушки Кирилла, последний вскок перед тем, как полетела прямая линия. Кирилл морщится, включая сериал и укладываясь рядом. Он пьёт остывший чай и закидывает в рот попкорн, всё же поворачиваясь к Есении, которая продолжает смотреть на него задумчивым и чересчур внимательным взглядом. — Что случилось? — спрашивает, не прекращая поедать солёную закуску. — Ничего, — моргает пару раз, скрывая лёгкое наваждение, вызванное воспоминанием о дне, когда Кирилл узнал, что дедушки больше нет. Ему было восемнадцать, когда он столкнулся с потерей одного из самых близких для него людей. Сеня помнила, как он в день похорон стоял возле гроба, склонившись и что-то шепча. Видела, как по щекам текли слёзы. Кирилл был разбит, и у него было состояние подобное депрессии. Он отказывался нормально воспринимать происходящее и на какой-то момент настолько закрылся в себе, что перестал выходить на улицу и разговаривать дольше, чем пять минут. Перестал ездить в деревню, где жил дед. Благодаря поступлению и каждодневной поддержке от Сени, Кирилл пришёл в себя. Это случилось в ноябре, когда выпал снег и припорошил могилу, словно одеялом. Сеня склоняется, укладывая голову на плечо и вдыхая мятный запах. Всегда неизменный и такой сладкий, от которого начинается кружиться голова и становится жарко. Кирилл продолжает грызть попкорн, пока Сеня окончательно погрузилась в воспоминания. Она начинает водить пальчиком по крепкому бицепсу, выводя незамысловатые узоры и вызывая мурашки по телу. Панова прикладывается губами к плечу, пока перед глазами проносится вспышка воспоминания, когда ей было шестнадцать. Кирилл слегка пьяный и весёлый позвонил в одиннадцать, попросил встретиться и взять несколько вещей, потому что хотел, чтобы Сеня осталась у него на ночь. Пообещал, что утром отвезёт в школу. Когда зашла в его комнату, сразу же повернулась и решила узнать, чем вызвана пьянка среди недели. Кирилл лишь отмахнулся, сказав, что у друга день рождение. Ложась спать, она внимательно следила за его расслабленными движениями. Когда глаза сомкнулись от усталости, к плечу прикоснулись тёплые губы. Борясь с дрожью в теле, Сеня не стала подавать виду, что не спит. Утром и в течение всего времени с того дня, Панова ни разу не обмолвилась о том, что стала свидетелем проявленной нежности от Кирилла. Такие ласковые чмоки становились чаще. Кирилл всегда прикасался губами к макушке и лбу, а потом дёргал уголки губ в улыбке. Панова таяла. Это одно из самых удивительных и нежных обращений, которые она только видела. Многие готовы были биться головами, когда узнавали, что они просто друзья. Когда Кирилл забирал её со школы, когда утром любезно довозил, когда стоял с ней перед воротами — это всё походило на отношения. Дружеские исключительно. В это слабо верилось, учитывая, что все девочки, начиная с девятого класса, несколько раз в день уточняли одно и то же: «У Кирилла точно нет девушки?» И Сеня всегда отвечала, что точно нет. Жмётся теснее, чтобы грудь окончательно прикоснулась к руке, поудобнее устраивается на плече, скользя взглядом по его открытой из-под одеяла груди. Внутри клубок тепла разрастается и посылает нервные импульсы по телу до мурашек и лёгкого озноба. Почему так приятно лежать, касаться кожи и совсем не думать о том, что это чертовски не по-дружески? Хочется задать сто и один вопрос, чтобы прийти к логическому выводу, но всё отходит на второй план, потому что желает довольствоваться настоящим. Когда рука оказывается на оголённом бедре, Сеня лишь хихикает и прикрывает глаза, наслаждаясь тихим хрустом попкорна и оживлённым спором на телевизоре. А внутри тихо и слабо ликует чёртов ангел, напевая мелодичную песню.