Без раздумий Алина все же переступила через запреты, доверившись внутреннему голосу врача, который не говорил, а кричал о том, что невозможно поступить иначе. Уже через пятнадцать минут ей пришлось оставить все эти мысли за дверью операционной, снова встретившись лицом к лицу с жизнью, которая весела на волоске.
— Никогда не думал, что буду так рад тебя видеть, — вздохнув с облегчением сказал Савельев, нервно перебирая инструменты.
— О правильности моих действий подумаем позже, что произошло? — поправляя перчатки, сказала девушка, подходя к операционному столу.
— Я не вижу возможным проводить операцию, здесь неподалеку в районе промзоны заложников взяли. Остальных пострадавших отправили в соседние больницы, медики оценили состояние средней тяжести и с возможностью довести их до более дальних отделений. Здесь сама видишь.
Девушка подошла к раненому, визуально осматривая повреждения, переводя взгляд на мониторы, которые фиксировали самые неутешительные показатели и давали такие же неутешительные прогнозы.
— Пуля не прошла на вылет. Судя по всему повреждено лёгкое и задеты сосуды, нам предстоит сложная и долгая операция.
— Ничего. И не с таким справлялись. У нас может не быть времени на нормализацию. Почему крови так мало?
Калинина недовольно посмотрела в сторону медсестры, которая ставила капельницу для переливания.
— Потому что четвёртая отрицательная, должны привезти.
Все оборудование было готово и к реанимационным действиям, и к началу операции, врачам оставалось лишь оценить тяжесть состояния и выбрать правильную последовательность действий, чтобы хотя бы попытаться вытащить ещё одну жизнь с того света.
Взяв небольшой фонарик со стола, девушка открыла глаза пострадавшего, проверяя реакцию. Зрачки очень плохо реагировали на свет.
— Алина, пульс.
Калинина перевела глаза на экран. Пульс 110. При критически низком давлении. Единственным верным решением сейчас было не давать и без того ослабшему организму бороться в полную силу, а напротив, ввести его в искусственную кому. Медики поочередно вводили необходимые препараты в вены раненого. Калинина отошла в сторону, готовя аппарат искусственного дыхания, который был неотъемлемым звеном при коме.
— Ещё кое-что. Врачи со скорой передали слова его коллеги о том, что он уже перенёс клиническую смерть несколько лет назад.
— В смысле коллега? — врач подошла к Данилову, аккуратно устанавливая трубку, подающую кислород.
— Не важно, — осознав, что сказал лишнего, мужчина попытался перевести тему, разговаривая со своими ассистентами.
— Олег.
— Это не заложник. Данилов Степан Андреевич, капитан полиции, сотрудник Федеральной экспертной службы.
— Серьёзно? — девушка недовольно вздохнула, разведя руками, — конечно, мне же мало Следственного комитета, мы добавим ещё ФЭС.
— Подумай и об этом позже. Тебе уже нечего терять.
— Ну тогда извините, товарищ капитан, вам прийдется пойти на поправку. В моих планах тюрьмы не было.
Когда все признаки успешного введения в кому присутствовали, медики ненадолго выдохнули, уже собираясь начинать операцию, но через некоторое время мониторы снова показывали критическую картину. Пульс, вместе с давлением стремительно падали к нулю. Другой прибор фиксировал отклонения сердечного ритма, что могло ещё быстрее привести к клинической, а затем и биологической смерти. Медики поочередно вводили препараты, использовали дефибриллятор для восстановления сердечного ритма.
Разряд… Тридцать джоулей… без изменений. Ещё разряд. Увеличить мощность. Разряд.
Только спустя около пятнадцати минут состояние снова удалось стабилизировать.
Стоящий рядом хирург и ассистенты помогали в реанимационных действиях, но работы на тот момент у них было намного меньше, чем у Алины. Как правило, они приходили уже к началу операции, когда пациент был готов к ней. Поэтому редко тот же Савельев видел, как Калинина борется за жизнь пациентов, отдавая себя до последней частицы этому процессу. Алина ещё раз проверила дозировку в капельнице и убедившись, что к операции можно приступать, дала знать об этом хирургам.
— Вы можете начинать, — девушка села на место анестезиолога, за головой оперируемого, не сводя глаз с экранов, фиксирующих показатели кровяного давления и сердечного ритма.
Скальпель, разрез, хлынувшая кровь… Теперь всё зависело от слаженной работы хирургов.
Операция длилась около четырёх часов, когда врачи наконец смогли вытащить пулю и сшить под микроскопом мельчайшие сосуды. Вся операция проходила практически в полной тишине, каждый врач чётко делал свою работу, чтобы не упустить никакой детали.
— Олег, заканчивайте, — замечая, что состояние снова ухудшается, Калинина стала сосредоточеннее. Медицинская маска закрывала практически все лицо, но не скрывала глаз, в которых едва заметно улавливался испуг.
— Ты же знаешь, я делаю всё, что могу.
Анестезиологи часто спорят с хирургами входе операций, дорогого стоит, когда один согласен с другим без потраченных минут. Несмотря на то что Олег и Алина хорошо ладили вне операционной деятельности, все их споры внутри работы были похожи на дискуссию злейших врагов: на повышенных тонах и без желания уступить.
— Значит нужно делать быстрее. Мы его убьём такими темпами.
— Не говори под руку. Я делаю свою работу, а ты делай свою.
За это время состояние Степана несколько раз было на той самой грани, к которой он однажды уже подошёл. Казалось, его организм просто в какой-то момент уставал бороться и решал сдаться.
Состояние все ещё характеризовалось как крайне тяжёлое, однако сама операция подходила к концу. Её можно было назвать вполне успешной, учитывая характер ранения и то, что им не пришлось полностью вскрывать грудную клетку и останавливать сердце, хотя хирурги готовились именно к такому ходу событий. Пройдя пуля хотя бы в нескольких миллиметрах левее, бороться было бы уже не за кого. Последние штрихи, наложенные швы и операционная стремительно опустела. В ней осталась только Калинина, которая продолжала наблюдать за показателями жизнедеятельности, будто гипнотизируя полосу на экране, чтобы она даже на короткое время не стала горизонтальной. Она должна была убедиться в том, что состояние нормализуется и организм в очередной раз не даст сбой.
После обычных, штатных операций больного вскоре выводят из наркоза. Здесь о том, чтобы выводить Данилова из комы, не могло быть и речи. Ещё никогда звуки реанимации так не давили на её психику. Проблемы наваливались, как снежный ком и до конца оставить их за пределами больницы не получалось. Звуки приборов казалось задевали самые тонкие струны души, находиться здесь тяжело, даже когда ты по ту сторону, но и выходить не было никакого желания. Развитие дальнейших событий, в отличии от состояния больного, она могла предугадать в точности до мелочей.
Алина смогла покинуть операционную только спустя час, когда состояние было более менее похоже на стабильное. Её смена давно закончилась. По пути в ординаторскую она встретила своего коллегу Алфёрова, которому рассказала весь ход операции и о том, что теперь ему необходимо было принять решение, когда можно выводить Степана из комы.
— Серьезно? Сотрудник полиции? Да, Алина, ты не перестаёшь удивлять. Понять только не могу — это смелость или абсолютный пофигизм на все?
— Павел Игоревич, это отсутствие выбора и невозможность поступить иначе.
— Ну выбор есть всегда. О последствиях только не все задумываются. Там кстати Савельев уже пишет объяснительные.
— Никто и не сомневался.
Главный корпус.
Кабинет главного врача.
Поднявшись на третий этаж и дойдя до самого последнего кабинета, он слегка постучал, но не дождавшись ответа, зашёл.
— Можно?
— Садись. Ну что скажешь?
— А что мне сказать?
— Попытаться объяснить, как в здравом уме и трезвой памяти, в чем я уже сомневаюсь, один из ведущих хирургов Москвы, гордость отечественной кардиологии, человек, чья принципиальность всегда заходит первее, чем он сам, смог допустить на операцию анестезиолога, которого отстранили от этой деятельности?
Любая должность, которая подразумевает управление или ответственность требует от людей выдержки, холодного разума и терпения. Но по Калинину было видно, что с каждым ответом своего подчинённого он лишался этих качеств.
— Мне нечего объяснять. Если бы у меня был хоть грамм сомнений в Алине Александровне, я бы никогда не пошёл на это. А так считайте, что под собственную ответственность.
— То есть ты сейчас с полной уверенностью можешь сказать, что жизни раненного ничего не угрожает?
— Нет, не могу. С таким ранением нужно быть оракулом, чтобы дать предсказания.
— Шутишь? А что вы на пару с Алиной Александровной будете делать, если не дай Бог?
— Никакого Бога. Мы сделали все что могли. Даже если что-то пойдёт не так, нашей вины в этом не будет.
— В тот раз она тоже сделала все, что могла? Олег, ты хоть понимаешь, что мы все в тюрьму пойдём после такого. Ты хоть представляешь, чего мне стоило оставить Алину реаниматологом, потому что нам не хватает персонала? Ей строго на строго было запрещено даже приближаться к операционным.
— Андрей Алексеевич, а не сели бы мы в тюрьму, если бы не успели даже начать операцию, а потом бы на вопрос: «А что пошло не так? — ответили бы. — Да вы знаете, у нас один анестезиолог отстранён, другой в отпуске, третий дома? Мы не успели», — в данной ситуации я не мог поступить иначе.
— Пиши объяснительную. Я только представить не могу, что там такое можно написать, чтобы оправдать вашу безответственность.
Не успев дописать, в кабинете появился ещё один виновник происходящего.
— Приветствую, надеюсь ничего не пропустила?
— Стучаться нужно.
— Извините, забыла, — подойдя к столу главного врача и постучав по нему, сказала девушка, — так?
— Весело?
— Напротив.
— Ну объясни мне тогда, что это было?
— Я делала свою работу. Либо обеспечьте бесперебойную работу анестезиологии, либо поставьте охрану, потому что если нужно будет повторить, я сделаю это без раздумий, пускай там хоть министр обороны лежать будет.
— Ну уж нет. Второго раза точно не будет. Все такие смелые, а отвечать мне. Идите с глаз моих. Алина, а ты зайди в отдел кадров, я подписал приказ на твой отпуск, тебе пока вообще здесь лучше не появляться.
— Можно хотя бы до конца недели доработать? У меня пациенты.
— Алина.
— Андрей Алексеевич.
— Идите.
Савельев не стал вмешиваться в разговор, расписавшись на объяснительной и положив лист на стол, вышел из кабинета. Не дождавшись точного ответа, следом за ним вышла Калинина.
Расстояние от центрального корпуса до реанимации коллеги шли в полной тишине, каждый думал о чём-то своём.
— Мне наверное нужно извиниться?
С одной стороны хирург был уверен, что поступил правильно, с другой — его мучало угрызение совести, будто это он подтолкнул анестезиолога на то, что очевидно не поможет, а только усугубит её ситуацию.
— За что?
— Ну я правда не должен был тебя заставлять этого делать.
— Олег, ты никого не заставлял. Забыли. Вообще ничего мне сейчас не говори. У меня нет сил. Я домой.
— Может тебя подвезти?
— Нет, спасибо, я на машине.
Попрощавшись, коллеги разошлись в разные стороны. Олег ушёл в сторону хирургического отделения, Алина вернулась в реанимацию, чтобы наконец-то переодеться и уехать домой, естественно забыв, или делая вид, что забыла, подписать приказ о своём отпуске.
Выходя из отделения, куда вход посторонним строго запрещён, Калинину остановил молодой мужчина.
— Девушка, а с кем я могу поговорить по поводу состояния нашего сотрудника? Его ночью сегодня к вам доставили.
— Простите, а вы.? — уставшим голосом спросила анестезиолог.
Больше всего она не любила разговоров с родственниками. Пускай их было намного меньше, чем у хирургов и прочих лечащих врачей, но они были. И казалось что они забирали ещё больше моральных сил, чем сам процесс спасения пациентов.
— Прошу прощения, не представился, Тукаев Артём, сотрудник Федеральной экспертной службы, — достав удостоверение, сказал патологоанатом.
— А, вы по поводу Данилова? Знаете, я бы рада дать хотя бы какие-то прогнозы, но сейчас, к сожалению, этого никто не сделает, состояние крайне тяжёлое. Мы ввели его в искусственную кому, большая потеря крови, сложная операция, нужно время.
— У нас есть ордер на изъятие табельного оружия, удостоверения и пули, когда мы можем это сделать?
— Я думаю когда хотите, его вещи остались в приёмном отделении, а пулю вам передадут. Чем-нибудь ещё могу быть полезна?
— Да, если это возможно, не могли бы вы отправить мне историю болезни?
— Ну я не думаю, что с этим будут какие-то проблемы, — неуверенно, и даже удивленно ответила Алина, — только сделайте официальный запрос, чтобы у нас проблем не было, которых и так достаточно.
— Да вы не удивляетесь, я судмедэксперт, это просто чтобы понимать всю картину происходящего.
—Не рано ли судмедэксперт интересуется нашим пациентом?
— Ну не только же мне с мёртвыми работать, — улыбнулся Артём, — я вас понял, вопросов больше нет. Только просьба, если что-то изменится, не могли бы мне сообщить об этом?
— Да, конечно, я оставлю ваш номер дежурным. Если что-то случится, вам сразу же позвонят, если хотите вы можете оставить номера родственников.
— Спасибо. Будем надеяться, что позвонят с хорошими новостями, — сделав небольшую паузу Тукаев продолжил, — думаю моего номера будет достаточно. До свидания.
—Ну ладно, как знаете. До свидания.
Для неё это был странный и непривычный ответ, обычно родственники как только узнают о том, что их близкие попадают в больницу, а тем более в реанимацию, начинают чуть ли не штурмом брать отделения, пытаясь пробиться туда, где им совсем не место, не понимая, что ничем не могут помочь, а будут только мешать.
Ближе к полудню Алина наконец-то добралась до дома. Теперь ей предстояло свыкнуться с мыслью, что на ближайшее неопределенное время ей не вставать на ночные вызовы, не задерживаться на работе, не пить тот бесполезный горький кофе. Пускай пока это будет всего лишь отпуск по приказу, который она ещё даже не подписала.
Конечно же неслучайно.
