***
Минувшие годы сказались на Эймонде Таргариене не лучшим образом: события, ознаменовавшие конец битвы за власть, и так подкосили мужчину, но уход Люцериса в Дрифтмарк сломил окончательно, оборвав то единственное, что связывало его с этим поганым миром. Разумеется, Эймонд понимал, что отъезд племянника в наследственные земли неизбежен, и все же не думал, что это ударит по нему так сильно, перевернув всё внутри. Таргариен помнил до сих пор ту всепоглощающую мучительную боль, терзавшую всю его суть, когда еще не оправившийся после болезни Люцерис седлал Арракса, не отводя от него своих глубоких карих глаз, полных невыразимой тоски. Мужчине казалось тогда, будто от него отрывали самую значимую часть, которой уже не суждено восстановиться. Предчувствие не подвело, но время скрасило боль, и с годами невыносимая тоска по племяннику стала приобретать притупленный характер, а неодолимое раньше желание власти как данности волновало всё меньше; сейчас Эймондом двигало скорее стремление сохранить то немногое, что у него ещё осталось — семью: таких же сломленных, как он сам мать и деда, а также, разумеется, каким-то чудом сохранившую прежнюю непосредственность сестру с детьми. Тревожные месяцы, проведенные в Королевской Гавани, складывались в столь же напряженные годы, постепенно превращая жизнь Эймонда в безнадежную рутину, состоящую из сплошных заседаний совета, политических интриг и претворения в жизнь королевских капризов, которые надоели до одури. Единственным, что удерживало мужчину от навязчивого желания бросить все здесь и сейчас оставалось благополучие родных. Когда в один из обыденных дней в зал заседания малого совета ступил новоявленный мастер над законами, Эймонд не удостоил его и малейшим вниманием, тем более не признал в нем племянника: равнодушно мазанув по вошедшему косым взглядом — мастер над законами, что за бездарная должность, — мужчина отвернулся к более значимым для его сферы деятельности членам совета. Уже после того, как незнакомец подозрительно быстро занял место рядом, Эймонд повернул голову и замер в недоумении, обращая внимание на знакомые тёмные кудри, упрямый подбородок и родные карие глаза, которые преследовали во снах каждую ночь. «Идиот. Как можно быть таким идиотом?!» — пронеслось в голове. Как мастер над шептунами Таргариен был прекрасно осведомлен, что Люцерис Веларион собирался прибыть в столицу, в то время как о пустующем уже несколько месяцев месте в малом совете же знали и вовсе все Семь Королевств. Не в силах отвести взгляда от повзрослевшего племянника, Эймонд недоумевал от собственной глупости — как, пекло его побери, он умудрился не сложить воедино столь очевидные факты. В какой-то момент самотерзаний Таргариен заметил теплую полуулыбку на обветренных губах принца и понял, что всё это время Люцерис тоже не сводил с него глаз. Подавив желание улыбнуться в ответ, Эймонд усилием воли заставил себя отвернуться в попытках успокоить зашедшее галопом сердце и предательски участившееся дыхание. Просидев несколько безумно долгих минут, уставившись в одну точку на столе, Эймонд не выдержал и вновь скосил глаз на племянника. Проклятый мальчишка Стронг перестал быть мальчишкой. Теперь рядом с Эймондом возвышался статный молодой мужчина: широкие плечи больше не казались угловатыми, сухие ладони покрылись мозолями, а подбородок с трогательной ямочкой покрывал слой ровной щетины. И, насколько Таргариен мог судить, сидя за широким столом, ростом племянник мог теперь с легкостью посоревноваться с самим Эймондом. Треклятые члены совета говорили что-то о строительстве торгового квартала и дооснащении новых кораблей, мерах поддержки производства шерсти и множестве прочих безусловно важных вещей, но Эймонду стало резко плевать на положение дел в королевстве: он отвечал односложно королеве и лордам-сановникам, но все его внимание было обращено к новоиспечённому мастеру над законами. Каким же глупцом он был, наивно полагая, что сумел обуздать тоску по племяннику — сейчас подавленные за годы чувства разом вспыхнули с новой силой, воспламеняя все внутри. Таргариен не мог заставить себя оторваться надолго от созерцания повзрослевшего Люцериса и прекратить прокручивать в мыслях самые разные вопросы, заполонившие вдруг сознание. Как за эти неполные шесть лет его милый нескладный племянник, смущавшийся порою собственной тени, пекло его побери, успел стать этим эффектным мужчиной, который столь бойко и уверенно доказывал сейчас что-то в споре с мастером над монетой? Какого дьявола Люцерис вообще прибыл в Королевскую Гавань со своего клятого острова? И, наконец, ему показалось, или поганец действительно обогнал его в росте?.. Седьмое пекло. Люцерис всё же стал выше него и теперь спокойно мог смотреть в лиловый глаз, не задирая головы. Эймонд проверил это сразу же после заседания малого совета, зажав племянника в каком-то неприметном тёмном углу. Разница в росте была почти незаметна, но только не для Таргариена: сейчас мужчина слишком отчётливо ощущал те лишние пару-тройку сантиметров, которые заставляли чувствовать бессильную злость как на треклятого бастарда, так и на себя самого, и оттого раздражали ещё сильнее. Взбешённый абсолютно возмутительным, по его мнению, обстоятельством, Эймонд, схватившись за лацканы камзола племянника, притянул того ближе и смял чувственные губы паршивца своими, терзая до крови, отчаянно. Когда Люцерис начал ласково отвечать на жёсткие поцелуи-укусы, легко поглаживая его волосы одной рукой, а скулу — другой, будто в попытке успокоить, Эймонд поплыл. Таргариен сам не понял, когда позволил желанному племяннику перехватить инициативу. Клятый мальчишка Стронг, точнее, уже давно не мальчишка, был до предательской дрожи в коленях хорош. На удивление умело сочетая в ласках нежность с долей жёсткости, Люк мягко покусывал его губы, то и дело оттягивая нижнюю, дразняще обводил языком, исследуя манящий рот. Подавив в себе навязчивую мысль о том, что следовало бы убить с особой жестокостью грязную шлюху, которая посмела научить его бастарда так целоваться, Эймонд отпустил себя, тая и плавясь в горячих руках. Неожиданно Люк отстранился. Эймонд тут же попытался сократить расстояние между ними, вновь приникая к мужчине, но племянник удержал его на месте, не позволив прижаться вплотную. — Что не так? — прошипел Таргариен нетерпеливо, гневно сверкая единственным глазом. — Я… — Люцерис запнулся, отводя взгляд, — Прости, — на грани слышимости выдохнул он и отпрянул. Эймонд молча наблюдал за стремительно удаляющимся племянником, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Проведя ладонью по раскрасневшемуся лицу в стремлении согнать нахлынувшую бурю, казалось бы, позабытых эмоций от близости с Люцерисом, он заставил себя оттолкнуться от спасительной прохлады каменной кладки стены. «Надо выпить», — забилось навязчиво в сознании по пути в покои, но Таргариен мотнул головой, заставляя себя отогнать соблазнительную мысль — не хватало ещё с возрастом стать копией покойного брата. Войдя в покои, Эймонд замер в замешательстве — что-то было не так. Нащупав рукоять кинжала у пояса, мужчина медленно двинулся вперед. Таргариен едва удержал себя в руках, не подпрыгнув, когда увидел тёмный силуэт у дальнего окна своих покоев. Люцерис. Эймонд с трудом узнал племянника в стоящей к нему спиной высокой фигуре, еще не до конца осознав произошедшие за годы преобразования. — Я напугал тебя, дядя? — спросил Люцерис на грани слышимости, выступая на свет. Эймонд хмыкнул язвительно, уловив дразнящие нотки в тоне племянника. — Много же ты о себе мнишь, — протянул Таргариен ядовито, — Чтобы напугать меня нужно что-то посерьёзнее наглого бастарда. — Прости, что явился без приглашения, — парировал Люцерис на удивление легко и искренне, заставив Таргариена, уже готового к словесной перепалке, лишь возмущенно втянуть носом воздух. — Располагайся, раз уж пришёл, — бросил мужчина прохладно, устало падая в одно из кресел возле стеллажа, полного книг, — Впрочем, тебе явно не нужно моё разрешение, — язвительно протянул Эймонд, одарив красноречивым взглядом кубок с вином в руках племянника. Люк ответил тёплой улыбкой, вновь сбивая с дяди всё желание язвить. Со смесью молчаливого недоумения и негодования Эймонд наблюдал, как его племянник по-хозяйски цепляет второй кубок за резную ножку и, наполнив его чем-то ароматным и хмельным, протягивает Таргариену, устраиваясь рядом. «Что ж, сегодня можно позволить себе эту слабость», — заключил Эймонд, принимая кубок из чужих рук. Изо рта вырвался тихий вздох, когда пальцы племянника прошлись ненароком по тыльной стороне его ладони. Не отводя глаза от Люцериса, Таргариен будто в тумане наблюдал, как мягко очерченные губы касаются края кубка, и мужчина напротив делает солидный глоток. Неопределенно хмыкнув, Эймонд пригубил хмельной напиток, повторяя за племянником скорее интуитивно. Терпкое вино разлилось по языку приятной горечью. Мужчина прикрыл единственный глаз, наслаждаясь послевкусием. Племянник угадал с выбором — Эймонд всегда предпочитал редкие в Вестеросе сухие вина. Губы Таргариена тронула легкая улыбка: почему-то он вдруг почувствовал, казалось бы, давно утерянное умиротворение, которое так часто посещало его годами ранее рядом с племянником. Раскрывать сомкнутые веки совершенно не хотелось: Эймонд был уверен — это тотчас же разрушит хрупкое волшебство момента. — Зачем ты прибыл в Королевскую Гавань? — нарушил затянувшееся молчание Эймонд, усилием воли заставив себя поднять взгляд на племянника. — Ты удивишься, если я скажу, что прилетел навестить дядю, поимевшего меня пару раз? — поинтересовался Люцерис с полуулыбкой. Эймонд поперхнулся вином, одаривая племянника уничтожительным взглядом. — Прости-прости, — примирительно поднял руки мужчина, усмехнувшись, — Хотя, знаешь, это и правда стало главной причиной, — выдал принц на удивление легко, прослеживая непередаваемый калейдоскоп эмоций, проносящихся в лиловом глазе, — А ещё…я просто не мог больше там находиться, — голос Люцериса стал глухим, — Это все, — принц запнулся, — Не мое. — Что за вздор? — Таргариен устало оперся на подлокотник, подавался ближе к племяннику. — Морской Змей болен, не думаю, что ему ещё долго осталось, — Люк откинулся на спинку кресла, потирая виски, — Ты скажешь сейчас, что я слабовольный глупец, и будешь прав, но я не мог больше находиться там, зная, что его конец близок. Он столько сделал для меня, хотя я и не заслуживал. — Все умирают, Люцерис, — неожиданно спокойно ответил мужчина, — А его смерть принесёт тебе земли и титул. — В том то и дело! Ты же всё прекрасно знаешь, Эймонд, — принц посмотрел неожиданно зло, — У меня нет права принять этот титул! — Нет права? Или ты не хочешь? — уточнил Таргариен, мягко обхватывая пальцы сидящего напротив племянника. Люцерис удивился, не встретив в словах или взгляде Таргариена ожидаемой жёсткости. — Нет… — начал было Люцерис, обескураженный, но осёкся, наткнувшись на пронзительный взгляд лилового глаза, — Да, — протянул он неуверенно, но вновь запнулся, — Я не знаю, Эймонд! — выдохнул наконец принц обречённо, выдерживая слегка насмешливый взгляд дяди, — Я знаю только, что хочу быть достойным человеком. Занять место деда будет подло по отношению к нему, я чувствую. Помедлив, Таргариен тяжело вздохнул и коснулся предплечья племянника. Взгляд мужчины изменился с ироничного на пугающе-серьезный. — Неважно, кто был твоим отцом, дорогой мой Лорд Стронг, ты рождён, чтобы править, — пальцы Эймонда сжались на руке племянника, — Неужели ты и правда думаешь, что Корлис Веларион не знает очевидного? — Люк вспыхнул от слов дяди, — Твой дед знает также, что история запомнит не цвет глаз или волос, но твои поступки, — хватка Таргариена ослабла, и теперь он лишь поглаживал предплечье мужчины, — А если тебя действительно волнует такая мелочь, как благородство и честь, вот моё мнение — из тебя вырос достойный умный мужчина, Люцерис, и Морской Змей сделал верный выбор, провозгласив тебя своим наследником. Таргариен выдержал паузу, вглядываясь в тёплые глаза напротив. — А теперь скажи — ты хочешь быть Лордом Приливов? — Да, — легко ответил молодой мужчина. — Так будь им, — ладонь Эймонда оставила руку племянника и коснулась колючей щеки, — Ты дракон, Люцерис, — подушечка большого пальца очертила скулу принца неожиданно мягко, — Драконы всегда берут, что хотят. В карих глазах мелькнула внезапная решимость. — Сейчас я хочу тебя, — голос Люцериса был твёрд и спокоен. Эймонд неопределенно хмыкнул, приподняв изящную бровь — не таким он запомнил племянника. Впрочем, изменения, произошедшие с Люцерисом за минувшие годы, привлекали Таргариена, пробуждая новые волнующие чувства глубоко внутри. — Так иди и возьми, — прошептал Эймонд, отрывая руку от лица племянника, и грациозно откинулся на спинку кресла, не сводя с него заинтересованного взгляда. Будто боясь растерять былую смелость, Люцерис подорвался в сторону дяди. Опустившись на колени перед Таргариеном, он бережно коснулся упавшей на плечо серебристой пряди и глухо выдохнул — волосы Эймонда, всегда вызывавшие трепетное восхищение у лишенного валирийских черт Люцериса, остались такими же густыми и шелковистыми, как пять лет назад. Тяжело сглотнув, принц подался вперед, вклиниваясь между ног Таргариена, и прижался вплотную, позволив себе наконец зарыться пальцами в платиновые локоны. — Седьмое пекло, Люцерис, — прохрипел Таргариен, — Не заставляй меня передумать. — Извини, — выдохнул принц, тепло улыбнувшись, — Просто ты даже представить не можешь, как давно я об этом мечтал. — Избавь меня от своих… — начал было Таргариен, но тут же простонал удивленно в рот племянника, когда тот смял его губы во властном поцелуе, зарываясь глубже в серебристые волосы, слегка массируя затылок. «Пекло, да он неплох» — пронеслось в голове, прежде чем Эймонд во второй раз застонал приглушенно и подался бедрами вперёд, почувствовав широкую ладонь на своём паху. Проклятый мальчишка делал всё именно так, как нужно — быстро и сильно, без возможности и желания передумать. Обжигающая рука племянника сразу задала нужный темп, удивительно правильно сжимая и потирая его стремительно твердеющую плоть через ткань штанов. Вдруг до Таргариена дошло — паршивец просто копирует его же, Эймонда, ласки, которыми он в своё время сам доводил до исступления юного племянника. Неожиданно Люцерис оторвался от желанных губ, вырывая из дяди напряженный полустон-полувздох, и, оттянув ворот камзола, спустился дорожкой обжигающих поцелуев по шее до ключицы. Не прерывая ласк, принц стянул с дяди камзол, а затем и рубаху, откинув мешающую одежду куда-то за спину. Пройдясь губами от груди до напряженного живота, Люк взялся за завязки штанов. Спустя пару минут он избавил Эймонда от остатков одежды и накрыл ладонью его возбужденную плоть. — Подожди, — пальцы Таргариена судорожно вцепились в ласкающую руку, — Идем в постель. — Когда-то я это уже слышал, — протянул Люк лукаво, но послушно убрал руку от паха дяди, принимаясь стягивать собственную одежду. Не удостоив племянника ответом, Эймонд молча поднялся из кресла и сделал пару шагов в сторону окна. Лучи закатного солнца осветили обнаженное тело Таргариена, окрасив подтянутую фигуру багряными бликами. Стянув скрывающую сапфировый глаз повязку, мужчина повернулся и бросил на племянника насмешливый взгляд, прекрасно понимая, какой производит эффект. — Про штаны не забудь, — напомнил Эймонд, улыбнувшись краешком губ при виде замершего с сапогом в руке принца. Вспыхнув, Люк принялся избавляться от остатков одежды с удвоенной скоростью. Довольный произведенным впечатлением, Таргариен приблизился к влюбленно взирающему на него племяннику и, взяв его за руку, с победной усмешкой потянул к постели. У самой кровати Эймонд выпустил из пальцев широкую ладонь и, опустившись на перины, грациозно откинулся на подушки. — И чего ты ждёшь? Особого приглашения? — вновь усмехнулся Таргариен, не сводя с племянника довольного взгляда. Вкрадчивый шёпот вырвал Люка из оцепенения. — А? — он с трудом заставил себя оторвать глаза от порочной картины, — Что? Я…прости. Ты прекрасен, — на чувственных стронговских губах заиграла восхищенная улыбка. Эймонд закатил глаз скорее для вида и вполне удовлетворённо хмыкнул. Приятная тяжесть тела племянника опустилась на него неожиданно, заставив приглушенный вздох сорваться с губ. Когда дядя развел под ним колени, раскрываясь сильнее, Люк не смог удержаться. Склонившись к паху Таргариена, он поцеловал нежную кожу на внутренней стороне бедра. Наградой ему послужил сдавленный всхлип откуда-то сверху. Тихий задушенный звук, вырвавшийся из горла дяди, оборвал что-то внутри мужчины, и Люцерис, отбросив сомнения, принялся жадно ласкать языком и губами покрывшуюся мурашками кожу, дразняще покусывая и покрывая поцелуями, не притрагиваясь, однако, к подрагивающему от возбуждения члену. В какой-то момент сверху застонали просительно, и Люк, сдавшись, обхватил губами твёрдый ствол, сразу беря на всю длину. Пальцы Эймонда тут же нашли тёмные кудри и, накрутив безжалостно на кулак отросшие пряди, задали быстрый ритм. Люцерис не сопротивлялся: принц усердно старался расслабить саднившее горло, позволяя дяде вбиваться в рот и глотку в нужном ему темпе. Спустя пару минут активных движений плоть Таргариена начала пульсировать на языке, истекая смазкой. Услышав, как наверху хрипло простонали его имя, Люк резко оторвался от твердого члена, слегка пережимая у основания, не позволяя кончить. Эймонд процедил сквозь зубы непонятное Люцерису ругательство на валирийском, лишённый податливого рта племянника, и вдруг застонал приглушенно, почувствовав у своего ануса смазанные пальцы. «И когда только успел?» — успело пронестись в голове прежде, чем он почувствовал плавное проникновение. Внимательно следя за выражением лица напротив, Люцерис аккуратно исследовал горячие стенки, слегка массируя, в стремлении как можно скорее найти ту самую точку внутри тела Эймонда, которая когда-то заставляла его самого извиваться в сладостном наслаждении. Когда принц добавил второй палец, он услышал приглушенное шипение. — Я делаю тебе больно? — спросил Люк взволнованно. — Заткнись, — прохрипел Таргариен, сминая в руках расшитые простыни. Люцерис вовремя заметил тень паники, мелькнувшую на глубине лилового глаза. Вновь опустившись к паху Таргариена, принц обхватил губами его опавший ствол, вырывая задушенный вздох. — Пекло, Люцерис, — хриплый шёпот, который тут же сорвался на беспомощный стон, убедил принца, что он движется в верном направлении. Губами и языком лаская стремительно твердеющую плоть, Люк продолжал аккуратно растягивать тугое отверстие. Вдруг он задел что-то внутри, отчего Таргариен застонал благодарно. «Наконец-то» — пронеслось в голове облегченно, и принц повторил движение. Прикусив ладонь, Эймонд подался бедрами вниз. Не прекращая посасывать возбужденную плоть, принц начал ритмично массировать бугорок простаты, то и дело разводя пальцы внутри, бережно подготавливая тугие стенки. Вскоре в растянутом отверстии с лёгкостью двигались уже три пальца под приглушённые стоны Таргариена: подмахивая бедрами, мужчина в забытье метался на смятых простынях, в попытках насадиться глубже одновременно как на терзающие его пальцы, так и на ласкающий до упоения правильно рот. В какой-то момент Эймонд понял — ещё пара-тройка движений горячего рта и пальцев внизу, и он позорно кончит, не дотянув непосредственно до соития. Дёрнувшись куда-то в сторону, он попытался уйти от сжигающих изнутри ласк. Люцерис оторвал голову от паха Таргариена. — Я сделал что-то не так? — Все так!.. — Эймонд запнулся, когда его взгляд упал на блестящие от слюны покрасневшие губы племянника, — Хватит, вставляй уже, — прохрипел он мученически. — О…да, — протянул Люцерис растерянно, извлекая пальцы. Принц застыл на мгновение, задерживая взгляд на приоткрытом колечке ануса Таргариена, — Как скажешь, — голос мужчины сорвался на возбужденный хрип. Отстранившись от паха Эймонда, он мягко огладил бледное колено дяди в стремлении успокоить не то загнанно дышащего под ним мужчину, не то самого себя, сжигаемого острым возбуждением. Принц и так был на грани, но, когда он, вжавшись бёдрами в чужие, начал плавно входить в тугое отверстие, его повело окончательно: горячая глубина восхитительно плотно обхватила головку его члена, разом выбивая все оставшиеся мысли. Эти потрясающие ощущения даже близко не походили на те, что он испытывал от близости с женой — сейчас все было гораздо более сильно, чувственно и в разы ярче. Не выдержав, Люк порывисто двинул бедрами. Таргариен процедил сквозь зубы какие-то злые слова на валирийском, смысла которых молодой принц сейчас не уловил бы, даже если захотел. — Можно поаккуратнее? — прошипел Эймонд, когда племянник, вновь не сдержавшись, толкнулся вперёд с отчаянным стоном. — Прости, прости, пожалуйста, — зашептал Люк виновато и замер внутри, поглаживая дрожащее бедро дяди, — Ты просто… слишком. — Ничего, — выдохнул Эймонд и провёл ладонью по тяжело вздымающейся груди, — Продолжай. Вымученный тон Таргариена отрезвил: теперь Люцерис, мягко двигая бедрами, медленно входил в горячую глубину, давая дяде возможность привыкнуть к тянущему чувству заполненности. Когда их бёдра соприкоснулись с лёгким шлепком, Эймонд выдохнул облегченно, осознав, что Люк наконец вошёл полностью. — Ты в порядке? — прохрипел Люцерис, еле сдерживаясь, чтобы не сорваться на нужный ему бешеный темп: лишь трепетный ужас перед вполне реальной перспективой причинить Эймонду боль останавливало сейчас его от неосторожного движения. — Седьмое пекло! — рыкнул Таргариен, вскидывая бёдра, и тут же зашелся болезненным стоном, — Да двигайся ты уже! Уже не соображая, что делает, Люцерис подчинился без колебаний: принц почти полностью вышел, оставив внутри лишь головку, чтобы плавно толкнуться внутрь до основания с протяжным стоном удовольствия. Эймонд странно всхлипнул, приникая ближе. Краем сознания Люк с облегчением понял, что затронул нужное место, и позволил наконец себе сорваться, вколачивая изящное тело мужчины в перины. — Как ты? — тяжело дыша, выдохнул Люцерис, пытаясь поймать затуманенный удовольствием взгляд дяди. — Проклятье, да когда же ты заткнешься, — отчаянно выстонал Таргариен в перерывах между рваными толчками, — Быстрее, пекло тебя побери! Люк покорно ускорил толчки. Таргариен вцепился в плечи племянника, тихонько заскулив. Это было невыносимо. Люцерис размашисто двигался глубоко внутри, каждый раз чувственно проезжаясь по припухшему бугорку простаты, заставляя его то и дело заходиться судорожными всхлипами. Эймонд был уже на грани, когда широкая ладонь легла на его истекающий смазкой ствол, вырывая вымученный стон. — Стой, Люк, нет!.. — запротестовал было мужчина, пытаясь оттолкнуть ласкающую руку племянника, но тот не позволил — перехватив изящные запястья, Люк дернул их вверх и прижал дядю к кровати, лишая возможности вырваться. Эймонд откинулся на подушки, застонав исступленно — поганый бастард оказался не только выше, но и сильнее. Как ни странно, возникшая мысль вопреки недовольству заставила всё внизу сжаться в сладостном спазме. Не выдержав и пары минут непрерывных толчков, сопровождаемых восхитительным трением горячей ладони по его перевозбужденной плоти, мужчина затрясся в сладостной агонии, пачкая чужие пальцы и живот липким семенем. Люцерис усилием воли заставил себя замереть внутри сокращающихся на его члене мышц в страхе причинить боль неосторожной фрикцией сотрясающемуся в судорогах оргазма Таргариену, жмущемуся к нему всем телом. Дождавшись, когда дядя расслабленно откинется обратно на перины, переводя дыхание, он вновь мягко двинул бедрами на пробу. — Блять, Люк, — прохрипел Эймонд, подаваясь назад. — Тебе больно? — раздалось сверху испуганное, — Прости. Мне прекратить? — Нет, ты… — на выдохе простонал Таргариен, — Просто…медленно, ладно? — мужчина устроил руки на плечах Люцериса, приникая ближе, и прикрыл единственный глаз, пытаясь расслабиться. Принц молча кивнул и вновь двинул бёдрами. Изо рта Эймонда вырвался болезненный стон. Люк остановился почти сразу, отрезвленный реакцией дяди. — Я же сказал, что… — приподняв веки, начал Эймонд раздражённо, но удивлённо выдохнул, когда его опавшего члена коснулись подозрительно скользкие пальцы. «Когда поганец успел воспользоваться маслом?» — пронеслось вновь смутно в голове Таргариена, прежде чем Люцерис мягко двинул кистью, заставляя того податься к ласкающей руке. — Неприятно? — поинтересовался Люк, не прекращая неспешных движений внизу. Ему показалось, или в голосе племянника прорезались лукавые нотки? Вот ведь наглый мальчишка. — Мне будет неприятно, если ты остановишься, — протянул Эймонд с долей недовольства, срываясь на стон, когда подушечка большого пальца дразняще прошлась по оголившейся головке. Свободной рукой Люцерис подхватил ногу тяжело дышащего мужчины и согнул в колене, меняя угол проникновения. Не прекращая чувственных ласк вновь затвердевшей плоти Таргариена, принц мягко толкнулся в податливую глубину. Не встретив признаков дискомфорта в поведении Эймонда, Люк принялся осторожно двигаться внутри, пытаясь найти приятный дяде ритм: не останавливаясь, мужчина с волнением всматривался в сведенные на переносице изящные брови и искусанные губы, время от времени ловя затуманенный взгляд лилового глаза в стремлении распознать каждую грань недовольства или наслаждения, отражающуюся на красивом лице. Наконец Люк поймал комфортный для Эймонда неспешный темп, стараясь сдерживать рвущееся желание начать наконец сильные глубокие толчки, пока не услышал надтреснутое, но властное «Быстрее!», и не сорвался с благодарным стоном на нужный ему быстрый ритм. В какой-то момент непрерывных толчков Люк застонал протяжно и прижался плотнее, ловя губами чужие, изогнутые в немом наслаждении. Эймонд ответил отчаянно, подаваясь вперёд всем телом, зарываясь пальцами в непослушные кудри племянника в стремлении притянуть ещё ближе, слиться в единое целое. Таргариен не сдержал задушенного всхлипа, когда Люцерис разорвал поцелуй, и потянулся к молодому мужчине, желая немедленно завладеть вожделенными губами. — Эймонд… — простонал Люцерис просительно, уходя от поцелуя и сбиваясь с заданного ритма, — Эймонд, я сейчас… — Да, — коротко выдохнул Таргариен, тут же улавливая потребность племянника, — Не смей закрывать глаза, — тёплая ладонь прошлась по небритой щеке упоительно ласково, — Когда будешь кончать, — прошептал Эймонд хрипло. Люцерис застонал особенно отчаянно на последних словах дяди и начал бешено вбиваться в желанное тело. Принц продержался ещё пару сильных толчков, прежде чем задрожал всем телом с исступленным стоном. Восхитительная смесь блаженства и обожания и на дне стронговских глаз в сочетании с пульсацией горячей плоти внутри захлестнула Таргариена обжигающей вспышкой наслаждения, утягивая в пучину экстаза. Пара скупых капель семени выступила на головке, пока мужчина сотрясался в сладостных судорогах, удерживаемый руками племянника. Когда Эймонда перестало потряхивать от недавно пережитого оргазма, Люк осторожно вышел из ослабевшего тела Таргариена под его тихий стон. — Эймонд? — позвал принц севшим голосом, всматриваясь в изможденное лицо напротив. Таргариен лишь молча отмахнулся, с приглушённым шипением отворачиваясь от племянника. Не смущенный недовольством дяди, Люцерис придвинулся ближе и обнял того со спины. — Всё хорошо? — начал Люк взволнованно, приглаживая спутавшиеся серебристые пряди, — Хочешь, я велю приготовить ванну? Все уже давно о нас догадываются, так что не думаю, что мы сможем шокировать двор ещё сильнее, если… — Помолчи! И оставь меня уже в покое, клятый ты изверг, — прорычал Эймонд, прерывая племянника, и коснулся поясницы, морщась от тянущих ощущений внизу. Мужчина резко провёл по волосам, скидывая поглаживающую ладонь племянника, — Это же надо было так постараться — два раза подряд. Мне уже далеко не двадцать, знаешь ли. — Прости, — протянул Люцерис виновато, — Что мне сделать? — Дай сюда, — Эймонд жестом указал на кусок светлой ткани, валяющийся у самой кровати. Принц повиновался. Вытерев капли семени с утомленного Таргариена, а затем и со своей кожи, Люцерис с тихим вздохом отбросил обратно собственную рубашку, теперь испорченную безвозвратно. — Хочешь что-нибудь ещё? — поинтересовался Люк заботливо, вновь обнимая откинувшегося на подушки дядю. — Всё утром, — бросил Эймонд и заворочался, устраиваясь в кольце тёплых рук. Улыбнувшись удовлетворённо, Люцерис ослабил объятья, позволяя мужчине улечься удобнее. Изо рта принца вылетел приглушённый стон, когда в бок вдавился острый локоть. Люк хотел было отпустить беззлобную шутку о неуклюжести дяди после жаркой ночи, но умолк при виде мстительного взгляда лилового глаза — теперь он стоически терпел телодвижения Таргариена под боком, стараясь сдерживать болезненное мычание, пока тот наверняка умышленно задевал оставленные на теле племянника в порыве страсти синяки и ссадины. Вскоре недовольная возня прекратилась, и Люцерис смог наконец выдохнуть, притягивая к себе успокоившегося дядю. Сон не шёл, и принц ещё долго прислушивался к выровнявшемуся дыханию задремавшего в его объятьях Эймонда, прежде чем осмелился прошептать на грани слышимости: — Avy jorrāelan . — Nyke gīmigon , — раздалось вдруг вкрадчиво в ответ. «Пекло, он слышал», — пронеслось в голове отчаянно, прежде чем Люк вспыхнул и поспешил спрятать стремительно алеющее лицо в копне серебристых прядей под негромкий смех их обладателя. Эймонд извернулся в его руках и ловко подцепил колючий подбородок, заставляя поднять потерянный взгляд. Лиловый глаз смотрел непривычно спокойно. — Hae iksin nyke, Lucerys , — прошептал Таргариен, не отрывая взгляда от глубоких карих глаз, с неприкрытым удовольствием прослеживая весь проносящийся в них спектр эмоций — от крайней степени изумления до всеобъемлющего счастья и преданности. Улыбнувшись краешком губ, он запечатлел на лбу племянника тёплый поцелуй, — Hae iksin nyke .***
Дни, неспешно протекающие в повседневных делах Семи Королевств, складывались в недели, недели — в месяцы, а месяцы — в годы. Почти каждое утро новоявленный Лорд Приливов просыпался в постели рядом с Эймондом Таргариеном, извечно прекрасным в лучах рассветного солнца. Сладко потягиваясь на пропитавшихся запахом дяди за ночь простынях, Люцерис морщился от тянущей боли во всём теле. Теперь, когда Люк перестал быть трогательным подростком, его дядя не сдерживал своих страстных порывов, кусая и царапая молодого мужчину с мстительным энтузиазмом. Если же Таргариен позволял племяннику брать ведущую роль, то оставлял на его теле особо страшные метки, которые могли заживать несколько долгих недель. Эймонд не отличался мягкостью поведения и за пределами постели — почти каждый их тренировочный бой сопровождался синяками и ссадинами, намеренно оставленными Таргариеном. Совместные полёты и вовсе стали для них редкостью — нездоровые лёгкие Люцериса, ровно как и скверный нрав обрюзгшей Вхагар, не позволяли им подниматься в небо чаще пары раз в месяц. И даже тогда Эймонд не щадил ни себя, ни племянника, из полёта в полёт устраивая бешеные гонки, от победы в которых, казалось, зависела их честь. Однако Люцерис с готовностью терпел все эти мелочи, и даже был рад намеренно уступать Таргариену почти всегда — счастливое и умиротворенное лицо дяди после каждого часа, проведённого вместе, стоило любой боли и самого жестокого поражения. Характер Эймонда с течением времени не менялся, скорее наоборот, становился всё более скверным: по прошествии годов Таргариена могла с лёгкостью взбесить сущая мелочь. Единственным, кто без труда мог урезонить дурной нрав мастера над шептунами оставался Люцерис, уже успевший проявить себя в малом совете как грамотный и успешный мастер над законами. Стоило молодому мужчине что-то тихо сказать сидящему рядом дяде, ласково улыбнувшись, как уже успевшая порядком встревожить членов малого совета буря в лице Эймонда Таргариена затихала почти сразу. Сегодняшнее заседание совета немногим отличалось от предыдущих — всё вновь закончилось гневными тирадами Эймонда, в корне не согласного с мнением престарелого мастера над монетой по поводу очередного вопроса, связанного с финансированием. Когда Таргариен подскочил с места, ударив кулаком по столу, Люцерис не выдержал. — Эймонд, — тихонько протянул до этого молчавший принц, — Мы тебя услышали. Платиновые пряди хлестнули по лицу сидящего слева в молчаливом недоумении Великого мейстера Герардиса, когда Таргариен резко повернул голову, буравя племянника, посмевшего его прервать, убийственным взглядом. — Нет смысла отрицать, что в словах Лорда Селтигара, как мастера над монетой, есть экономический смысл, — лицо молодого мужчины расцвело обезоруживающей улыбкой, усмиряя уже открывшего рот, чтобы возразить, Эймонда, — Но с точки зрения политики ты, безусловно, прав, дядя. Слова одобрения в сочетании с уютным теплом карих глаз смягчили мужчину так же, как и всегда. Таргариен выдохнул и грациозно опустился в кресло. — Возможно, всё стало бы куда проще, не будь мастер над монетой дряхлым скупердяем, — протянул Эймонд язвительно, желая добавить ещё что-то в подобном ключе, но осёкся, когда на его колено легла широкая ладонь, поглаживая успокаивающе. Тяжело вздохнув, Таргариен устало коснулся пальцами виска, — Я всё сказал. — Мы поднимем данный вопрос на следующем заседании, мои лорды, — властный голос королевы Рейниры оборвал уже набравшего в грудь воздух, чтобы возразить, мастера над монетой, — Благодарю вас, совет окончен. Когда все члены малого совета покинули зал, Люцерис позволил себе расслабленно откинуться на спинку кресла. — Знаешь, не будь ты столь успешен во всей этой разведывательной деятельности, я не удивился бы твоему изгнанию из малого совета, — протянул Люцерис утомлённо. — Что ты сказал? — прорычал Эймонд, отделяя каждое слово. — Да ладно тебе, — примирительно выдохнул Люцерис, усмехнувшись, — Вспышки гнева для нас давно стали повседневностью. — Катись ты в пекло! — крикнул Таргариен и, подорвавшись с кресла, вылетел прочь из залы. Племянник пытался сказать что-то ему вслед, но Эймонд не слушал. Пускай бастард глумится, ему было плевать. Домчавшись до своих покоев, мужчина с силой толкнул двери, врываясь внутрь. «Вспышки гнева, надо же!» — крутилось загнанно в голове. Племяннику было легко говорить — ему всегда всё доставалось даром, в отличие от Эймонда: Таргариену с юных лет приходилось бороться за дракона, за власть и за семью — за всё то, что у клятого бастарда было по умолчанию. Эймонд не завидовал — именно преодоленные трудности сделали из него мужчину, и жалеть о чём-то он не собирался. От мрачных мыслей Таргариена отвлёк луч света, прокравшийся через тёмный занавес окон. Сделав глубокий вдох, он вышел на балкон. Любуясь закатом, мужчина на периферии сознания услышал, как в глубине покоев скрипнула дверь. Таргариен усмехнулся сардонически — никто во всём Вестеросе не посмел бы войти в его покои без стука. Никто, кроме Люцериса. При виде Эймонда, облокотившегося на резные перила широкого балкона в задумчивости, вошедший принц не сдержал трепетного вздоха: его дядя был прекрасен в лучах закатного солнца — платиновые пряди, рассыпавшиеся по широким плечам, переливались серебром, создавая восхитительный контраст с облаченной в черную кожу фигурой Таргариена. Люк внутренне обрадовался, когда не обнаружил на волосах дяди скрывающей старый шрам повязки. Эймонд слышал, как племянник вошел в покои, но всё же легко вздрогнул от неожиданности, когда на его талию легли широкие ладони, притягивая к тёплому телу сзади. — Врываться в мои покои без спроса вошло у тебя в привычку, — начал он злобно, но был прерван тёплым поцелуем в висок. — Прости меня, — выдохнул Люцерис в светлый затылок, — Пожалуйста, прости. Я лишь хотел сказать тогда, что ты прекрасно справляешься со своей ролью в малом совете. Таргариен развернулся, вырываясь из крепких объятий. — Да что ты? — протянул Эймонд язвительно, скрещивая руки на груди, — Продолжай. Люцерис беззлобно усмехнулся краешком губ, ловя холодный взгляд лилового глаза — принц давным-давно понял, как зрительный контакт влияет на дядю. — Ты самый умный, находчивый и интересный мужчина из всех, кого я знаю, — Люк бережно прошёлся пальцами по упавшей на плечо Таргариена серебристой пряди, не отрывая взгляда от сиреневой глубины, — А ещё ты смелый. И очень заботливый, хоть и пытаешься всеми силами доказать обратное, — следя за стремительно теплеющим взглядом, принц продолжил уже увереннее, — И, только прошу, не вели Вхагар испепелить меня за эти слова, самый красивый, — не увидев во взгляде дяди былого недовольства, он негромко добавил, — Знаешь, мне ещё никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Эймонд не смог сдержать по-детски довольной улыбки, расползающейся по лицу от слов молодого принца. Как ни странно, врезать себе за очередное проявление чувств Таргариену не захотелось. Не удостоив Люцериса ответом, мужчина обманчиво мягко провел рукой по его груди, чтобы тут же притянуть к себе вплотную за лацканы камзола потерявшего бдительность племянника. — Чем мой влюблённый Лорд Стронг предпочтёт скоротать сегодняшний вечер? — поинтересовался Эймонд вкрадчивым шепотом, практически касаясь уха принца губами. Люцерис улыбнулся лучезарно, проводя ладонью по щеке дяди. Таргариен вновь встретился взглядом с племянником: глубоко-карие глаза были полны безграничного обожания. — Кажется, я уже говорил тебе это вчера, и за день до этого, — начал принц лукаво, — Как бы то ни было, я не устану повторять, — тон Люцериса стал неожиданно серьёзным, — С тобой — что угодно.