My secret friend

Как-то само собой получилось, что Рон и Теодор иногда начали встречаться за игрой в шахматы. В строго определённое время — возможностей для связи у них не было. И с каждой последующей встречей их общение становилось всё более тёплым, приятельским, вроде того, что было у Рона и Симуса (когда тот перестал себя вести как полнейший говнюк). Теодор, который казался сначала закрытым и высокомерным, на проверку оказался всего лишь застенчивым парнем. Его неразговорчивость и нелюдимость объяснялись всего лишь проблемами с общением: Теодор, в отличие от многих других студентов, попросту не умел находить общий язык с людьми. Иногда, когда Рон говорил что-то лишнее или заходил на личную территорию, Теодор мгновенно отстранялся, закрывался и каменел. Но в остальное время он был довольно приятным парнем. Он говорил умные и интересные вещи (почти как Гермиона, только без нравоучений), а иногда пытался шутить. Юмор у Нотта был немного странноватый, иногда он говорил невпопад, шутки частенько были неловкими и нелепыми (Рон не забыл идиотскую попытку разрядить обстановку во время их самого первого вменяемого диалога), но Уизли не возражал. В вопросах юмора ему хватало Гарри, Фреда и Джорджа, так что от Теодора и не требовалось быть великим шутником. Да и не тянул Нотт на весельчака — бледный, немного тощий, начитанный и с высокомерным хлебалом, ну типичный хлыщ со Слизерина. Рон бы удивился, если бы такой, как Нотт, оказался своим в доску парнем. Но тот факт, что Теодор был не против общения, и даже сам пытался вкидывать какие-то нелепые шутки, по непонятной причине был для Рона приятным. «Кто бы мог подумать, что слизеринец может оказаться приятным парнем», — рассеянно думал Рон. Пока младший из братьев Уизли открывал для себя новые и неизведанные грани, жизнь не стояла на месте. Гарри продолжали мучить странные сны, тирания Амбридж всё больше крепла, а Фред и Джордж красиво улетели из школы, напоследок взорвав кучу фейерверков. Собственно, именно об этом вот уже несколько дней судачила вся школа. Поступок близнецов замотивировал остальных учеников, и теперь они боролись за свои права при помощи навозных бомб и забастовочных завтраков. Амбридж носилась по всей школе, как фурия, а остальные преподавали не вмешивались, вероятно, получая удовольствие от этого прекрасного зрелища. На стороне Амбридж были разве что Филч и Инспекционная дружина, кроме, пожалуй, Нотта. Он не носился за учениками по коридорам, чаще всего предпочитая «не заметить» и свернуть в другой коридор. Такая вот своеобразная форма протеста. Рон это не поощрял (слишком мелкий протест, как такое можно поощрять), но и не осуждал. Каждый делает, что может. — Монтегю так и не пришёл в себя, — рассеянно произнёс Нотт, продвигая пешку вперёд. — Он вроде как не в себе. — Да кому какое дело? — раздраженно откликнулся Рон — его слон оказался в невыгодной позиции, а сам он уже наслушался нотаций по поводу Монтегю от Гермионы. — Он говнюк. Теодор пожал плечами. — Не спорю, — ответил он. — Мне Монтегю тоже не очень нравится. — Тогда почему ты вообще заговорил о нём? — Был с утра в больничном крыле, — ответил Нотт, чуть замявшись. — Он сейчас как младенец. Умственно отсталый младенец. Его даже кормят с ложки. Рон представил эту картину — вышло очень неприглядно. На самом деле раньше он не задумывался о состоянии Монтегю, толком ничего не знал. Слышал, что у того путались мысли, но на этом всё. Рассуждал об этом Рон крайне просто — нехрен было снимать баллы, вот бы он до матча не оправился, тогда у Гриффиндора будет больше шансов на победу даже с учётом нахождения Рона в команде. Уизли не думал о том, что Монтегю и в самом деле может быть плохо. — И что с того? — откликнулся Рон уже менее уверенно. — Ничего, — Теодор, казалось, не заметил перемены в настроении Уизли. — Никто до сих пор не знает, что с ним произошло. «Может, нам вмешаться? Объяснить, что с ним произошло?» — Рон услышал обеспокоенный и строгий голос Гермионы, как наяву. Под давлением сразу двух голосов совести (с каких пор он приписал к голосу совести ещё и Нотта, Рон предпочитал не задумываться) и без поддержки Гарри, Рон сдался. Он уже открыл рот, чтобы рассказать про исчезающий шкаф, но тут же резко его захлопнул. Виновниками исчезновения Монтегю всё ещё были Фред и Джордж. Его семья. «Нельзя их сдавать, — это решение было окончательным и обжалованию не подлежало. — По крайней мере, пока жаба в школе». Между придурком из Слизерина и своими старшими братьями Рон ожидаемо выбрал семью. А значит, сначала нужно было выгнать Амбридж из школы. А потом уже думать о Монтегю. «К тому же, может быть мадам Помфри справится сама, и рассказывать ничего не придётся, — успокаивал Рон сам себя. — Нужно будет извиниться перед Гермионой». Последней своей мыслью он поделился с Ноттом. — Она тоже говорила сегодня про Монтегю, — объяснил Рон. — А я возмутился — зачем вообще о нём беспокоиться. — У тебя хорошие друзья, — пробормотал Нотт с интонацией, которые Рон не смог опознать. — Самые лучшие, — с теплотой в голосе подтвердил Уизли. И следом ляпнул без всякой задней мысли: — У тебя, наверное, тоже. Миг — и лицо Нотта стало непроницаемым. Этого было достаточно, чтобы Рон понял, где конкретно он облажался. Уизли мысленно дал себе подзатыльник. — Дерьмо, — выпалил Рон, даже сам не заметив, что выругался вслух. — Прости… ляпнул не подумав… правильно Гермиона говорила, чувство такта мне несвойственно… Непроницаемость Теодора отступила, уступив место растерянности. — Всё в порядке, — пробормотал он, кажется, чувствуя себя так же неловко, как и сам Рон. — Я не в обиде, просто… это было неожиданно. Постепенно оба они успокоились, Рон перекрыл свой нескончаемый поток извинений, а Теодор, кажется, вернул себе спокойствие. Шахматная партия продолжилась, но без былого энтузиазма. Рон то и дело кидал на Нотта быстрые взгляды, которые последний, разумеется, не мог не заметить. Теодор сдался первым: — Да. — Что? — Рон, которого практически поймали на месте преступления, вздрогнул и уставился на Нотта уже в открытую. — Да, у меня никогда не было друзей. Снова повисла неловкая тишина. Рон уставился на шахматную доску — ему не так много оставалось до победы, но весь азарт куда-то испарился. Он испытывал поистине непреодолимую потребность сказать хоть что-то, что могло бы помочь в этой ситуации. Поэтому и выпалил, практически не думая: — А мы разве не друзья? Теперь настала очередь Нотта пялиться на Уизли, а Рона — чувствовать себя некомфортно. «Во дебил, — мысленно обругал себя Рон. — Это ж надо было ляпнуть». Друзьями они, конечно же, не были. Друг — это Гарри или Гермиона, а Нотт находился где-то на уровне Невилла или Симуса. Приятный, не особо раздражающий, с функцией игры в шахматы. То есть в лучшем случае приятель, не друг. Рон жалел о случайно вырвавшихся словах. Но отступать было уже поздно. — Тайные друзья? — неожиданно серьёзно, неподходящим к этой ситуации тоном, уточнил Нотт. — Ну… типа, — промямлил в ответ Рон, чувствуя себя на редкость глупо. Нотт серьёзно кивнул. А через какое-то мгновение улыбнулся. Впервые за их недолгое общение. Эта улыбка коснулась его тёмных глаз, обычно холодных и пустых. Рон ощутил себя так, будто ему врезали под дых. Слишком уж неожиданным было происходящее. Вероятно, это как-то отразилось на его лице, но Теодор, поглощённый своими, новыми для него переживаниями, к счастью ничего не заметил. «И во что я вляпался?» — тоскливо подумал Рон, глядя на своего чёрного шахматного короля. Фигура, ожидаемо, не ответила.