По пути ветра

Легкий порыв ветра тронул его лицо. Протянув руку, Генрих дотронулся до ствола дерева, которое напоминало ему то, под которым они так любили сидеть с Мэри в их саду, в Кенилворте. Увидит ли он когда-нибудь дорогой ему замок вновь? Увидит ли отца? Ведь отец был так болен, когда Генрих покидал Англию. Известие о том, что король изгоняет сына на десять лет уложило Джона Гонта в постель. Уж отец-то прекрасно понимал, почему Ричард изгонял Генриха. Генрих Болингброк был гораздо популярнее короля, многие подданные Ричарда с огромным удовольствием видели бы своим королем именно Генриха, а не Ричарда Бордоского, уделяющего внимание исключительно своим фаворитам, задаривающего их подарками, нещадно опустошая казну. Ричард боялся его, потому-то и изгнал. Изгнал, но оставил при себе самое дорогое что у него было. Старшего сына они с Мэри назвали Генрихом, но, с самого раннего детства все называли его Хэлом. Он был милым ребенком, с большими карими глазами, каштановыми волосами матери, и пухлыми губами. Хэл всегда интересовался военным делом и подолгу упражнялся с мечом. Из него должен был вырасти славный рыцарь! Но, нынче, кажется, этому сбыться было уже не суждено. Ричард забрал его в свое логово мерзости и разврата. Сердце Генриха сжалось. А если король задумает… Нет, он не желал даже представлять себе этого ужаса. Вероятно, Ричард желал вырастить себе нового фаворита из этого мальчишки Мортимера. Тот вполне подходил на эту роль, он обещал вырасти необычайным красавцем. Но его милый Хэл? Как повлияет на него пребывание в этом аду? Если бы он только мог вернуться обратно, вырвать сына из лап Ричарда! Но этому суждено случится еще не скоро. Тяжело вздохнув, Генрих присел под дерево и уронил голову на руки. Он обещал себе не погружаться в пучину отчаяния, но сегодня, тоска особенно сильно разъедала его душу. Тревожные мысли о здоровье отца и о сыне не давали покоя. — Монсеньор Херефорд? Что с Вами? Вам нездоровится? — услышав знакомый, и откровенно говоря, очень приятный его слуху голос, Генрих поднял голову и увидел леди Джоанну. Она стояла рядом, держа в руках тряпичную куклу, и встревоженно смотрела на него своими прекрасными зелеными глазами. — Простите, миледи. Я… — запнулся Генрих. Какой стыд! Как он мог предстать перед хозяйкой дома в таком жалком виде? Что она теперь о нем подумает? — Может быть, проводить Вас в Ваши покои, монсеньор Херефорд? — обеспокоенно спросила Джоанна. — Благодарю Вас, миледи, но со мной все в порядке. Не тревожьтесь обо мне. Я просто задумался, — попытался улыбнуться Генрих. — Так значит это я Вас побеспокоила. А мы здесь гуляем с детьми. К сожалению, супруг не может составить нам компанию, он неважно себя чувствует последнее время… — выражение лица Джоанны изменилось, на нем появилось смятение. Генрих понял, что и она пребывает в тревоге, и заботах о здоровье герцога Жана. Он был уже немолод и часто хворал. Так же, как и отец Генриха. Он почувствовал неодолимое желание поговорить с леди Джоанной, поделиться своими мыслями, чувствами, печалями и тревогами. И выслушать ее в ответ. Вероятно, и ей необходимо было облегчить душу. Он конечно ее поймет, и постарается утешить. — Пожалуй, не стану Вас более беспокоить, отдыхайте, — улыбнулась Джоанна. — Прошу Вас, миледи. Останьтесь! — вскочив со своего места, Генрих умоляюще посмотрел на нее. Он понимал, что его поведение может показаться леди Джоанне обескураживающим, но ничего не мог с собой поделать. В этот момент она была ему так нужна. Он желал видеть ее, слышать ее голос, разговаривать с ней, смотреть в ее глаза. — Хорошо, монсеньор, ежели я Вас не побеспокою. Я и сама хочу немного отдохнуть. Мы играли с детьми в салочки, а это бывает порой так утомительно, — рассмеялась Джоанна. — Только не смейтесь надо мной, монсеньор Херефорд! — Что Вы, миледи. Вы прекрасная мать. Моя покойная жена тоже любила играть с нашими детьми, — опустил глаза Генрих. — Знаете, а мне тоже хотелось бы посидеть под деревом! — подойдя к раскидистому дубу, Джоанна дотронулась до его ствола, — хоть это наверное, будет выглядеть весьма нелепо. — Садитесь пожалуйста, — сняв свой дублет, Генрих постелил его на мягкую траву. — О Боже, Ваш дублет будет безнадежно испорчен! — Не беспокойтесь, миледи. У меня их так много, что я не представляю, что еще с ними делать, если не портить, — сев на землю и прислонясь спиной к коре старого дуба, Генрих протянул Джоанне руку. Опустившись рядом с ним, она обняла руками колени. — Как же давно я не сидела на земле! Мы нарушаем все правила приличия, — вновь рассмеявшись, Джоанна провела рукой по блестящей от серебристых капелек росы траве. — Это довольно странные правила, не дозволяющие просто сидеть на земле и беседовать, Вам не кажется? — улыбнулся Генрих. — Но я клянусь, что это навеки останется нашей тайной. — Я Вам верю, — ответила Джоанна, вертя в руках тряпичную куклу. — Это Жаннетта — любимая кукла Мари. — Она очаровательна, — мельком взглянув на куклу, Генрих перевел взгляд на Джоанну. Он вспомнил, как они сидели с Мэри, как им было хорошо вдвоем. Впервые, со дня ее смерти это воспоминание не принесло боли. Быть может, у него все еще была надежда на счастье? Надежда на то, что он вернется домой, обнимет отца и детей. Вырвет Хэла из рук Ричарда. — Вероятно, я успел Вас утомить, миледи Джоанна? Я рассказал Вам почти обо всей своей жизни. — Вовсе нет. Ваш рассказ был очень интересным, и… печальным. Я могу понять Ваши тревоги и страхи, монсеньор Херефорд. Мой муж тоже болен, я молюсь каждый день, но… — глаза Джоанны наполнились слезами. — Господь пошлет Вашему супругу еще многие лета, я уверен в этом, — Генрих невольно коснулся ее руки. — Я буду молить его об этом. Но… быть может, Вы напрасно тревожитесь о своем сыне? Я не думаю, что король Ричард будет с ним жесток. Хотя я и не знаю его нрава, — задумалась Джоанна, — но разве можно быть жестоким к ни в чем неповинному ребенку, к своему родственнику? — Можно, миледи… — сузил глаза Генрих. — Ежели ты этого ребенка ненавидишь… — Вы полагаете, король Ричард ненавидит Вашего сына? Прошу Вас, монсеньор Херефорд, не думайте о дурном. Я уверена, что все будет хорошо, и у Вас, и у Ваших детей, — ободряюще улыбнулась ему Джоанна. — Ваши слова дарят надежду, — посмотрев Джоанне в глаза, Генрих перевел взгляд на ее алые губы. Ему вдруг нестерпимо захотелось прижаться к ним своими, целовать долго и жадно. Ужаснувшись собственному порыву, он поспешно отвернулся и стал теребить травинку у ног. Неожиданно, он услышал заливистый детский смех, будто звон колокольчиков на летнем лугу. — Мама! — к Джоанне подбежала девочка лет семи — восьми, но заметив Генриха, остановилась, и серьезно, с достоинством сделала реверанс. — Монсеньор. — Миледи, — скрывая улыбку, Генрих встал и поклонился, приложив руку к груди. Он не ожидал, что дочь Джоанны застигнет их в подобном виде — сидящими под деревом. Хотя, в этом и не было ничего зазорного, они ведь просто беседовали. И ему это нравилось. Ему было хорошо с леди Джоанной. Казалось, он мог бы просидеть так целую вечность, забыв обо всех заботах и печалях. Генрих и раньше видел детей герцогской четы, но не обращал на них особого внимания. Нынче же, он мог рассмотреть дочку Джоанны поближе. Девочка была необычайно хороша собой — длинные распущенные золотисто-каштановые волосы, красиво очерченные розовые губки и большие ярко-зеленые глаза матери. Но эти глаза смотрели настороженно, и, как показалось Генриху, очень строго. Он мог ее понять, пока ее любимый батюшка хворает, матушка сидит и беседует с каким-то приезжим чужим англичанином. Вероятно, лучше было бы ему сейчас уйти. — Мари, детка. Какая ты растрепанная, — Джоанна пригладила растрепавшиеся каштановые волосы дочери, — Жанетта уже соскучилась без тебя. Возьми ее, мы скоро пойдем домой, пора обедать. — Не хочу домой, и не хочу обедать, — заупрямилась Мари. — Не упрямься, дочка. Мы все проголодались. Обед пропускать нельзя. Если будешь плохо кушать, то заболеешь. — Хорошо, матушка. Но позволь еще немножко погулять? — подойдя к Джоанне, Мари поцеловала ее в щеку. — Какая хитрая! — рассмеялась Джоанна, — ну иди, что с вами делать. Но только немного. А потом домой, обедать. Нас ждет отец. — Ваша дочь прекрасна как ангел… она так похожа на Вас, — не сдержался Генрих, глядя на все еще сидящую под дубом Джоанну. — Благодарю, монсеньор Херефорд, но боюсь, Вы преувеличиваете, — она протянула Генриху руку, — предлагаю немного прогуляться перед обедом, пока дети окончательно не наиграются. Но, ежели Вы проголодались, то пойдемте домой немедленно. — Нет, миледи. Я вовсе не голоден. — Генрих не лукавил, он действительно совершенно не хотел есть, не чувствовал голода, несмотря на то, что ничего не ел с самого утра. Аппетита просто не было — с утра не хотелось есть из-за дурных мыслей и тоски, а нынче он и сам не понимал, почему его не мучает голод. Лишь бы только подольше побыть с леди Джоанной наедине, слушать ее голос, быть рядом. В эти минуты он чувствовал себя по-настоящему счастливым, будто возвращаясь в прошлое, где они были еще все вместе — он, Мэри, отец и дети. — А ведь Мари уже невеста, — задумчиво произнесла Джоанна, — Она помолвлена с сыном графа Пьера Алансонского — Жаном. Он очень красивый и благородный юноша. Они станут прекрасной парой. — Непременно, миледи. Я был бы счастлив иметь такую невестку как Ваша прелестная дочь, — улыбнулся Генрих. — У меня ведь четверо сыновей. — Думаю, они обязательно найдут свое счастье в браке, как его нашли когда-то Вы. Но, вскоре Мари предстоит отбыть в дом будущего мужа. Мы конечно будем видеться, но мне будет ее не хватать, — в голосе Джоанны послышались нотки грусти. — У Вас будет возможность видеть дочь, а это главное. Генрих подумал, что он был лишен даже этого права — видеть своих детей, смотреть, как они растут. А его старший сын, его наследник был отдан во власть развратного грешника. Но слова леди Джоанны вселяли надежду. Он непременно увидит и обнимет их, они обязательно встретятся вновь. Ведь, если он и виновен в чем-либо перед Господом, то его дети безгрешны. Господь не может навсегда лишить их отца. Генрих снова и снова вглядывался в строчки послания из Англии. Сердце не могло поверить в то, что видели глаза. Джон Гонт, герцог Ланкастер скончался на шестидесятом году жизни. Его отца более не было в живых. Он больше никогда не сможет его увидеть, обнять, попрощаться. Ричард лишил его возможности быть рядом с отцом в его последний предсмертный час. Как только Генриху показалось, что его сердце успокоилось и оттаяло, судьба не преминула нанести новый удар. Да, герцог Ланкастер был немолод, и в последнее время тяжело и долго болел, но в это непростое время сын должен был находиться рядом с отцом, просить прощение за вольные и невольные обиды, нанесенные ему, получить последнее напутствие и благословение из его уст. Всего этого Генрих был лишен. Он даже не сможет проводить отца в последний путь. Как же жестоко и несправедливо обошлась с ним судьба! Ричард непременно поплатится за это, Господь накажет его. Имел ли отец возможность увидеть Хэла перед тем, как навсегда покинуть эту грешную Землю? Он очень любил своего старшего внука, впрочем, как и всех остальных внуков и внучек. Но Хэла он просто обожал, и всегда говорил, что из этого мальчишки будет толк. А нынче его сын был в полной власти Ричарда, и его совершенно некому защитить, даже отца уже не было среди живущих. Опустившись на колени, Генрих воззвал к Господу, умоляя упокоить душу его усопшего отца и уберечь Хэла от зла, которое может причинить ему Ричард. Услышав звук открывающейся двери, он оглянулся и увидел леди Джоанну, стоящую на пороге. Как она была прекрасна, будто ангел, сошедший с небес. Они проводили вместе немало времени, беседовали, гуляли в саду. Герцог Жан тяжело заболел, и леди Джоанна была сильно обеспокоена состоянием его здоровья. Генрих пытался ее подбодрить и поднять расположение духа. Он прекрасно понимал ее состояние, ведь и сам страдал теми же нехорошими предчувствиями. И вот, настал тот злополучный день, когда его худшие опасения сбылись. Отец покинул его, чтобы предстать перед Всевышним. — Простите монсеньор Херефорд… — Джоанна выглядела смущенной. — Я не хотела помешать Вашей молитве. Просто дверь была незаперта… — Прошу Вас, миледи, проходите. Вы не можете мне помешать. Вы… никогда не можете мне помешать, — поднявшись с колен, Генрих придвинул к камину резное кресло, — присаживайтесь, прошу Вас. — Монсеньор Херефорд, я хотела бы еще раз выразить Вам свои соболезнования в связи с Вашей утратой. Я знаю, что мои слова не помогут Вам пережить потерю, но Ваш отец всегда будет с Вами, он смотрит на Вас с небес, — слова Джоанны звучали тепло и сочувственно. Генрих не сомневался в том, что она искренне сопереживает его горю. — Ваши слова лечат мою душу, миледи Джоанна. Если бы не Вы… — внезапно, он взял ее руку в свою и прижался губами к ее ладони. Ощутив легкое, почти невесомое прикосновение ее руки к своим волосам, Генрих выпрямился и смущенно отошел в сторону. — Простите меня. — Вам не за что просить прощения. Ежели желаете, я побуду с Вами, выпьем вина. Я постараюсь облегчить Вашу боль, хотя бы ненадолго. Вы еще будете счастливы, я знаю. — Желаю ли я? Я уже счастлив, оттого, что вижу Вас. Генриху и впрямь стало легче, будто сердце снова успокаивалось, как это всегда бывало, когда рядом находилась леди Джоанна. Она дарила надежду на будущее. Но, нынче, кроме надежды на возвращение из изгнания и воссоединения с детьми, он чувствовал еще одну. Надежду на месть.