Англия, Дувр, 1398 год.
Изгнание… какую печаль, какую неутолимую серую тоску навевало это слово. Такую же хмуро-серую, как это низкое небо надо головой, без единого проблеска солнца, без единой толики надежды. И даже воды Ла-Манша казались такими же серыми, а слушать пронзительные крики чаек было невыносимо. Но, все же он любил это низкое хмурое небо над головой, эту землю, эти холодные капли дождя, падающие на все еще молодое, и должно быть, привлекательное лицо. Ведь это небо, эта земля, этот дождь, пронизывающий ветер, и даже крики чаек были дороги его сердцу. Он не хотел оставлять Англию, не хотел отправляться в изгнание, в чужую, нежеланную для него землю. Но так пожелал король, и его судьба была решена. Навеки ли? Ричард II изгонял из Англии своего кузена, Генриха Болингброка, герцога Херефорда на десять лет. Хотя, к Томасу Моубрею, герцогу Норфолку судьба оказалась еще более жестокой, его король изгонял навсегда, без права возвращения. А ведь они могли бы решить спор по-мужски, по-рыцарски! Генрих Болингброк и Томас Моубрей. Он обвинил Моубрея в заговоре против короны и в растрате денег из королевской казны на свои низменные потребности. Скольких смазливых французских мальчиков и девочек он прикупил на невольничьем рынке было известно одному Господу. Генрих знал, что правда на его стороне, и Господь справедливо рассудит их. Был назначен судебный поединок. Генрих тренировался целый месяц, он знал, что непременно победит предателя Моубрея. И вот, семнадцатого сентября этот долгожданный день наступил. Два высокородных рыцаря, облаченных в блестящие на ярком солнце доспехи выехали навстречу своей судьбе. Приподняв забрало шлема, Генрих внимательно оглядел приветствующих его зрителей. Увы, его отца среди них не было. Старый Джон Гонт, герцог Ланкастер серьезно заболел, и не мог покинуть свой замок, даже для того, чтобы увидеть триумф сына. А в том, что победа достанется ему, а не Моубрею, Генрих ничуть не сомневался. Не было и детей — ни старшего Хэла, ни Томаса, ни Джона с Хамфри, ни девочек. Не было и ее. Ее не было на этой грешной земле уже четыре года, она превратилась в ангела и взирает на него с небес — единственная женщина в его жизни. Он не подведет ее. Он докажет, что правда на его стороне. Зато, подле короля сидел юный семилетний Эдмунд Мортимер*, после недавней кончины своего отца, ставший 5 — ым графом Марчем. Он являлся внучатым племянником, как короля, так и самого Генриха. Маленький Эдмунд был старшим сыном Роджера Мортимера, 4 — го графа Марча — внука Лайонела, герцога Кларенса. Герцог Кларенс, в свою очередь был вторым сыном Эдуарда III — его. Генрих же, был сыном Джона Гонта, герцога Ланкастера — третьего сына Эдуарда III — его. Ну, а отцом короля Ричарда являлся самый старший сын Эдуарда III — его — Эдуард Вудсток, прозванный Черным Принцем за темный цвет его доспехов, но скорее всего, за невероятную жестокость, с которой он относился к побежденным французам во время своих походов во Францию. Его сын — Ричард Бордоский был не таким. Хоть он и унаследовал тонкие красивые черты лица своего отца, но нравом, более пошел в свою матушку — Джоанну Кентскую. Во всяком случае, так считали его подданные. Но Генрих считал иначе. Он знал, что король был больше озабочен тем, какой титул и сколько земельных наделов дать своим смазливым фаворитам за их верную службу, нежели делами государства. Так же, он прекрасно знал, в чем именно заключалась эта служба, и это вызывало в нем чувство брезгливости и отвращения. Разве достоин Ричард носить на голове корону, быть королем Англии и повелевать судьбами своих подданных, в том числе и его собственной? Детей у Ричарда не было, и, вероятно уже не будет. Должно быть, сам король прекрасно знал об этом, назначив своим преемником сначала Роджера Мортимера, а после его внезапной кончины — его старшего сына, семилетнего Эдмунда Мортимера. Того самого мальчика, сидевшего нынче рядом с ним. Король держал его за руку, нежно гладил по длинным темным волосам. Чуть сузив свои серые глаза, Генрих внимательно посмотрел на маленького Эдмунда. Мальчик отличался редкой красотой, которую больше пристало иметь девочке. Белая кожа, полные алые губы и ярко-синие глаза. Будущий король Англии. А ведь на месте Эдмунда мог быть его Хэл. Если бы только Генрих был сыном Лайонела Антверпенского, герцога Кларенса! Но дочерью герцога Кларенса была Филиппа Плантагенет, мать Роджера Мортимера. Поэтому, нынче рядом с королем сидел этот хорошенький мальчишка. Генрих заметил, что мальчик улыбается ему и машет рукой. Малыш желал ему победы? Знал бы он, как Генрих его ненавидел. После того, как герольд провозгласил начало поединка, Генрих перекрестился и опустил забрало. Он победит. Должен победить. Его приветствовали громче, нежели предателя Моубрея. Ведь все знали, и Господь знал, что правда была на его стороне. Внезапно, послышался стук упавшего жезла. Вновь подняв забрало бацинета, Генрих взглянул на трибуны и увидел поднявшегося со своего места короля. Вертя головой, маленький Эдмунд заинтересованно глядел то на короля, то на него. Черт бы побрал этого мальчишку! Генрих и сам не понимал, откуда в нем столько ненависти по отношению к этому невинному ребенку. Король бросил свой жезл. Это означало лишь одно — поединок отменяется. В отчаянии, Генрих содрал с головы шлем, он готов был швырнуть его под ноги своего коня. За что Ричард так с ним поступает?! Почему не дозволяет доказать свою правоту в честном бою? Увы, вместо поединка ему было уготовано изгнание из страны. На долгие десять лет, если не навсегда. Утешало лишь то, что мерзавца Моубрея Ричард изгнал навеки. Стоя на берегу Ла Манша, подставив лицо ветру, Генрих вглядывался в синеющую морскую даль. Ему придется покинуть все, что было так дорого его сердцу. Увидит ли он когда-нибудь своих детей? Старшего Хэла, непоседливого Томаса, серьезного Джона, ласкового Хамфри и своих очаровательных принцесс — Бланш и Филиппу. За Филиппу пришлось заплатить очень дорогую цену. — Мэри, Мэри, Мэри… — он гладит ее по шелковистым каштановым волосам, обнимает за плечи. Ему — пятнадцать, ей — тринадцать, но они уже год, как женаты. Он пытается поцеловать ее в щеку, но хитро улыбнувшись, она вскакивает на ноги и убегает прочь из-под дерева в саду замка Кенилворт, где они любили сидеть. Он бежит за ней, и довольно скоро настигает. — Мэри… — шепчет он, касаясь рукой ее нежной щеки. — Ну что Мэри, Мэри? — передразнивает она и смеется звонким заливистым смехом. — Я люблю тебя… — Нет! Нет, ты лжешь. Лжешь, лжешь, лжешь! — продолжает смеяться она. — Ты моя жена. У меня не будет другой. Я люблю только тебя. Моя Мэри. — Он обнимает ее, прижимает к себе. Она уже серьезно, не смеясь, смотрит ему в глаза, целует в щеку. В ответ, он целует ее в губы — нежно, медленно. Потом сильнее, жарче. Она раскрывает губы навстречу, обвивает свои тоненькие ручки вокруг его шеи. — Гарри… — шепчет она, после того, как они наконец оторвались друг от друга. Этот поцелуй был первым. Он запомнит его навсегда. И никогда, никогда больше не поцелует никого другого. Никогда. Мэри де Богун — его прекрасная, нежная и любящая жена, единственная женщина, которую он когда-либо любил и желал, покинула его четыре года назад. Она умерла, рожая их последнего ребенка — дочь Филиппу. Первыми родились четверо мальчиков, хотя они с Мэри очень хотели девочку после старшего Хэла. Но, каждый раз рождались одни мальчики. Мэри смеялась и говорила, что в иных семьях почли бы за счастье иметь только сыновей. Своих мальчиков она обожала, проводила с ними много времени, любила петь им песни. Она прекрасно пела и играла на арфе. Играть на ней она учила и Хэла, хоть Генрих и посмеивался над этим. Ну зачем, скажите на милость, мальчику играть на арфе? Мэри отвечала, что это умение может ему когда-нибудь пригодится, а вдруг нужно будет очаровать какую-нибудь даму? Наконец, после четвертого сына — младшего Хамфри, родилась первая дочь — малышка Бланш. Но Бланш нужна была сестренка, и затем появилась на свет Филиппа. Увы, на этот раз роды проходили очень тяжело. Филиппа родилась здоровой, но невольно отняла жизнь у своей матери. Генрих знал, что больше не женится, а если и женится, то брак будет лишь формальностью, ведь дети у него уже были. Он не желал целовать другие губы, обнимать чужие плечи, смотреть не в ее глаза. Ее письма Генрих взял с собой. Все письма, которые она ему писала. Он будет перечитывать их в изгнании, и ему станет легче. А пока, ему оставалось лишь следовать за ветром, идти по его пути.Франция, Бретань, Нант, 1399 год.
— Приветствуем Вас в нашем замке, монсеньор. Мы рады принять Вас здесь, и выражаем искреннюю надежду, что Вы останетесь нашим гостем как можно дольше, и будете довольны Вашим пребыванием здесь. — Благодарю, миледи. Я счастлив быть здесь, и лицезреть Вас и Вашего супруга, — Генрих учтиво поклонился молодой даме в ярко-зеленом платье и голубой бархатной накидке, отороченной мехом, изящно лежавшей на ее плечах. Невесомо коснувшись губами ее руки, он взглянул даме в глаза. Большие, пронзительно-зеленые, в обрамлении длинных черных ресниц, они глядели тепло и дружелюбно, и будто завораживали. Не в силах отвести взгляда, Генрих почувствовал, что его сердце бьется быстрее, а щеки будто пылают огнем. Нет, такие чувства вовсе не пристало испытывать к жене человека, оказавшего ему гостеприимство в изгнании. Герцог Жан V Бретонский любезно принял его в своем замке в Нанте, и общение с ним должно было развеять тоску по Англии и детям. Герцог Жан не был Генриху чужим человеком, первым браком он был женат на дочери короля Эдуарда III — его — принцессе Марии. Детей в этом браке не было. После смерти Марии он женился на Джоанне Холланд, дочери графа Кентского, но она также умерла бездетной. Третьей женой стала юная дочь короля Наварры — Джоанна Наваррская. Несмотря на большую разницу в возрасте, супруги были очень привязаны друг к другу, и произвели на свет восьмерых детей. От Генриха не укрылось то, с какой нежностью пожилой герцог смотрит на свою супругу. Будь у него такая жена, он и сам бы смотрел на нее с нежностью, так, как он всегда глядел на свою Мэри. Ее письма, перечитываемые им, давали временное облегчение, но также заставляли сердце сжиматься от тоски. Ведь она более никогда не сможет ему написать. Оттуда, где она теперь находится, письма не придет. Грешные обитатели Земли недостойны посланий с небес. Если бы только можно было увидеть детей! Хотя бы ненадолго. Его старший сын Хэл остался под надзором Ричарда. Его заложником, пленником, в полной его власти. Мальчишка Эдмунд Марч являлся наследником престола, а его сын был лишь жалким заложником. Мысли об этом переполняли сердце Генриха жгучей ненавистью и желанием мести. Он отомстит. Придет время, и он непременно отомстит за свое унижение, за страдания сына. — В честь Вашего прибытия мы устроим небольшой пир. Будет музыка, жонглеры, менестрели. Давно мы не веселились, правда дорогой? — улыбнулась Джоанна своему мужу. — Нынче у нас есть для этого все основания! — добродушно рассмеялся герцог, — да и детям радость. — Это большая честь для меня, но я просил бы вас не беспокоиться, я не желаю причинять лишние хлопоты, — Генрих почувствовал себя неловко. Особенно перед леди Джоанной. Звук ее голоса заставлял его испытывать волнение и трепет. Те чувства, которые он не испытывал уже очень давно. — Что Вы, монсеньор, какие хлопоты? Ваш приезд — большая радость для нас. Но теперь, прошу меня простить, — Джоанна удалилась давать распоряжения насчет предстоящего пира. Выступления жонглеров и артистов, музыка и песни менестрелей, обилие разнообразных вкусных блюд доставляли радость, веселили сердце и заставляли забыть о печалях. Генрих с удовольствием пробовал лучшие вина из погребов герцогского замка, внимал пению менестрелей и беседовал с радушными хозяевами — герцогом Жаном и его супругой. Когда он смотрел в ее глаза, то казалось, что все печали и впрямь остались позади. Он забывал о том, что унижен, изгнан, лишен Родины, разлучен с детьми. Будто бы, это все было просто дурным сном, а не тем, что произошло с ним наяву. Ее голос, ее глаза дарили надежду. Надежду на что? Этого Генрих сказать не мог. Быть может, надежду на будущее, на то, что он вернется обратно, обнимет детей… отомстит Ричарду? Но о мести думать не хотелось. Нынче он желал лишь одного — забыть обо всем, радоваться жизни и смотреть в эти зеленые глаза.