The Spaces Between

Здание в районе Мэйфэр, где живет Кроули, уже успело неплохо узнать предпочтения своего жильца, поэтому их не останавливают ни закрытые двери, ни обитатели нижних этажей. Демон догадывается об их существовании, но, пока они не докучают, предпочитает лишний раз не задумываться об этом. Азирафель заходил к нему в гости лишь однажды, но тот раз был буквально пронизан атмосферой подавленности и закончился обменом телами. По крайней мере, в этот раз Кроули не боится за свою жизнь. Однако в движениях Азирафаэля чувствуется отголосок того лихорадочного напряжения. Длинное пальто ангела висит на крючке у двери, которая, Кроули уверен, выглядела чуть более готично и внушительно, когда он уходил. Кроули кажется правильным начать с выпивки, так как он не имеет ни малейшего представления о том, как это вообще происходит. Но Азирафель ходит по кабинету, останавливается у окна, чтобы полюбоваться видом, сложив руки на животе, а потом, видимо, решает взять быка за рога: — Я бы хотел сделать это там, где тебе было бы комфортно находиться, где ты не против чувствовать себя… — Он делает паузу. «Уязвимым» — повисает невысказанным в тишине мрачной квартиры Кроули. — Или, может быть, где легко будет убраться? Их перья находятся как в метафизическом пространстве, так и одновременно вне его. Энергетический вихрь их крыльев плохо сочетается с физическим телом, поэтому обычно их прячут ото всех за пределами материальной вселенной. Там им не нужно принимать форму твердых объектов, обладать массой, кровеносными сосудами, также отпадает необходимость тянуться к источнику энергии. Однако нельзя сказать, что, невидимые, крылья становятся невосприимчивы к повреждениям, тем более если они черпали энергию или делились ею. Кроули знает, как выглядят сейчас его крылья, и знает, что в любой момент может пойти на попятную; Азирафель его поймёт. Но Кроули не хочет этого делать. — Давай здесь, — говорит он. Кроули кладет большой палец на пуговицу пиджака и расстегивает ее, позволяет ткани соскользнуть с плеч, затем вытаскивает из джинсов нагретый телом уголок рубашки. Следом идет шарф, и теперь больше ничего из предметов одежды не сковывает грудь. По сути, ему необязательно раздеваться до пояса, но все же проще добиться полной свободы движений, когда не отвлекают мысли о наличии или отсутствии рубашки. Крылья Кроули дожидаются где-то в эфире, пока его мысли буксуют на одном месте. Пока Азирафаэль не кладет руку ему на плечо. — Ты все еще можешь передумать, — говорит он ему. — Да-да. Я ни за что не хотел бы тебя торопить. Мы ведь еще не раз сможем увидеться друг с другом? Эта фраза помогает немного унять панику. Нет ничего, чего бы Азирафаэль уже не видел и не знал о нем. Он поворачивается к огромному окну и смотрит на простирающийся под ними город. Город, который они оба называют домом. Кроули может видеть, что происходит снаружи, но внутрь квартиры никому заглянуть не под силу, потому что ему нужно свое место за пределами Ада, где он волен быть тем, кем пожелает. Где он может выпустить чешую или крылья без ведома остального мира. Он никогда раньше не делал этого с кем-то, но, возможно, им как раз и следует снова опробовать что-то новое вместе. — Ты предпочитаешь делать это сидя или стоя? Возможно, ты как-то об этом упоминал, но, я, признаюсь, запамятовал. — Обычно стоя, — делится Кроули. — По крайней мере, поначалу. Он выпрямляется и раскрывает крылья, направляя изогнутые концы к полу; широкие дуги частично заслоняют свет постепенно угасающего дня. Кроули чувствует, как расправляются перья; с трудом, местами неохотно, особенно там, где края налипли друг на друга и обуглились от огня, но перья остались более или менее целы. Возможно, он использовал свои огнеупорные возможности до предела, но и у порождений Ада есть свои преимущества. Как ни крути, он все же демон, и этот факт уже никак не изменить. Кроули слышит, как Азирафаэль откладывает пиджак куда-то позади себя, с тихим шелестом закатывает рукава рубашки, и не может удержаться от прилива нежности. Как будто он драгоценная книга, заслуживающая пристального внимания, достойная усилий. — Признаю, мне известно, что твои крылья немного отличаются от моих, но не уверен, как проявляются эти различия. Кроули опускает левое крыло вниз, когда чувствует, что Азирафаэль подходит к нему. Перья тихо шуршат, ложась в правильном порядке. — На самом деле отличается лишь направление, куда их тянет при проведении энергии, а в остальном, насколько я знаю, все так же, — он никогда раньше не спрашивал об этом, подумалось Кроули; они редко вот так обсуждали свои метафизические особенности при свете дня. Он поднимает руку и берется за кончики маховых перьев, на пробу оттягивает большим пальцем опахало перьев и наблюдает, как они подрагивают, возвращаясь на место. — Возможно, они немного прочнее твоих, учитывая атмосферу Ада, но сделаны из того же материала. Хмыканье, которое издает Азирафаэль в ответ, звучит ужасно похоже на «увидим». — Тогда я начну? — Да, конечно, — Кроули сдерживается, чтобы не выдать в ответ «давай покончим с этим» из-за овладевшего им нервного напряжения; будто, подпустив ангела настолько близко, он даст толчок какому-нибудь катаклизму. Он подозревает, что в нем взыграли старые инстинкты, призванные защитить их обоих. Кроули ловит себя на том, что задерживает дыхание, когда чувствует, как Азирафаэль протягивает руку к крылу, как его пальцы оказываются в непосредственной близости для прикосновения. Когда кончики пальцев осторожно ложатся на свод крыла, маленькие перышки фиксируют неожиданное давление, и тут же — ощущение присутствия ангела. Кроули оказывается не готов к тому, насколько это тревожно — позволять кому-то другому прикасаться к крыльям. С того момента, как он подпускал к себе кого-то достаточно близко, прошли столетия, если не больше. — Скажи, если что-то будет не так, — тихо говорит Азирафаэль. — Или если я причиню тебе боль. Первые робкие прикосновения, видимо, нужны для того, чтобы изучить текстуру его перьев, определить различия, проверить, как они лежат. Касания бережные, до невозможности осторожные. Это логично, ведь Азирафаэль с его крыльями близко не знаком, так что откуда ему знать, как лучше провести уход, если он никогда к ним не прикасался? Сейчас они являются телесными существами, потому что сами так решили. Их крылья состоят из костей, на них растут перья, по сосудам течет кровь, потому что это единственно возможное воплощение, которое они могут получить в материальном измерении. Воля, функции и первозданный хаос определённой формой не обладают. Так что если сам мир будет принимать решения насчет материальных воплощений, то это позволит избежать экзистенциального ужаса. Поэтому мир решил, что в данном случае подойдут крылья. Это одно из правил, по которым Кроули не имел права голоса, когда создавалась Вселенная. Но этого объяснения все равно не достаточно, чтобы действительно понять, каково это, когда другое существо — нематериальное существо, — проводит своими вполне материальными пальцами по изогнутому краю пера, которое вот-вот утратит эту форму. Он может почувствовать Азирафаэля. Не только давление знакомых рук, внимательно его изучающих. Кроули чувствует все ослепительно белоснежные грани ангела, тепло и решимость, таящуюся в изгибе пальцев, скользящих по маховым перьям. Будто он перемещает частички себя туда, где есть пробелы, о которых Кроули даже не подозревал. — Стой, — прерывистый звук, который он издает на выдохе, едва ли можно назвать полноценным словом. Пальцы прекращают свой бег по дуге крыла и мгновенно отстраняются, выскальзывая на свободу из теплых глубин; растрепанные перья дрожат от странного чувства потери. Кроули не ожидал, что его в большей степени ошеломит не прикосновение как таковое, а его отсутствие. — Я сделал тебе больно? — спрашивает Азирафаэль, все еще находясь очень близко к Кроули; тот чувствует, как воздух вместе со сказанными словами щекочет расправленные перья. — Я знаю, ты говорил, что они немного прочнее, но не был уверен, окажутся ли мои прикосновения… несколько неприятны. — Нет, — вырывается с хрипом слово, в котором заложено слишком много разных смыслов. Как тут объяснить? — Нет, думаю, я не был готов к тому, что кто-то действительно к ним прикоснется. Азирафаэль немного отодвигается, и теперь Кроули не нужно полностью оборачиваться, чтобы его увидеть. Он знает, что это делается ради него, чтобы за его спиной не маячила молчаливая фигура, пока он переваривает новые ощущения. — Ох, да, с непривычки ощущения могут быть довольно захватывающими. Если хочешь, мы можем перенести на другой раз, когда твои крылья сами попросят внимания. Я все понимаю, — раздается практически беззвучное шарканье, намекающее, что Азирафаэль немного отступил назад. Кроули чувствует, как верхняя дуга его левого крыла, недовольная увеличением расстояния, издает раздраженный щелчок. — Нет, нет, дай мне минутку. Нужно убедить их, что это для их же блага, что ты не собираешься делать ничего предосудительного. — Разумеется, полагаю, в Аду их считают уязвимым местом. Может, мне следует быть нежнее? Кроули сомневается, что на свете бывает что-то нежнее скользящего прикосновения этих пальцев. — Эм, честно, было бы лучше, если бы ты не стал так деликатничать. Я не больно-то церемонюсь, когда привожу их в порядок. — Значит, на первом месте необходимость, а не удовольствие? — прежде чем он успевает открыть рот и ответить, Азирафаэль вновь кладет руку на крыло, уже гораздо увереннее держа опахало крупного махового пера между большим и указательным пальцами. По всей длине пера прокатывается ощущение, будто кто-то вставил палец в его позвоночник и потянул его вниз. Кроули даже не может понять, хуже так или лучше, обострились ощущения или притупились. Ему каким-то чудом все еще удается удержаться на ногах. — Ну как? Кроули откашливается, издавая влажный, сдавленный звук; спрятанные в глубинах обожженные перья устремляются за ощущениями, как цветы, тянущиеся к солнцу. — Н-нормально, — ложь, ложь и еще раз ложь, и Азирафаэль наверняка это знает, потому что на мгновение он замирает, не убирая пальцев. — Возможно, нужно чуточку сильнее? Кроули пытается это представить; перед мысленным взором встают картины того, как пальцы быстро, слой за слоем, перебирают пух, со спокойной и деловитой решимостью приводят перья в порядок. По позвоночнику пробегает слабая дрожь. Теплая ладонь Азирафаэля внезапно ложится ему на поясницу, возвращая в реальность. — Предполагалось, что ты будешь наслаждаться процессом, Кроули. Но если нет, то ничего страшного. Я знаю, что для тебя все это имеет иной смысл, нежели для меня. — Я и так… — выпаливает Кроули, и он недоволен тем, насколько явно его голос отражает истинные чувства, но решает, что с этим ничего не поделаешь. — Я наслаждаюсь, может, даже слишком. — Не думаю, что можно получить слишком много удовольствия, — успокаивает его Азирафаэль. — Наши крылья чувствительны. Любые твои чувства совершенно нормальны, — слишком много смыслов заложено в этом ответе. Возможно, они не станут это обсуждать, будут хранить молчание, как и раньше; позволят секретам накладываться один на другой, обрастая предположениями, пока весь карточный домик не рухнет. — Ага, — срывается с губ. Не то чтобы он в это верит, уж точно не на сто процентов. Кроули внезапно одолевает желание узнать обо всем, о чем он не спрашивал годами. Он хочет знать, как Азирафаэль прикасается к своим собственным крыльям, как он укладывает их, придавая очаровательную пышность и легкую взъерошенность, при том, что они всегда выглядят ухоженными. По-видимому, ангелу достаточно немного пригладить крылья, тогда так Кроули будет зарываться в свои ногтями, дергать и вытягивать перья, пока те не улягутся идеальной волной. Он не мог позволить ни одному перышку выбиться из общего ряда. Что важнее: Кроули хочется узнать, кто касался крыльев Азирафаэля в ответ. Кого он подпустил настолько близко для подобной вольности? Кого, если не его? Мысли опять разбегаются, стоит Азирафаэлю возобновить работу, скользя пальцами в глубины, чтобы вернуть на место погнувшееся перо. Кроули на краткий миг пронзает тепло от благодати, подобное дрожащему звону колокольчика. Ну как так можно-то! Возмутительно! За окнами его квартиры виднеются лишь серые просторы Лондона; там нет ничего, что могло бы удержать его внимание, но почему-то оказывается легче смириться с этим, чем обернуться через плечо, рискуя тем, что он поддастся искушению и попросит о чем-то большем. Причем не факт, что Азирафаэль откажет — и это в данный момент пугает Кроули сильнее всего. — Азирафаэль, — Кроули знает, что никогда не произносил имя ангела таким тоном. Но Азирафаэль шикает на него, заставляя замолчать; пальцы уже гораздо увереннее проходятся по удлиненным краям (загнутые кончики все также обуглены после сумасшедшей поездки в день Армагеддона). То, что его крылья, которые всегда были предметом гордости, сейчас повреждены и несовершенны… Азирафаэль двумя пальцами проводит по центру расплавленной бородки пера и развевает его мысли в пепел. Азирафаэль долго не задерживается на уродливых изъянах. Он двигается дальше, аккуратными ногтями поправляя кроющие перья, будто страницы книги, и Кроули чувствует, как по телу пробегает дрожь удовлетворения. — Ты знаешь, сколько времени я думал об этом? — Азирафаэль доказывает, что Кроули не единственный, у кого есть тайны, если считать тайнами не облеченную в слова, оставшуюся незамеченной правду. — Я и представить себе не мог, что ты когда-нибудь согласишься. И, признаюсь, я боюсь позволить себе лишнего. — Я ничуть не возражаю, — просто говорит Кроули. — Не уверен, что на свете существует что-то, чего я бы тебе не позволил, — это слишком уж честный ответ. Но сейчас он одной рукой упирается в холодное стекло окна, крылья откинуты назад — отчаянное желание, чтобы к нему прикоснулись, ни с чем не спутать. Позади него раздается лишь тихий вздох. — Самонадеянно, — наконец шепчет Азирафаэль, будто выдвигает против себя обвинение, — а затем его руки скользят вглубь. Робкие, неуверенные прикосновения, призванные расправить перья, превращаются в движения растопыренной ладонью по незащищенной внутренней стороне крыла, где бородки перьев прикрепляются к чему-то, немного напоминающему кожу. К чему-то крайне чувствительному, совершенно неподготовленному к любопытному, жадному порыву, к намерению, с которым Азирафаэль сжимает ряд перьев у основания. Кроули издает звук, который можно было бы принять на стон боли, но это не так. На какое-то мгновение он сосредотачивается на ощущении плавных, изучающих движений пальцев, которые с таким же успехом могли бы касаться обнаженного нерва. Дрожащий взмах крыла задевает щеку Азирафаэля — и вместо того, чтобы отступить за пределы досягаемости, ангел хватает верхушку крыла Кроули и поправляет его сам. Кроули не знает, как справиться с этими чувствами. Он так давно не испытывал ничего подобного, что воспоминания уже стерлись из памяти. — Ты даже не представляешь, какого рода приглашение делаешь прямо сейчас, — это не столько обвинение, сколько тихая мольба. Кроули не может найти в себе силы оставить без внимания вкрадчивые интонации в голосе Азирафаэля. — Так расскажи мне, — кончики пальцев Кроули скользят по стеклу с громким звуком. — Ты открылся мне не задумываясь, и, боюсь, я уже позволил себе некоторые вольности. Хрип застревает у Кроули в горле. — Так позволь еще, — говорит он на грани смеха. Позволь себе все. — Кроули. Кроули узнает этот тон с возмущенными нотками: умоляющий его соблюдать приличия, но в то же время желающий, чтобы он ослушался. Демон шипит сквозь зубы; ответ никак не складывается в слова, потому что рука сжимает его перья и, возможно, вот-вот за них потянет. — Скажи что-нибудь, дорогой, пожалуйста. Это слишком важно, чтобы продолжать без комментариев. Легче сказать, чем сделать, думает Кроули. — Все отлично, продолжай, покажи мне все. Он совершенно не готов к тому, что руки Азирафаэля коснутся его обнаженной талии, притянут его настолько близко, что он почувствует ошеломляющее тепло чужой щеки рядом со своей. После прикосновений к крыльям это самое очевидное проявление близости в их отношениях. — Я не знал, что ты настолько чувствителен. Крошечное извинение, сказанное практически шепотом, призвано скрыть неожиданно прорвавщийся наружу голод, отчего Кроули внутренне сжимается. Почему они до сих пор притворяются? — Не для всех, — жалуется он. Ни для кого, кроме Азирафаэля. — Нет, я полагаю, ты никому другому не позволил бы подобных вольностей, верно? Стоило ему захотеть, Кроули мог бы слегка повернуть голову и поцеловать Азирафаэля. Столетиями он наблюдал, как тот улыбается, смеется, надувает губы, когда что-то шло не по плану; его влюбленность складывалась из тысяч нелепых крошечных моментов. Но поцелуя не последовало; ему так и не представилась возможность обернуться и узнать, каков Азирафаэль на вкус, потому что тепло ангела исчезло, а крыло его потянули назад и выгнули вверх. Кроули чувствует неожиданное давление щеки, подбородка, носа и трепещущих ресниц к россыпи мелких перьев на верхней части крыла. Ощущения подобны взрыву, небесно-голубой вспышке статического электричества, от которой у него перехватывает дыхание. Азирафаэль потирается об него лицом; тепло от его дыхания проникает глубоко внутрь, согревая не только внешнюю оболочку с перьями и кожей, но скрытую под ней прохладную змеиную чешую и шипящего демона с ядовитыми клыками. — Я не могу… Кроули не знает, в какой момент он успел с глухим ударом рухнуть на колени; рука проводит по стеклу, царапая его ногтями, и остаётся вытянутой у него над головой. Мир на границе зрения подёрнулся пеленой. — Не останавливайся. Он перестал понимать, о чем говорит. — Азирафаэль… Кроули тянет руку назад через голову и обнаруживает, что Азирафаэль крепко прижат к его левому крылу; оно подрагивает под костяшками пальцев, а перья пытаются раскрыться еще шире, стремясь затянуть ангела внутрь. — Неужели никто никогда не делал этого для тебя? — шепчет Азирафаэль. Слова отскакивают от краев дуги крыла, словно музыка. Из горла вырывается непроизвольный звук. Разумеется, нет, его пугает одна мысль об этом! Азирафаэль запустил свои пальцы в такие места, о существовании которых Кроули даже не подозревал. — Даже тогда? Слишком тихо и неуверенно звучит вопрос, поэтому Кроули решает оставить его без ответа. Но тут он неожиданно для себя обнаруживает, что поддевает пуговицу джинсов, пытаясь расстегнуть ее дрожащими руками, подстегиваемый частичным помешательством. Азирафаэль на мгновение резко и крепко хватает его рукой за узкую бедренную кость, не пытаясь остановить, но выражая сомнение. Действительно ли он хочет это сделать? Хочет ли он связать их подобным образом? Но Кроули недостаточно внешнего размаха своего существа. Его тело притягивает к себе каждый всплеск ощущений, оно отчаянно напоминает о себе, и Кроули не в силах его игнорировать. Ему необходимо прикоснуться к себе, скользнуть пальцами в потаённые места и преподнести их Азирафелю. Он желает, чтобы к нему прикоснулся Азирафаэль. Чтобы тот единственный, кому он доверяет, придавил его к полу и вскрыл до основания. Да, именно так. — Ты пропадешь, — бормочет Азирафаэль. Он стискивает Кроули за талию так крепко, будто боится, куда потянется рука, если он разожмет пальцы. — Потеряешься в ощущениях… Кроули плевать. Крылья трепещут, и ему нужно, чтобы Азирафаэль был ближе. — Хочу почувствовать тебя внутри себя, — просто говорит он, вкладывая в эти слова свои многочисленные желания. Его пронзает вспышка неземной энергии, когда часть перьев погружается во влажные теплые глубины рта Азирафаэля. — Я уже там, — мягкая настойчивость ангела только сильнее распаляет его желание. Азирафаэль все же не отказывает ему. Ладони ангела, крупнее его собственных, поглаживают бедра и серией неуклюжих рывков стягивают джинсы. У Кроули кружится голова; оставшись без поддержки Азирафаэля, он под весом собственных крыльев наклоняется вперёд, опирается на руки. Его ботинки материальны только тогда, когда он сам этого захочет. Небольшое мысленное усилие — и он тут же оказывается босым; на пальцах ног, высоких сводах и тонких лодыжках виднеется россыпь чешуек. Но Кроули все равно потрясен, когда его ноги раздвигают и прижимаются сзади теплыми изгибами, обнаженными плечами и твердыми бедрами. Кроули немного обидно, что он упустил момент, когда Азирафаэль чудом избавился от одежды. Зато теперь его перья скользят по обнаженной коже, а ягодицами он устроился на коленях ангела, чувствуя его очевидное возбуждение. Кроули пытается примкнуть к нему сзади, прижаться в ответ, все сильнее извиваясь в объятиях Азирафаэля. Твердый выступ члена ангела скользит между бедер Кроули, волочась по тугому изгибу яиц, оставляя липкие пятна на коже. — Дыши, — бормочет Азирафаэль. — Ты можешь немного заблудиться в собственной голове. Кроули кажется, что разговаривать совсем не сложно, и ему хватило бы самообладания, чтобы пробормотать что-то в ответ. Но тут ангел опускается вниз и вновь утыкается лицом в крыло Кроули, отчего тот разом забывает все изученные языки. Дрожащий, он тонет в объятиях Азирафаэля; крыло тянется вверх и одновременно назад, пытаясь вывернуться под неестественным углом, притянуть Азирафаэля ближе, чтобы он буквально слился в единое целое с перьями, в которые вдыхает новую жизнь. — Азирафаэль… — Кроули не до конца уверен, произнес ли он имя ангела вслух. Его тело, раскрытое навстречу объятиям, горит беспокойным жаром. Кроули вновь перекидывает руку за голову, отчаянно стремясь зацепиться за светлые кудри Азирафаэля. Как? Как так получилось, что он не знал об этом раньше? Зачем он так яростно, так упорно защищал свои крылья, когда давно уже мог раскрыть их и принять Азирафаэля в объятия? Он слишком громко прокручивает эту мысль в голове, чувствуя, как ангел прижимается ближе и кончиками пальцев обхватывает место, где кость переходит в сустав. Раздается протяжный щелчок, и у него из горла невольно вырывается нечеловеческий вскрик. — Азирафаэль… — Ты хочешь, чтобы я продолжил? — руки на талии крепко удерживают его от падения в никуда. — Мне не хотелось бы переступить черту. Что-то горячее внутри него сжимается в нетерпении, когда его бедра раздвигают в стороны. Еще как хочет! Теперь Кроули осознает свои желания, как никогда раньше. Он хочет, чтобы Азирафаэль был внутри него, и, если понадобится, Кроули выцарапает для него место. Дрожащие пальцы входят в него рывками, и Кроули понимает - Азирафель тоже поддался нахлынувшим чувствам. Возможно, ангел не станет возражать, если Кроули также заполнит промежутки между перьями своими горячими, шипящими чешуйками. При этой мысли все его тело напрягается от желания. Первый толчок вызывает сильную боль, которая пронзает позвоночник и разливается по крыльям, отчего с губ Кроули срывается приглушенный крик удовольствия. Волны наслаждения бесконечным потоком накатывают снова и снова. Азирафаэль отпускает его крыло и целует Кроули в изгиб шеи, плечо, щеку - и на этот раз он оборачивается, чтобы поцеловать ангела в ответ, с яростью и трепетом благодарно впиться поцелуем в красивые губы. Он срывается на крик, когда ангел обеими руками крепко цепляется за нижние части крыльев, входя в него полностью, и весь мир замирает. Слава! Слава! Слава! Старое воспоминание, окрашенное в черно-красные тона, оседает сладостью и остротой на языке. Его потряхивает. Кроули дрожит, когда его сущность тает, а затем переплавляется во что-то, по форме напоминающее Азирафаэля. В каждом незыблемом, трепещущем толчке-падении он чувствует всю историю их взаимоотношений. Но на этот раз удара о землю так и не следует. Кроули стонет и откидывается назад, впиваясь острыми ногтями в обнаженное бедро Азирафаэля, стоящего позади. Притягивает его ближе, умоляя ангела вновь наполнить его. Азирафаэль снова усиливает хватку, высоко удерживая его крылья, чтобы удобнее было зарыться в них лицом. Пространство вокруг них отзывается болью, когда оккультное переплетается с небесным, но находится место и блаженству. Кроули стоит на четвереньках, упираясь руками в пол своего кабинета, крылья зажаты в железной хватке. Непрерывно звонят колокола, пока его обнаженное, открытое навстречу ангелу тело перековывают во что-то иное. Что-то совершенно новое. Центр мира расходится трещинами; золотые жилы прочерчивают оба крыла, словно фигура Лихтенберга, исполненная божественного сияния, пылая так ярко, что у Кроули перехватывает дыхание. В этой телесной оболочке у него слишком мало конечностей, поэтому он тянется всем, чем может. Пальцы Азирафаэля держат его крепко, впиваются глубоко, чтобы змей под кожей тоже испытал весь спектр ощущений. Пол под ним намок. Кроули лежит с раскрытым ртом и не может понять, кричит он или молится. Или же и то, и другое сразу. Слова, срывающиеся с его уст, не существуют ни в одном из человеческих языков. Азирафаэль. Азирафаэль. Аминь. Кроули лежит лицом вниз на холодном полу кабинета; крылья сзади слегка подрагивают, слабо подергиваются и оседают вниз, будто не могут понять, где им следует быть, или, возможно, кому они принадлежат. Такого рода удовольствие Кроули никогда раньше не испытывал. Азирафаэль устроился рядом с ним, пальцы по-прежнему в слабой хватке Кроули. Ангел слегка улыбается, но в улыбке скользит неуверенность, будто он думает, что, возможно, позволил себе лишнего. - Привет, - тихо говорит он. Кроули заставляет свою руку полностью согнуться и притягивает ангела ближе. - Ух, вот это да, - произносит он не до конца восстановившимся голосом. Смех ангела выдает явное облегчение. - Я не собирался заходить так далеко, но ты так приглашающе распахнул крылья... - Всегда пожалуйста, - отвечает Кроули, не уверенный, что в ближайшее время произносимые им слова будут иметь хоть какой-то смысл. - Трудно скрывать свои чувства во время такого рода общения. Это очень культурное выражение для обозначения действа, от которого у него отнялись ноги и стали липко-влажными бедра. - Так вот что это было? По-моему, это был секс. Азирафаэлю хватает порядочности покраснеть. - И это, конечно, тоже, - говорит он, улыбаясь. - Но мы не можем притворяться, что не двигались в этом направлении. - Хм, - Кроули трудно с этим поспорить. На сердце у него до странного тихо, и он не может припомнить, испытывал ли когда-нибудь подобное. Будто Азирафаэль напитал его своим спокойствием. - Хотя, боюсь, что в конечном итоге я не смог обеспечить твоим крыльям достойный уход, - Азирафаэль протягивает руку и на полпути сталкивается с крылом Кроули, которое предательски толкается в кулак ангела. Азирафаэля, видимо, это веселит. - Признаю, я немного отвлекся. - Отвлекся, - соглашается Кроули. - Можно и так сказать. Я вообще-то не чувствую ног и думаю, что меня лишили девственности как минимум тремя разными способами. Азирафаэль смеется, непринужденно утыкаясь головой в шею Кроули, будто такие вольности для них - привычное и нормальное дело. Над его головой белые крылья соприкасаются с черными, безупречные ангельские перья слишком уж легко переплетаются с его собственными. При соприкосновении по телу пробегает теплая дрожь, даря неизведанное ранее удовольствие. - Я позволил тебе вольности с моими крыльями, - говорит Кроули. Его забавляет, насколько плохо эти слова подходит для описания произошедшего между ними. - А ты? Разрешишь мне прикоснуться к своим? Щеки Азирафаэля окрашиваются пылающим румянцем. - Признаюсь, за последние 6000 лет я несколько раз представлял, как ты предлагаешь мне привести их в порядок. Принял бы он это предложение до того, как начальство от них отстало, - это уже совсем другой разговор, думает Кроули. - Так как тебе нравится? Мне следует быть понежнее или же немного пошалить с дугами и летными сухожилиями? Подарком ему служит крошечный дрожащий вздох, который издает ангел. Перья над головой дергаются и скользят чуть глубже, переплетаясь с его собственными. - Ох, я бы предпочел, чтобы ты разобрался во всем сам.