The Spaces Between

По правде говоря, их совместный ужин после Армагеддона не так уж сильно отличается от многих других до этого. По крайней мере, на первый взгляд. Раньше им постоянно приходилось искать предлоги и места для тайных встреч, а когда Азирафаэль нервничал больше обычного — еще и использовать кодовые фразы. Но разделенное на двоих пространство, время, должностные обязанности — этого у них никто не был в силах отнять. И только теперь они могли, не торопясь смакуя еду, открыто говорить и поддразнивать друг друга, а не ограничиваться лишь переглядываниями и туманными намёками. Осознание того, что они могут проводить время как и раньше, с той лишь разницей, что теперь при желании это делалось у всех на виду, без утайки, дарило чувство свободы. Им уже вынесли приговор и привели в исполнение наказание, и на этом, казалось, все и закончилось — если только Всевышняя вдруг не решит вмешаться лично. Они были свободны. После стольких лет, после всего, что им довелось пережить, это все еще казалось невозможным. Кроули прекрасно понимал, что восторгаться новизной происходящего и трепетать от ужаса при мысли о том, к чему это всё приведёт, — две совершенно нормальные реакции. Он испытывал оба этих чувства в разумной степени — ладно, не совсем в разумной, но он вполне мог их контролировать. А самым важным было то, что это происходило не только с ним. Прямо сейчас Азирафаэль выглядит счастливым, гораздо счастливее, чем его когда-либо видел Кроули, и этого было достаточно. Если в будущем возникнут какие-то проблемы, то они с ними разберутся, но сейчас они могли по праву наслаждаться моментом затишья. — Я все хотел тебя кое о чем спросить, — Азирафаэль нервно накручивает салфетку на палец, формируя из белой ткани маленькую чашечку. Кроули, который как раз просматривал карту десертов и пытался решить, заказать Азирафаэлю одно или сразу несколько любимых лакомств, замирает на полпути. — О чем? — Ты не сказал мне, что ранен, — на лице Азирафаэля мелькает намек на извинение, словно он не планировал так резко бросаться обвинениями. — Когда я был внутри тебя — то есть, когда я притворялся тобой, то почувствовал, что твои крылья повреждены, — ангел ставит бокал на стол, крутя его за ножку. — Со всеми этими событиями как-то не представился случай спросить. — А, это, — Кроули закрывает меню и откладывает его на стол. Губы невольно сжимаются при упоминании. Он непрерывно ощущает тлеющую пульсацию, от которой ему по большей степени удавалось абстрагироваться. — Все не так плохо, как кажется. Не беспокойся. Нельзя проехать через адское пламя, не получив пару ожогов. — По ощущениям дело обошлось не только парой ожогов, — мягко говорит Азирафаэль. — Я же сказал тебе, что меня слегка потрепало, — по-своему Кроули даже извинился, за все и сразу. Но, попрошу заметить, что когда он во весь опор мчался к месту Армагеддона, то не предполагал, что придется делиться с кем-то своим телом. По правде говоря, Кроули и представить не мог, что такой момент когда-либо настанет, поэтому не придавал особого значения тому, как же там крылья. — Да, верно, сказал. Очень любезно с твоей стороны. Хотя я, признаться, не ожидал, что это будет настолько… — голос Азирафаэля постепенно затих. Течение их беседы вынесло его к быстрине, переплыть которую в одиночку было трудно. До Кроули быстро дошло, что именно не смог озвучить Азирафаэль. Как бы там ни было, Кроули уже давно привык к этому ощущению — отголоску испытанной когда-то давным-давно боли, что навсегда отложилась глубоко в памяти. Азирафаэль-то не знает, каково это: когда крылья горят и продолжают тлеть еще многие века. Пальцы, которыми Кроули барабанил по столу, замирают, когда до него доходит вся чудовищность того, через что, возможно, пришлось пройти Азирафаэлю по его вине. — Прости, — говорит он. — Я как-то не подумал. Конечно, ты к такому не привык. Я должен был догадаться, что ощущения будут тебе незнакомы. Глупо с моей стороны, — Кроули даже не пришло в голову, что, в отличие от него, Азирафель не сможет отрешиться от боли. — Нет, нет, — машет рукой Азирафаэль, призывая к молчанию. — Это был спонтанный план, последняя, отчаянная мера, и я ни о чем не жалею. Ты ведь действительно меня предупредил. — Но не обо всем, — Азирафаэль не должен чувствовать, будто в чем-то провинился, Кроули этого не потерпит. Судя по выражению лица, ангела это не убедило. — С ними все будет хорошо, обещаю. Ну, потерял несколько перьев, вырастут другие, и крылья станут как новенькие. Через неделю вообще повреждений не заметишь. Азирафель кивает. Видимо, у Кроули получилось его хоть немного обнадежить. — Возможно, я мог бы… Да, я мог бы помочь привести их в порядок. Я знаю, что иногда в одиночку с ними не справиться. Даже после многих лет практики. Пусть это и звучит так, будто Азирафаэль прямым текстом предлагает лично проверить, в каком состоянии его крылья, Кроули будет держать себя в руках и ни за что не прольет вино на стол! Для Азирафаэля повисшая в разговоре пауза и неподвижность Кроули явно выглядят как удивление, за которым последует отказ. — Конечно, вполне объяснимо, если ты предпочтешь заняться этим самостоятельно. Или если твои крылья слишком чувствительны к прикосновениям, что, насколько мне известно, не такая уж редкость, — Азирафаэль кладет приборы на стол с тихим звоном. — Я знаю, что ты всегда сам превосходно за ними ухаживал. Теперь, когда я понимаю, что ты чувствуешь, совесть не позволит мне отмолчаться. Мы дружим довольно долго… мы через столько прошли вместе, что я ничуть не обижусь, если ты откажешься. Также я надеюсь, что тебе это не покажется наглостью с моей стороны… — Азирафаэль, — как и всегда, им овладевает сильная потребность защитить ангела от самого себя. Но прервав его, Кроули тут же полностью завладевает вниманием Азирафаэля, тем самым получая, по правде сказать, даже немного больше, чем рассчитывал. Ангел всем своим видом излучает искренность и серьёзность, спокойно ожидая продолжения, отчего у Кроули невольно начинает заплетаться язык: — Мы никогда раньше не… мы никогда не делали ничего подобного, — произносить это вслух в ресторане, полном людей, немного… Кроули хочется сказать «возмутительно», но на самом деле это не так — или, по крайней мере, для ангелов в этом не было бы ничего возмутительного. А демоны… Демоны просто не стали бы об этом говорить. — Нет, я знаю, что мы всегда старались держаться на почтительном расстоянии. Хотя я предполагал, что с некоторых пор это делалось исключительно из соображений необходимости. Кроули прочищает горло. — Честно говоря, они сейчас не в совсем подходящем состоянии для полноценного ухода. Думаю, для начала их достаточно просто осмотреть, вытащить обгоревшие перья, пригладить нетронутые, чтобы они не мешали расти новым, — сказав это вслух, Кроули тут же меняет свое мнение: да, из его уст это и вправду звучит возмутительно. Он снова откашливается и поднимает свой бокал, изо всех сил стараясь выглядеть непринужденным. — Они не в лучшей форме, вот что я хочу сказать. — Я все равно почту за честь помочь тебе, — тихо и совершенно серьезно говорит Азирафаэль. Слишком уж это похоже на предложение интимного характера, хотя Кроули понимает, что это не так, и ему сложно удержаться от того, чтобы не прошипеть в бокал с вином. За последние шесть тысяч лет никто не прикасался к его крыльям. Он чувствует себя до странности беззащитным при мысли о том, чтобы расправить крылья и позволить ангелу делать с ними все, что заблагорассудится, — ухаживать, заботиться. Кроули предпочел бы не ворошить определенные воспоминания, но не может отрицать, насколько привлекательной оказалась мысль о том, чтобы раскрыться, выставить на обозрение свои крылья, позволить Азирафаэлю дотронуться до одной из самых уязвимых частей его тела, нежно пригладить обожжённые перья, скользнуть по вечно тлеющей коже, которая обычно, к досаде Кроули, находится за пределами досягаемости. Они так хорошо знают друг друга во многих отношениях, но для такого рода прикосновений никогда не были достаточно близки. Он осушает бокал с вином. — Сделаем это у меня? — Кроули не уверен, как ему удается сохранять видимое спокойствие. Ошеломление написано на лице Азирафаэля, будто тот и в самом деле не ожидал, что Кроули примет предложение. Мысль о том, что ангел надеялся, но особо не рассчитывал на согласие, дарит небольшое облегчение. — Да, да, разумеется, идеально. В любое удобное для тебя время. В его квартире будет безопаснее. Хотя он всегда чувствовал себя комфортно в книжном магазине, это всё же была территория Азирафеля, не его, и порой туда без приглашения наведывались другие ангелы — не лучший вариант для того, чтобы… Он ведь и правда собирается это сделать? Выпустить крылья перед концом света, чтобы впитать как можно больше энергии, — это одно; но в этот раз он разрешит кому-то дотронуться до самой уязвимой части себя, впервые за многие тысячелетия. Но это же Азирафаэль. Ну конечно, ведь кому еще, кроме Азирафаэля, он мог бы такое позволить! Возможно, это-то его больше всего и пугает. Сложно обманывать кого-либо, когда вся твоя обнаженная сущность завернута в подарочную упаковку и ожидает прикосновения к себе, как к чертову громоотводу. В конце концов, Азирафаэль уже давно узнал все его тайны, так что нет ничего плохого в том, чтобы просто… показать ему. Без лишних слов. Легче сказать, чем сделать, если ты оккультное существо и все твои секреты можно пощупать. Азирафаэль ни на секунду не прекращает улыбаться, поедая десерт. Кроули каким-то образом умудряется поддерживать нормальный разговор, избегая при этом натянутости и неловкости. Не такое окончание вечера он планировал, но Кроули ловит себя на том, что внимательно наблюдает, как ангел подчищает содержимое тарелки, и затем, наконец, откладывает вилку и берет салфетку, чтобы вытереть рот, который и без того оставался девственно чистым. Кроули следует за Азирафаэлем, открывает дверцу Бентли и наблюдает, как тот, улыбаясь, проскальзывает внутрь. Ангел молчит всю дорогу; время в пути, как обычно, пролетает вдвое быстрее, даже когда Кроули притворяется, что соблюдает правила дорожного движения. Улыбка Азирафаэля становится все шире каждый раз, когда Кроули смотрит на него, на лице — выражение открытости, от которого Кроули становится спокойней. Кроули, возможно, предпочел бы, чтобы тот что-то сказал, но жаловаться ему не на что. То, что Азирафаэль вот так прямо смотрит на него, не пытаясь скрыть настоящие эмоции за маской или книгой, все еще ему в новинку, и Кроули хочется вовсю погрузиться в эти ощущения.