о ком-то

Воспоминания – славная вещь. Наверное. Что сегодня отразится в грязном зеркале в номере, которого я никогда не снимал, но почему-то просыпаюсь там раз за разом? Конечно, я могу преувеличивать. Может это не тот номер. Может – трубы в плесени, холодные простыни, грязные стены – они все просто одинаковые? Я никогда не помню, почему у меня под ногтями кровь. Смешно, что я всегда твердо знаю, что это – темная, засохшая, всем водам Аравии не смыть, или как там – кровь. Но чья? Моя ли? Нет. Я бы помнил. Наверное, это хорошо, что я не уродлив. Мне обычно нравится забрызганное и смазанное отражение. Я. Приятно думать, что я себе нравлюсь. Я помню, что когда-то давно откуда-то узнал, что это хорошо – когда себе нравишься. Я просыпаюсь обычно от страха, душащего и липкого, застывающего ледяной коркой внутри. Я просыпаюсь и еще мгновение панически бегу, хотя тело мое обычно парализовано. Потом я вспоминаю. Я не помню, чего мне следует бояться. Поэтому мне, наверное, можно сказать, и неведом страх. Я ненавижу засыпать. Во сне я всегда что-то вижу, но наутро страх стирает все. Мой разум изощренно мучает меня, что такого? Хотя самое противное – не знать, вспомнишь ли ты себя наутро. Я убил сегодня человека, но обещал ему все рассказать его сыну. Меня мучает страх, что я забуду это. Я не такой, чтоб нарушать последнюю просьбу. Мне холодно или жарко. Интересно, что я порой забываю такие простые определения, но помню, что если сильно ударить человека в переносицу, то можно и убить. Сегодня я помню себя, но совсем не помню, почему все мое лицо залито коркой крови. Хотя меня давно не мучают такие вопросы. Смирение. Нужно просто где-то найти воду и умыться. Я ненавижу спать, но ненавижу и бодрствовать. Все для меня – люди, улицы, запахи, оттенки – всегда xe;jt. Это тревожит. Я всегда встревожен. Но это не так плохо. Куда хуже вечная скука. Все скрашивают серость обыденности воспоминаниям, а мне остается только сухой остаток моих – мрачных, покрытых кровью и пеплом – реалий. Я говорил, что я не урод? Не один я так считаю, я открываю это раз за разом и раз за разом это чертовски приятно. Я всегда чужак. Я всегда тот ковбой на черном скакуне. Иногда забавно бывает гадать, сколько и кого я имел в своей жизни. Они все просят, чтоб я запомнил их. Нет, дорогая, я тебя забуду. Не плачь, дорогая, я тебя забуду. Но знаете, есть и хорошая сторона, как бы трудно в это не было поверить. Я всемогущ. Самого великого останавливают страхи. Самого жестокого страшат муки совести. Самому дерзкому мешает любовь. Я же могу все. Я могу любить – и встречать первую любовь хоть сотню раз, а назавтра покидать ее с пустой душой и чистым разумом. Я могу бить убит, а нас следующий день убить убийцу – я же не помню, что он уже сделал со мной. Я могу все. Я не знаю, скольких я отправил на тот свет. Я не помню лиц, залитых мертвенной бледностью или развороченных в лоскуты мяса. Я не слышу молящих голосов. На самом деле, на этих руках нет крови. Я не помню. Мне не стыдно. Мне не страшно. Я ничего не ценю. В Нью-Йорке сегодня пасмурно. Просто я не помню.