Рассвет лучами целует ледяные покровы

      У Эолы солнце разделилось надвое: одно светило — небесное, греющее тело, а второе светило — земное, греющее душу. Первое светило недосягаемое: перетекает с одной стороны на другую, пропадает на ночь и возвращается утром, а второе светило сейчас на расстоянии вытянутой руки: маленькое и хрупкое, звонким смехом рассекает тишину и улыбается ярче других.       Второе ей оказалось важнее.       Смотрит на Эолу с искрой игривой в глазах, хлопает ресницами и поджимает болезненно одну ногу, что ранилась во время падения — пытается всем видом показать, что в порядке. На лице та же улыбка, а из груди от сердца льется сама искренность, колким чувством пробегая по телу до кончиков пальцев. Густой каскад каштановых волос никогда не бывал ровно уложенным, только если мероприятие не значилось слишком уж важным, да и тогда маленькое солнце умудрялось прийти с подобием гнезда на голове — каждый раз сетует на неудачный полет и погоду. Что уж говорить сейчас, когда на голове у Эмбер мокрые локоны смешались в одну кучу с листьями и ветками, а одежда в некоторых местах порвалась после падения.       И смеется, главное. Смеется!       Эоле б век этим смехом упиваться, да век ее равно как век у Эмбер — краток в своем существовании, спешит вперед и забирает всю возможность. Но так тому и быть: посвятит отведенное время для своего наслаждения.       Буря в городе не утихает: продолжает вздымать вывески с противным скрипом, дает люду понять: «Сидите лучше дома, а не вместе с сорванными листовками по дорогам мчите». В то же время с ветром шумным дождь идет, смывая солнечного дня пыль и освежая окружение.       Погода явно не для полета, только Эмбер думала иначе: побыстрее бы с делами разобраться, да вот обязанностей скаута сегодня было меньше обычного. И сдалось ей так спешить? Вот возмездие и постигло!       — Давай руку, — Эола хватает Эмбер за запястье: со стороны — грубо, на деле — аккуратнее любого ювелира, знают обе.       — Спасибо, Эола! — и скаут улыбается только ярче, когда с земли на ноги поднимается, а на щеках помимо пятен грязи прослеживается бледный румянец.       Эмбер отряхивает шорты на себе, поправляет порванные рукава и печально на планер смотрит: одно крыло напополам сломано, значит, придется выговор за порчу нести. Не интересовала ее огромная кровоточащая рана на левой ноге, что для Эолы становилась только больше с каждой минутой, и какие-то царапины на руках и теле.       — Джинн ругаться будет, — раздосадованно почти шепчет под нос, — планер жалко.       — Ты! — голос стал громче, злее. Эола руку еще не отпустила, а теперь — сдавила сильнее, привлекая все внимание Эмбер на себя.       Два ярких янтаря, что даже в дождь переливаются златом, удивлённо-непонимающе смотрят куда-то дальше души. Эола не может злиться, когда скаут так смотрит — успокаивается:       — Ты могла получить куда больше ран, — расслабляет руку, пускает взгляд по ссадинам и ранам, — легко отделалась.       А Эмбер продолжает улыбаться, да еще сильнее, и затылок неловко чешет. Не из-за глупости своей; стыдно, что близкого человека волноваться за себя заставила. Неспокойно ведь последние дни в Мондштадте — знает, но все равно потянуло быстрее со всем справиться, что могло аукнуться куда сильнее.       Эола живет размеренно: знает, куда пойдет сегодня и завтра, планирует дела и в непогоду на улицу выходить не будет. Эмбер живет спонтанно: на день планирует одно, а потом цепляется за другое и все идет совсем иным чередом, да еще везде и всюду успеть надо! Помнит случай с Ноэлль, когда почти сбила бедную горничную с ног, помнит первый полет Путешественницы... Она-то намного быстрее научилась планером владеть — куда быстрее чем Эмбер.       Скаут снова смотрит на сломанное крыло, потёртости — не первый раз падает и не первый выговор получает, сколько раз у нее летную лицензию отбирали? Вот только не столько планер жалко, сколько горестно от неумения владеть им идеально.       Эола поникшее состояние Эмбер видит: не сложно это понять, когда янтарь цвет теряет, тускнеет подстать плаксивой погоде.       — Сейчас не погода для полетов, — аристократка старается говорить более мягко, да голос ее слишком отточенный, — главное, что ты цела осталась, а за планер сама знаешь, что ничего страшного не будет.       — Знаю, знаю, — Эмбер встряхивает головой, отгоняет плохие мысли о собственной неспособности и в глазах ее снова радость искрится, — я не по этому поводу переживаю!       — Тогда почему?       — Дава-а-чхи, — не сдерживает чих и чуть сопливит, хлюпая носом, — обсудим это где-нибудь в теплом месте.       Эола в ответ кивает, взяв Эмбер за руку, — теперь стараясь ладошкой чужой коснуться и сжать, — хорошо, что до штаба Ордо Фавониус им недалеко. Скаут пытается шаг ускорить, да рана на ноге жжечь начинает — тихо шипит, думает, что не услышат, да вот только хруст каскада и порванной ткани за спиной все говорит за себя. Не успевает обернуться, чтоб понять случившееся, как кисть отпускают и грубо (к сожалению, никак иначе) хватают несчастного летчика на руки. Эола бережно к себе прижимает, смотрит в янтарь — получает только непонимание, а еще...       — Планер всё-таки жалко, — и Эмбер снова смеется, руками обхватывая шею Эолы.       — Считай это местью за то, что он подвел тебя, — хмыкает в ответ с улыбкой.       Добраться с Эмбер на руках до штаба было куда проще и быстрее, нежели вести ту пешим медленным шагом. Стражи укрывались от дождя под каменным навесом, но, завидев промокших девушек, сразу же метнулись открывать двери — удобно, конечно, да при входе в штаб Эола бросила на них взгляд недовольный забавы ради, а те сочли дурным знаком для себя. Хладная, злая и отстраненная Лоуренс — только Эмбер могла разглядеть в закате нотку ребячества.       Эмбер уже хотела отпустить шею Эолы, как из-за двери выглянула невысокая девушка в рыцарском обличие. Конечно, время близилось к вечеру и Ноэлль собиралась заняться уборкой, как пред ней картина развернулась: две с головы до ног промокшие, одна у другой на руках вся в побоях и пятнах крови... О, Барбатос.       — Что случилось?! — Ноэлль взволнованно подбегает к девушкам, метаясь взглядом от одной раны к другой.       — Да ни...       — Неудачный полет, — перебивает Эола привычным грозным тоном, но Ноэлль не боится — отчасти знает натуру стоящей пред ней аристократки, — Ноэлль, можешь принести чай, бинты и воду с мазью в нашу комнату, пожалуйста?       — Да, конечно! — горничная улыбнулась, сделав поклон, и ушла в другую комнату за указанным.       Эмбер такому возразить не может: хотела сказать, что в передрягу попала, может, неожиданная атака ордена бездны, от которой ее героически спасла Эола — все, лишь бы не правду о еще одном провале; своей энергичностью и оптимизмом дает всем вокруг понять, что неудачи ее не задевают:       «Двигаться дальше нужно!», — мыслит всегда, вот только осадок остается.       Эмбер от мыслей скрыться пытается в теле чужом, вжимаясь в Эолу сильнее — не боится, но хочет быть ближе, слышать биение сердца и мерное дыхание сильной девы. Та не отказывается, хранит на руках свое солнце и аккуратно ступает по лестнице вверх, стараясь держать спину прямо.       Доходит до комнаты и дверь открывает, проходит вовнутрь — бережно скаута на кровать укладывает, осматривает девичье тело вновь. Особенно цепляется за рану на ноге — точно обработать нужно, в первую очередь, как Ноэлль придет... Только в комнате на удивление холодно: дело, конечно, и в промокшей прилипшей к коже одежде, да камин разжечь все равно надо — берет с полки огниво и поджигает дрова. Приятное пощелкивание пламенеющей древесины эхом отдается от стен комнаты, а тепло становится намного ощутимее.       — Спасибо, — Эмбер поднимается на локтях, да Эола в ответ смотрит злобно — нельзя, лежи отдыхай, и скаут повинуется воле.       Эола собирает волосы, выжимает их над ковром и подходит к общему шкафу, доставая два комплекта одежды. Один — кружевной лиф, аристократичная сорочка и плотные брюки, другой более легкий — топ, вязанная кофта и пижамные штаны.       — Придет Ноэлль, принесет все нужное и мы обработаем твои раны, тогда и переоденемся, — складывает вещи на край своей кровати и смотрит на дверь, ожидая.       — Хорошо, — Эмбер кивает с улыбкой, руки положив на живот в ожидании.       Так и сидят какое-то время молча: Эола то хмурится, то едва заметно волнуется, пытается чем-то себя занять, а Эмбер любуется потолком с довольной улыбкой. Забота приятна, да тут вопрос раньше вспомнился:       — Тебе же интересно, почему меня падение расстроило? — переворачивается на бок, чтоб лучше подругу разглядеть.       Та взгляд поднимает, пытаясь понять суть вопроса первые пару секунд и отвечает:       — Да, конечно.