Задворки России
Из окон второго этажа штаба заброшенной воинской части пробивался свет. Не сильный, но ровный, явно электрический. Это хорошо. Значит, наконец-то наладили систему освещения от солнечных панелей, привезенных Безымянным в прошлом месяце. Дед больше уважает свет, который дает огонь. Говорит, мол, электрический свет — мертвый. Старый шаман, конечно, прав, но свечей на всю компанию не то что не укупишь — не навозишься. Загнать снегоход в ангар вызвались Сигундэр и Улгэн — совсем молодые ребята, взятые в учение в этом году. Безымянный притомился, поэтому решил рискнуть целостностью своего зимнего железного коня, доверив заботу о нем этим двоим. Хлестнувший острыми снежинками по лицу ветер заставил ускориться, быстрее преодолевая последние метры до крыльца. На верхней ступеньке он оглянулся. База знавала лучшие времена уже несколько раз. Первый — во время строительства и эксплуатации по назначению, второй — когда Безымянный впервые попал сюда десять лет назад. Теперь уже большинство построек вокруг штаба обвалилось, на удивление стойко держался внешний забор из бетонных плит. Только колючую проволоку пришлось тянуть по новой: местные (откуда только взялись они в этой глуши?) утащили её ещё до того, как клан пришел в эти места. На первом этаже штаба не было обжитых комнат, если не считать подобие караульного помещения — места, где молодые ученики постигали мастерство самоконтроля посредством необходимости подолгу бодрствовать, подбрасывая дрова в огромную печь и периодически обходя окрестности штаба. Махнув рукой скрючившемуся у печки парню, Безымянный быстро прошел на второй этаж. Здесь было поуютнее: большинство помещений служило в качестве складов или жилых комнат. Из кухни тянуло вареным мясом. Раз не жарят, значит Катанай опять затянул с доставкой масла. Продолжит в том же духе — обратно покроется чирьями, краше прежнего. Перед дверью в «покои» деда — тот единственный из всех занимал аж две комнаты в одиночку — Безымянный по привычке приостановился и прислушался. Дед любил подколоть входящих, так что осторожность не помешает. Ну, вроде, все нормально. — Здорово, сэнсэй! — туша Безымянного быстро втянулась в полуоткрытую дверь. Старый в последнее время совсем не терпел холода и ругался последними словами на малейшую попытку выстудить комнату. — Здравствуй долго, приблуда, — дед сидел лицом к печке. Печь была знатная, привезена аж из Хабаровска. Одна стенка из жаропрочного стекла, видно, как дрова горят. Камин, да и только. — Рыбаки просили благодарить за онгоны, уловы в порядке. Рыбку пришлют, как зимняя дорога наладится. Пока — вот тебе лично от Алтана, — Безымянный протянул деду холщовый мешочек, набитый сушеной засоленной икрой — любимым лакомством старика. — От Алтана через Ручьи ехал? — от деда не спрячешься, Безымянный кивнул. — Не езди там больше, не рискуй. Ты один охотник остался. Объезжай это говно. — Старик нахохлился, как гигантский флегматичный воробей. — Хорошо, учитель, я понял. Но тогда рыбы нам не видать: Алтан окружной путь не осилит, тебе ли не знать, кто там обжился. — Насрать на Алтана, ты ценнее. Алтанов много, охотник у нас один, — старый человек завернулся в старый постовой тулуп и нахохлился еще больше. Безымянный ценил свободу в общем и возможность ездить где вздумается в частности. Нужно было сменить тему, перейдя к традиционным вопросам. — Как успехи с Копьем? — охотник, не спрашивая разрешения, уселся на трехногий табурет рядом с учителем. Тот никому никогда не разрешал садиться рядом. Безымянный — единственный, кто догадался не спрашивать разрешения. — Ещё не готово, — извечный ответ на дежурный вопрос. Оно, похоже, никогда не будет готово. Диалоги учителя с лучшим учеником, если они не по делу, никогда особо не клеились. Пора было идти спать. — Ну, пусть Путь твой будет прямым, дедушка, — поднявшийся с места он уже подошёл к двери, но вдруг обернулся, — ты чё, часы починил? В тишине слышались размеренные глухие удары.***
Хорошо быть одному. Уметь сделать так должен каждый, кто связал свою жизнь с Невидимым. Но получать от этого удовольствие начинаешь только с возрастом. Спокойно потрескивают дрова в печи. Печка хорошая, Безымянный пёр на снегоходе верст триста. Багровые зайчики пляшут по всей комнате. Прозрачное окошко сперва бесило, теперь развлекает. Огонь как в костре, как раньше. Послышался стук часов. Совсем сдал. Откуда им стучать, они тут с тех пор, как клан занял старую крепость русских. И уже тогда часы стояли. Часы занимали особое место в его Пути с самого начала. Бабушка Алгачан учила молодого наследника сосредотачивать внимание на стрелках карманных часов. Глаза по началу как будто начинали бунтовать против Воробья: слезились, дергались, смотрели куда угодно, только не на бегущую стрелку. Даже, бывало, начинали чесаться. Потом прошло, научился. Безымянный топчется в дверях. Слушает. Делает он это настолько громко, что Воробью смешно. Парень силён, но этого в Ремесле мало. Стучится в двери кувалдой, так сказать. Потом было еще много разного с часами. Когда пас оленей в совхозе, заставлял их бродить по кругу в соответствии с положением солнца. Они были не против, так что и усилий прилагать не приходилось. На Войне бабкины часы вставали всякий раз, когда не надо было высовываться. Он и не высовывался. И выжил. Вошел, бродяга. Никогда не спрашивает разрешения. Молодец. Зря он через Ручьи срезает, там стало совсем плохо. Ну, не переубедишь его, посижу, посмотрю в огонь. И польза, и охотник, может быть, спать уйдет. Собирается, спасибо Духу. — Ты чё, часы починил? — Безымянный махнул гривастой головой. Да какие, к Эрлику, часы?! Их никто и не трогал ни разу с тех пор, как клан здесь обретается. Но стук теперь слышит и Воробей. Не хочется верить, что это оно. Воробей зажился на этом свете, сотенный юбилей уже далеко позади. Настолько далеко, что за такое время родятся, вырастают и обзаводятся семьёй. Но это оно, дед узнал этот размеренный ритм. — Подойди. Помнишь, почему мы все здесь прозябаем? — охотник уже тоже понял, что дело не в часах. Прошел в угол с сундуком быстрее Воробья. Остановился в шаге, ждёт. Дед опустился на колени и отворил небольшой сундучок. Петли завизжали, будто резаные - ящик не открывался сотню лет. Внутри, на подушечке из оленьего меха, лежало Сердце, как и тогда. Только теперь оно сокращалось. Звука не было, он как бы возникал в голове. — Ты выезжаешь сейчас, возьми всё необходимое и убирайся быстрее. — Воробей торопливо захлопнул сундук и навалился на крышку грудью. — Стадо Йорлбуча будет здесь к завтрашнему вечеру, вы не справитесь, — Безымянный упрямо набычил косматую голову, — остановим их здесь, потом пойдем в долину все вместе. — Давно ли хвост завилял оленем? Ты сейчас пойдешь, соберешь необходимое, и вернешься ко мне за Копьем. — Оно же не готово... — Готово настолько, насколько возможно. Пошел нахер, охотник.