Зазнобы

― Выглядишь уставшей. ― Ты не лучше. Иван Федорович и Катерина Ивановна сидели в гостиной Хохлаковой, оба погруженные в свои мысли. Забытый на подносе чай медленно остывал. ― Не сомневаюсь. ― Невесело усмехнулся Иван. ― Слышал, к тебе приходила Аграфена Александровна. ― Он потянулся за чашкой, чувствуя, какой долгий разговор им предстоит, ведь даже если у Кати нет особых новостей, то уж ему точно нужно было выговориться. ― Скандал, наверное, хотела устроить? Как прошло? ― Превосходно! ― Вздохнув, она потупила взгляд. ― Ужасно. Я только могу сказать, Ваня, это необыкновенная женщина... ― И ты туда же! ― Он поперхнулся чаем. ― Брата и отца она свела с ума, это я понимаю, но ты-то куда?! ― Это необыкновенная женщина, но я боюсь. ― Терпеливо продолжила Катерина Ивановна. ― Мне иногда кажется, что она меня сожрет. Ты можешь представить себе, она заявилась ко мне, имела наглость надо мной смеяться, а... а потом... я ее совершенно не понимаю! ― И для чего тебе ее понимать? ― Я думаю, она делает столько зла потому, единственно потому, что ужасно несчастна! ― Взволнованно воскликнула она. ― Тебе стоит поменьше общаться с Алешей. ― Оставь свой цинизм, Ваня! ― Никакого цинизма, правда. Но из всего, что я знаю об этой особе, у меня складывается впечатление, что она ищет только выгоды, притворяясь бог знает кем. Она еще не покушалась на твои капиталы? ― Умоляю, не говори так! Ты ничего не знаешь. Сначала и я думала так же… Но потом… Давай я расскажу по порядку. Она не постеснялась заявиться ко мне на следующий же день, после того, как подло обсмеяла меня. * И снова в гостиной оказалась эта негодяйка. Ее пышная грудь взволнованно поднималась и опускалась, Аграфена Александровна, знать, бегом поднималась по лестнице. До чего странно выглядела она в таком состоянии: словно мягкое облако возмутил немилосердный порыв ветра. Степенная нежность шла ей куда больше, будучи уверенной властительницей случая, она была собой. Но сейчас ей такого шанса не предоставилось, и в Катерину Ивановну впились воспаленные (уж не от долгих слез ли?) глаза незванной гостьи. — Что вы здесь? — Ахнула Катерина Ивановна, в смятении приподнимаясь с дивана. — Кто вас пропустил? — Никто не пропускал, барышня. — Дрожащим голосом сообщила она. — Я сама прошла без спросу. — Да как… — Хотите — прибейте, хотите — казните! — Перебила она, приближаясь. — Я пред вами виновата, стократно виновата! И видеть вы меня ни за что не пожелали бы, барышня. Но не могу я так, прощения не попросив. Аграфена Александровна упала перед ней на колени, склонив голову. Катерина Ивановна так и замерла, не зная, выгонять разбойницу или сначала поднять ее с колен. — Что вы хотите сказать? Что я жестокость и хамство ваше сейчас простить должна? — Растерянно спросила она. — И это после всего, что вы вытворили давеча, еще и перед Алексеем Федоровичем? — Да не думаете же вы, что я это со зла? — Рыдающим голосом взмолилась Аграфена Александровна. Она подняла голову, отчаянно посмотрела в глаза Катерине Ивановне, которая теперь была неизмеримо выше ее. — А что я еще могу думать? — Как бы ни пыталась она придать своему голосу строгости и возмущенных интонаций, вышло серо и слабо. — Ну, право, вы ангел! — Болезненно рассмеялась Грушенька. — Вижу, что вы уже не так на меня обозлены-с. — Я не… — Да и можно ли злиться? — Она подползла к самым ее ногам, мягко положила ладони на ее колени. — Посмотрите на меня. Я, считай, все равно, что юродивая, на таких ведь грех серчать. — Вы… Стало быть… — Катерина Ивановна почувствовала вдруг, как тесно было ее платье, тяжело вздохнула. — Стало быть, думаете, что после всего, что произошло, можете заявиться ко мне, и наладить все, будто ничего и не было? Грушенька, неотрывно глядя на нее, опустила подбородок на свои пальцы. Катерине Ивановне вспомнилось, что Хохлакова-старшая отлучилась в город по делам, некому было прийти и с легкой руки завершить эту странную сцену. Осознав свое одиночество (малолетней Lise здесь уж тем более ни к чему появляться, да та и не сумеет), она неожиданно для себя испугалась. — Да как же вы не понимаете, — почти снисходительно ответила Грушенька. Хоть и виноватой себя держала, а мелькнул на дне голубоватых глаз огонек нехороший: приметила. Приметила, что страшно ее барышне. — Вы ведь ко мне до того добры были! Ни разу со мной такого не было, сдуру я вам и нагрубила, уж больно мне показались вы хороши, думала, может, злое там что-то кроется? Так нет ведь! Вы все так же ангел, а я трусиха взбалмошная. — И все-таки… — Пробормотала Катерина Ивановна. — Не кажется ли вам, что это чересчур? Да поднимитесь вы уже! Просьбу гостья выполнила без лишних слов. Она тихо, почти, не прошуршав платьем, поднялась, впрочем руки ее все еще покоились на катерининых коленях. Нагнувшись к самому ее лицу, она подняла одну руку, чтобы поправить выбившуюся прядь волос Катерины Ивановны, другая рука, лишившись половины опоры сильнее сжала атлас юбки. Катерина Ивановна, не понимавшая, каким это образом Грушенька истолковала ее слова, вжалась в спинку дивана, ожидая, что будет дальше. — Разрешите поцеловать вас в знак нашего примирения? — Медовым голосом пролепетала Грушенька. Вернулись ее кошачьи повадки, гипнотизирующие чуть ли не до безволия. Какого примирения?! С чего вообще вы решили, что я вас простила? Что-то подобное хотела бы сказать Катерина Ивановна, но что-то в улыбке Грушеньки, в пухлых нежных пальцах, коснувшихся ее волос, все это заставило ее мысленно сжаться и покорно произнести: — Извольте. И Грушенька изволила. На близком расстоянии ее губы напоминали приторный масляный десерт: выглядит и симпатично, и сахарно, но как вляпаешься в эту липкую сладость — век не отмоешься, не отлепишься. Так, как поцеловала Катерину Ивановну она, подруги не делали. Барышни, за редким исключением, лобзались друг с другом чисто формально, в рамках приличия. Она же целовала по-настоящему. Так Катерину Ивановну пытались целовать только ухажеры в одиноких сумерках, тех она оскорбленно отталкивала, но Грушеньке… Грушеньке она позволила ухватить себя за талию, которая по-домашнему не была стянула корсетом, так что она слишком отчетливо ощущала не слабые пальцы женщины-зверя, как про нее говорили в городе. Катерина Ивановна выставила руку вперед, собираясь через некоторое время оттолкнуть Грушеньку, но в какой-то момент вместо этого непроизвольно огладила ее бюст. — А вы, барышня, шалунья. — Хихикнула Грушенька. — Я… — Катерина Ивановна задыхалась и от долгого поцелуя, и от того, что была поймана с поличным. — Я только… — Да не робейте же вы так! Я в вас эту самую шаловливость с самого начала заприметила. — Нет во мне никакой… — она запнулась. Был будто какой-то второй смысл в этом слове, — как вы выражаетесь, шаловливости. — Вздор, барышня! — Рассмеялась Грушенька, садясь ей на колени, и снова поцеловала ее. По телу пробежались мурашки, Катерина Ивановна чувствовала себя так хорошо, как не подобает чувствовать себя приличным незамужним дамам. Впрочем, это волновало ее далеко не в первую очередь, сейчас хотелось только получить как можно больше влажного тепла и шутливой нежности. Она начала понимать, почему по этой особе так сходили с ума. Но неужели она со всеми… нет! Неважно, неинтересно, по крайней мере сейчас, когда полная нижняя губа Грушеньки скользила по ее губе. Раздался треск, Грушенька, охнув, отстранилась. — Ой-ой, это вы перестарались. — Еще не сообразив, смеяться, или нет, сказала она. Только тогда Катерина Ивановна обнаружила, как крепко вцепилась в лиф ее платья и увидела разошедшийся сбоку шов, из-под черной ткани выглядывала розоватая сорочка. — Ах, боже! — Воскликнула Катерина Ивановна. — Простите, как же я это… Вам есть, чем прикрыть дыру? — В шаль закутаюсь. — Я вам завтра же закажу пошить новое платье. — Ну что вы! Тут ведь зашить три минуты. — Нет-нет, я порвала, мне и оплачивать. — Твердо сказала Катерина Ивановна, ей жутко не хотелось оставаться у Грушеньки в долгу. Та, впрочем, долго и не упиралась. * Но на следующий день Катерину Ивановну ждал сюрприз. Стоило вызванной на дом швее приблизиться к Грушеньке, чтобы снять мерки, та возмущенно оттолкнула немолодую серую женщину и свирепо обратилась к Катерине Ивановне: «А вы, барышня, хорошо придумали! Подарочками меня купить решили? Эк ведь, какая вы гордая! За пару тряпок думаете из меня себе конфидентку состряпать, фрейлину. Чтобы я не просто подружкой была, а за подачки: такие и поскромнее бывают, и угождать мастерицы, так?» Напрасны были все слова Катерины Ивановны, о том, что ничего подобного в мыслях у нее не было, что она хотела только возместить испорченное платье. Еще совсем недавно в ответ на такое поведение она б отреагировала совсем иначе, в лучшем случае, отпустила бы неуравновешенную девицу на все четыре стороны. Но сейчас, после всего, что было между ними давеча, она не могла просто отвернуться от Грушеньки, не попытавшись понять, что не так. Но никакие здравые заверения на нее не действовали. Когда Аграфена Александровна, наконец, одарила ее едва заметной потеплевший улыбкой, у Катерины Ивановны уже стояли слезы в глазах, а руки, в которых она держала ладони своей мучительницы мелко подрагивали. И все же, как дорога была эта улыбка! Как все мигом наладилось и возрадовалось в душе Катерины Ивановны. Она кивнула бедной растерянной швее, давая понять, что все в силе. В тот момент Грушенька игриво погладила ее запястье, и дрожь в руках сменилась на приятное тепло в животе. * — И так постоянно. — Тяжело вздохнула Катерина Ивановна. — Но она ведь умеет любить, я знаю! Просто… она до того несчастна, что не может не причинять боль… — Вздорная девка, вьет из тебя веревки, только и всего. — Совершенно серьезно и прямо глядя в ее глаза, сказал Иван. — Ваня! — Оскорбленный воскликнула она. — Что? Я не хочу, чтобы ты оказалась очередной жертвой ее интриг, у меня дома и без того только и разговоров, что о ней. — Точно! — Лицо Катерины Ивановны озарились. — Ты ведь должен многое знать. Может, слышал чего-нибудь, почему она… такая? — Некоторые люди по природе своей, — он хотел сказать «негодяи», но прикусил язык. Какой бы дурной ни была та чертовка, задевать этим словом Катерину было ни к чему. — …такие. Впрочем, отец как-то говорил, будто ее девчонкой еще обманул какой-то офицер. Жениться обещал, а сам ее… ну и исчез потом. С тех пор она и сделалась хищницей такой, понимаешь? Погубленной быть больше не желает, оттого других губит, чтобы первой быть. — Заключил он. — Так ее обманули!.. — Ахнула Катерина Ивановна. Последние слова Ивана она пропустила мимо ушей. — Бедная моя… ну, я вижу, тебе это совсем не интересно.— Она окинула его снисходительным взглядом. — Глаза у тебя сегодня все бегают как-то, что случилось? На город опускался вечер, за дверью что-то шуршало, но оба они были слишком заняты своими сердечными переживаниями, чтобы обратить на это внимание. — Я… — Помолчав, он горько покачал головой. Слова давались ему с видимым трудом. — Нет, право, Катя, я не хочу, чтобы ты выслушивала эту грязь! — Ну не думаешь же ты, что я отвернусь от тебя только из-за… из-за чего бы там ни было. — Мягко сказала она. — Не мучай себя, облегчи душу. — Хорошо. — Иван тяжело вздохнул. И, глядя в пол, спросил. — Смердякова, слугу в доме отца моего знаешь? — Видела, кажется… а что? — Содомит.