***
Семь дней спустя на церемонии наречения перед маленьким алтарем в нашем охайе нашему сыну дали имя Минору в честь моего отца. Нобу настаивал на том, чтобы он взял и свою фамилию, и в тот день он стал известен миру как Нобу Минору, признанный сын Нобу Тохикадзу. Это была короткая церемония, и Нобу присутствовал, хотя Матушка упрекала его за столь вопиющее пренебрежение правилами охайи. Я всё ещё была очень слаба, но тем не менее приняла участие и вскоре вернулась в постель. Мое выздоровление было долгим и утомительным; за столь короткое время я, казалось, потерял все силы в своем теле, и поначалу мне было трудно даже пройти несколько шагов наружу во двор. Почти две недели я почти ничего не делала, кроме как спала, и Нобу платил лучшим врачам в Киото, чтобы они внимательно следили за мной. Однако по прошествии нескольких недель я стала сильнее, и через два месяца после рождения Минору Нобу пригласил меня в свое поместье, сообщив, что он хочет кое о чем со мной поговорить. Я не тратила много времени на размышления о том, о чём он хотел меня спросить, и большую часть времени я была слишком уставшей, чтобы даже думать об этом. Хотя мне все еще было нехорошо, я поехала в его имение на присланной им машине, одетая в кимоно цвета хурмы с ветвями вышитых золотых деревьев, тянущимися сзади и переходящими на рукава. Оби был из бледно-розового атласного дамаста с узором из кружащихся на ветру листьев. Конечно, я выглядела потрясающе — если не немного бледной, — но в своём ослабленном состоянии я чувствовала тяжесть кимоно на своем теле, как никогда раньше. Казалось, что мои плечи проваливаются под его многочисленными слоями, и когда я встаю, я чувствую себя ужасно неустойчиво, как будто я впервые надеваю полный, громоздкий костюм ученицы гейши. Хотя воздух был прохладным, мы прогулялись по территории его поместья, как только я приехала, и мне пришлось перехватить руку Нобу, чтобы не упасть, пока мы шли. Всё это время он смотрел на меня с опаской, словно ожидая, не потеряю ли я сознание. — Ты не совсем хорошо выглядишь, Саюри. Возможно, мне следовало подождать, чтобы спросить тебя здесь, — сказал он мне, но я покачал головой. — Я только немного устала, — сказала я. — Кроме того, всё, о чём Нобу-сану нужно поговорить со мной, должно быть очень важным, если он заставил меня проделать весь путь до его поместья. Некоторое время он не отвечал мне, делая вид, что ему так много нужно сказать, что он не знает, с чего начать. — Я уже давно кое о чем думал, — наконец признался он. — Наш сын незаконнорожденный — может быть, не в наших глазах, но в глазах всего мира, а для всех остальных ты только моя любовница. Теперь, большую часть времени мне все равно, что думают другие, но это другое. Я не допущу, чтобы кто-то смотрел на нашего сына свысока ни по какой причине, и я не хочу, чтобы ты была моей единственной любовницей до конца моей жизни. Я не хочу прятать вас двоих, как будто мне стыдно за вас. У меня было смутное подозрение, что он имел в виду, но я покачал головой. — Я не понимаю. — Я пытаюсь сказать… — он замолчал и нахмурился. Затем он внезапно остановился, отпустил мою руку и посмотрел мне прямо в глаза. — Выходи за меня замуж, Саюри. Когда его слова достигли моих ушей, я почувствовала себя так, как будто меня ударили, и мир вокруг меня начал расплываться. Тщательно культивируемая маска эмоций, которую я скрывала столько лет, соскользнула, и мои глаза показали мое удивление так же ясно, как солнце сияло в небе над нами. Быть женой! Идея была нелепой, потому что тот факт, что гейши никогда не выходят замуж, укоренился во мне еще с тех пор, как я была ученицей. По правде говоря, в Японии нет двух вещей, более разных, чем жена и гейша. Там, где гейша остроумна и привлекательна, жена серьезна и торжественна. Гейша общается со многими мужчинами, в то время как жена мало общается с коллегами или друзьями мужа. Гейша проводит свои дни, танцуя и развлекаясь, а жена проводит их, заботясь о доме и детях. Честно говоря, я всегда считала роль жены довольно скучной и ограничивающей, а теперь, когда мне было около тридцати, я вообще отказалась от идеи брака. Однако нельзя отрицать, что у жены есть определенная респектабельность, которой никогда не может быть у гейши; она была замужем в законном порядке, в то время как гейша могла быть любовницей мужчины только со скандалом, связанным с ее именем. Мужчина, конечно, может быть влюблен в свою любовницу-гейшу, а не в свою жену, но о ней всегда будут говорить только шёпотом, и его жена будет единственной, кто действительно будет рядом с ним в глазах всего мира. Не зная, что сказать, я выпалил: — Но я никогда не могла покинуть охайю… — Хочешь наливать саке пьяным дуракам в чайных домах, пока не состаришься? Управлять охаей, как твоя Мать? — Он посмеялся над этой идеей. — Ты действительно собираешься так провести остаток своей жизни, Саюри? Внезапно мне представилось ужасное видение себя через двадцать лет хозяйкой Нитта охайя, сидящей в полном одиночестве, сгорбившись над счетами, в темноте, старой и ожесточенной — совсем как Мать. — Я… я никогда особо не думала о будущем, — призналась я. — Тогда подумай об этом сейчас! Я могу увести тебя от всего этого: чайных, этих мужчин, этой охайи. Ради бога, я бы позаботился о тебе должным образом. — Матушка никогда бы меня не отпустила. Я единственный добытчик в нашей охайе. — Я расплачусь с ней. Мне все равно, сколько денег это займет, я увезу тебя из этого места, даже если это убьет меня. — Нобу остановился, заметив, как я ошеломлена, и вздохнула, понизив голос. — Выходи за меня. Наш сын будет законным, а ты будешь моей женой. Нет ничего, что я хотел бы больше. Дрожа, я повернулась к нему спиной. — Пожалуйста, Нобу-сан, если вы делаете это только из-за него… — Конечно нет, — прервал он меня. — Я должен был жениться на тебе много лет назад, во время войны, вместо того, чтобы отправить тебя в рабство в мастерскую Арашино. Я должен был жениться на тебе с самого начала, вместо того, чтобы заниматься всеми этими глупыми делами и быть твоим данна. Разве ты не видишь? Мне не нужна только часть тебя! Я никогда не хотел только часть тебя. — Я не знаю, что сказать, — сглотнула я, чувствуя слабость. — Скажи «да», — призвал он. — Я люблю тебя, Саюри. Возможно, я недостаточно часто говорил тебе это, но ты знаешь, что я не из тех мужчин, которые рассыпаются по округе, рассыпаясь в цветочных признаниях в любви. Определенно, я не тот человек, за которого ты воображала выйти замуж; ты самая красивая женщина в Гионе, а меня называют однорукой ящерицей. Но я люблю тебя и был бы тебе верным мужем. Я была слишком ошеломлена, чтобы ответить ему. Быть женой, женой Нобу…Это будет так сильно отличаться от той жизни, которую я вела в Гионе, каждую ночь перелетая с вечеринки на вечеринку. Меня бы вырвали из скандального мира гейш и поставили бы на почетную роль жены, что казалось мне совершенно чуждым. Но действительно ли я хочу провести остаток своей жизни в Гионе, разливая сакэ для мужчин в чайных домах, как сказал Нобу? По какой-то причине я не могла видеть себя гейшей через двадцать лет, но могла ли я видеть себя женой? После того, как я некоторое время ничего не говорила, Нобу вздохнул. — Я не романтик и не очень хорошо разбираюсь в словах. Я не знаю, что сказать, чтобы убедить тебя. — Тем не менее я не могла ни открыть рот, ни даже повернуться, чтобы посмотреть на него, а когда он начал подозревать, что не получит от меня ответа, он сказал: — Что ж, я дам тебе время подумать. Однако, как только он начал уходить, я вдруг повернулся и сказала: — Да. Это остановило Нобу в его следах, и он обернулся, чтобы посмотреть на меня с хмурым взглядом. — Что? — Да, — удалось мне сказать, почти закружившись от эмоций. — Я выйду за тебя замуж. Словно в трансе, он вернулся ко мне. Сначала я не могла понять, о чём он думает, но когда я приблизилась к нему и положила руку ему на щеку, я увидела, как счастье сияет в его глазах. Пока мы стояли в тишине, чувство любви наполнило мою грудь и, казалось, распространилось своим теплом по всему моему телу, от головы до кончиков пальцев ног. Я чувствовал себя очень похоже на то, как будто впервые ступаю перед теплом огня после нескольких часов на улице на морозе. Ибо Нобу был не только моим данна и моим любовником, но и моим лучшим другом, моим компаньоном и доверенным лицом — и теперь я должна была стать его женой. Эта мысль и раньше пугала меня, но теперь во мне не было и следа страха или сомнения. Он мягко прижался своими губами к моим, и когда он это сделал впервые, я ощутила глубокое чувство сопричастности, как будто я нашла для себя правильное место в мире, маленький уголок, в котором я должна была прожить свою жизнь.***
На следующий день я сообщила Маме о нашем намерении пожениться. Я никогда не видела её такой разъярённой, потому что я была единственным кормильцем, оставшимся в нашей охайе, и без меня ей пришлось бы либо брать другую гейшу, либо ждать, пока Эцуко достигнет совершеннолетия для своего дебюта. Как и ожидалось, перспектива такой массовой потери дохода ее сильно расстроила. — Этот мужчина! — сказала она о Нобу. — Сначала он даёт тебе сына, который мне не нужен, а теперь хочет на тебе жениться? Ради всего святого, я не могла выбрать худшего покровителя! Однако когда она и Нобу начали готовиться к тому, чтобы я покинула охайю, и он предложил ежемесячно платить ей довольно непомерную стипендию, если она позволит мне уйти в отставку, ее протесты быстро прекратились. С неохотой она решила найти другую гейшу на мое место, и она так отчаянно хотела найти кого-то, кто мог бы заработать ей деньги, что, я думаю, она даже искала Тыкву. Несколько месяцев спустя, весной 1951 года, Нобу и я вместе пили саке на церемонии в храме Фусими Инари в Киото. Это была церемония, которую я пережила уже десятки раз — сначала с Мамехой, затем с Доктором и Генералом, и впервые с Нобу, когда он стал моим данна, — и это была та же самая церемония, которая связывала нас вдвоем как мужа и жену. Поскольку употребление сакэ привязало меня к стольким другим в моей жизни, было вполне уместно, что оно навсегда привязало меня и к Нобу. На мне было традиционное белое кимоно японской невесты с цунокакуси, довольно громоздким головным убором, символически надетым, чтобы прикрыть женские рога ревности. В последний раз я выкрасила лицо в белый цвет, чтобы обозначить свою чистоту и девственность, хотя, полагаю, всем было известно, что последним я больше не обладаю. На Нобу был обычный наряд жениха: чёрное кимоно с вышитым фамильным гербом, в котором, я могла сказать, он чувствовал себя довольно нелепо. Присутствовали Матушка, Тётушка и Мамеха, и, поскольку у Нобу не было живых членов семьи, Председатель пришел по его просьбе, поскольку он был самым близким братом Нобу. Было так странно видеть Председателя и вообще ничего не чувствовать к нему, но я полагаю, что к тому времени мои чувства к нему превратились не более чем в огонь без присмотра, который со временем становится все меньше и слабее без добавления к нему огня, прежде чем окончательно исчезнуть, превратившись в кучу пепла. Пепел всегда остаётся, потому что его никогда нельзя полностью забыть, но пламя ушло, и, в конце концов, оно становится не чем иным, как далёким воспоминанием о тепле, существовавшем давным-давно. Когда я стоял перед святыней и выходила за Нобу в тот день, я также поняла, что то, что мы разделяли вдвоем, было намного больше, чем всё, что я когда-либо могла иметь с Председателем. Он, конечно, мог бы стать моим данна, если бы рука судьбы повела меня в другом направлении, но он уже был женат, имел детей примерно моего возраста, и я была бы для него не более чем секретом, чтобы спрятаться где-нибудь, женщиной, с которой он проводил бы ночи, а утром возвращался к жене. Я могла бы быть его, но он никогда не мог бы быть моим где-либо, кроме как за закрытыми дверями. Однако теперь я принадлежала Нобу, а он целиком принадлежал мне; у меня был весь он, в то время как я никогда не могла иметь больше, чем часть Председателя. На следующий день я покинула охайю, отказавшись от фамилии Нитта и взяв вместо нее фамилию Нобу. Мать, казалось, была опустошена, увидев, как я ухожу, но не потому, что она искренне заботилась обо мне, а потому, что ей, должно быть, казалось, что это не более чем деньги, уходящие за дверь. Я не могла сказать, что буду скучать по ней, но мы с Тётушкой со слезами на глазах попрощались, потому что из всех остальных в охайе она всегда была самой доброй ко мне и той, с кем я чаще всего разговаривала. Мамеха тоже пришла проводить меня, и я плакала, когда мы прощались, обещая, что буду часто приходить в гости. Когда я в последний раз переступала порог охайи с Минору на руках, я чувствовала себя очень похожей на то, что чувствовала, впервые войдя в нее ребенком много лет назад. Ещё раз, я закрывала главу своей жизни и отваживался в неизвестность. Гион больше не казался мне домом, и все там — Матушка, Тётушка, Тыковка, даже Мамеха — вдруг показались какими-то далёкими, как жители мира, который я оставила позади. Я бы скучала по танцам и в какой-то мере по развлечениям, но в тот момент, когда я почувствовала вес своего маленького сына на руках, я поняла, что всё, от чего я отказалась, было заменено чем-то гораздо большим, наполнено, как стакан воды, вылитый и налитый вместо вина.***
Думаю, историю моей жизни можно разделить на три главы, и в каждой из них я была известна миру под другим именем. Сначала я была Сакамото Чио, дочерью рыбака, живущей в захудалом доме в Ёройдо. Тогда я была Нитта Саюри, дочерью Нитта охайя и гейшей Гиона; и когда я вышла замуж, я стала Тохикадзу Саюри, женой Нобу Тохикадзу и матерью Минору. Супружеская жизнь поначалу казалась мне странной, но по прошествии лет, когда я жила в золотом довольстве с Нобу, я нашла ее более приятной, чем любая другая жизнь, которую я могла бы вести в Гионе. Детей у нас больше не было, потому что после того, что случилось, когда родился Минору, Нобу отказался рисковать моей жизнью ради еще одного ребенка. Тем не менее, я видела, как наш сын стал прекрасным молодым человеком, и когда он подрос, я поняла, что то, что случилось с моими родителями и Сацу, совсем не произошло с Минору. Со всей водой и деревом в личностях моих родителей у нас с сестрой должен был быть идеальный баланс элементов, но в итоге у нее было слишком много дерева, а у меня слишком много воды. Со временем я узнала, что Минору действительно получил этот баланс и, следовательно, обладал лучшими качествами меня и Нобу. Он был верным и заслуживающим доверия, трудолюбивым и деловым человеком, как и этот отец. Тем не менее, хотя Нобу всегда был таким строгим, Минору унаследовал мою способность приспосабливаться, а также был гораздо более уравновешенным. Когда ему исполнилось девятнадцать, он начал работать председателем Iwamura Electric. Нобу, ушедший на пенсию за несколько лет до этого, научил его всему, что знал, и со временем Председатель стал полагаться на Минору почти так же, как он полагался на его отца, поскольку он становился старше и обдумывал наследство своей компании. Три года спустя, когда Минору было двадцать два года, мы получили известие о том, что Председатель болен, но я понятия не имела, насколько он болен, пока Нобу не вернулся домой поздно ночью с усталым выражением лица и печалью в глазах. Прошло много лет, и он тоже старел, но все еще оставался в добром здравии. Он был самым упрямым человеком, которого я когда-либо встречала, отказываясь позволить возрасту взять над собой верх. — Председатель умирает, — сказал он мне, нахмурившись, входя в дверь и снимая пальто. Я подошла к нему и нежно положила руку ему на плечо. — Я так виноват. Мысль о смерти Председателя очень огорчила меня, поскольку он был большим другом для нас двоих на протяжении десятилетий и одним из самых добрых людей, которых я знала. Я не буду отрицать, что были времена, когда я задавалачь вопросом, что случилось бы, если бы он вместо этого стал моим данна, но я больше не питала к нему ничего, кроме чувства дружбы, и мысль о том, как он томится на смертном одре, вызывала у меня сильную боль. — Мы обсуждали наследование компании, — сказал он. — Изначально он планировал выдать одну из своих дочерей замуж и принять ее мужа в семью, но передумал. Он сказал мне, что вместо этого осознал, насколько гениален Минору и насколько он подходит для управления компанией. Я удивлённо моргнула. — Конечно, ты не имеешь в виду… — Он сказал, что мы вместе построили Iwamura Electric, и что это не только моя компания, но и его. И он сказал мне, что, поскольку у него нет собственного сына… вместо этого он намерен передать его нашему сыну. Я одновременно был ошеломлена, опечалена и вне себя от радости. Эта мысль обеспокоила меня, потому что Минору был еще так молод, и ему нужно было многому научиться, но даже тогда я знала, насколько он подходит для этой работы, и не сомневалась, что он справится. Через несколько недель после смерти Председателя наш сын стал Председателем правления Iwamura Electric вместо него, и Нобу наблюдал за этим с горящей гордостью в глазах, как будто он заглядывал в прошлое и снова видел себя молодым человеком.***
Шли годы, и мы вместе становились старше, Нобу становился слабее, а моя красота увядала, но, тем не менее, мы жили в совершенном счастье. Кто-то сказал мне однажды, что самая прочная любовь коренится в дружбе, и я убеждена, что никогда не было сказано более правдивых слов, потому что любовь, которую мы разделяли, никогда не увядала и не колебалась; во всяком случае, с годами она становилась сильнее, как персик со временем становится слаще. Поскольку Нобу был намного старше меня, я давно смирилась с тем, что придет время, когда нам придется расстаться. Смерть Председателя сказалась на нем, поскольку напомнила Нобу о его собственной смертности и о том, что ему самому недолго осталось в этом мире. Через восемь лет после того, как Минору возглавил Iwamura Electric, он начал болеть в старости, и я была вынуждена задуматься, как же я могу продолжать жить после того, как он оставит меня, ведь он был рядом со мной так долго, что я почти ничего не могла вспомнить. Однако, когда он скончался всего через несколько месяцев, я мало огорчилась, ибо давно видела вечность и была уверена, что мы встретимся снова, где бы наши души ни блуждали после смерти. Он до сих пор живёт в моих воспоминаниях и в нашем сыне, которым он так гордился; бывают моменты, когда я смотрю на Минору и вижу в нем так много от Нобу, что на мгновение я почти верю, что он стоит передо мной неподвижно. Пожалуй, можно сказать, что наша любовь была подобна цветку, который постепенно распускался, прежде чем раскрыться, чтобы показать миру свою истинную красоту весной. Или, может быть, можно сказать, что наша любовь была подобна дому, который медленно строился по кирпичику, пока не стал выше и крепче всех окружающих. Или, возможно, наша любовь была больше похожа на дерево, растущее из крошечного деревца в растение с корнями, уходящим так глубоко в землю, что они могли черпать воду из самых глубоких недр земли. Оно не родилось от страсти, хотя страсть пришла со временем; мы построили его из дружбы и глубокой связи судьбы, которую мы разделили. Это была не та любовь, которая разгорается быстро, как лесной пожар, а та, которая медленно взрослеет и длится долго. Теперь, когда я сама становлюсь старше и наблюдаю, как те, кого я знала, уходят из этой жизни, я понимаю, что однажды придет время и мне уйти, но, по правде говоря, я не боюсь. Я прожила так много жизней, столько всего повидала, сделала всё, что могла. Я была дочерью, сестрой, гейшей, матерью, женой; Я любила многих, и многие любили меня, и теперь я знаю, что в этой жизни мы можем надеяться только на то, чтобы любить и быть любимыми в ответ.