***
Всю дорогу до машины старшего, парней сопровождает давящая гробовая тишина, заставляющая Чимина слегка съёжиться и почувствовать дискомфорт. В салоне тепло, вкусно пахнет тяжёлым мужским одеколоном и ментоловыми сигаретами, но чувство беспокойства и тревоги никак не покидает младшего, ожидающего подвох в любой момент и от любого действия мятноволосого. Старший внезапно сглатывает раздражённо, прикрывая глаза и пытаясь унять агрессию и злобу.Это не ревность.
— И давно это приносит тебе удовольствие? — Парень, будто бы игнорирует визуальное присутствие младшего в салоне, даже не задумываясь о том, чтобы взглянуть в его сторону, лишь обращаясь к нему в слух. — Ты… О чём ты, сонбэ? — Чимин совершенно искренне выказывает недопонимание и пытается наладить зрительный контакт. Хоть и знает, что для него самого это губительно.Чимину казалось, он сделал достаточно, чтобы не вызвать в старшем ненависть к себе.
— Быть давалкой, я имею в виду. Давно тебе приносят удовольствие такого рода занятия? — Задаёт Юнги вопрос, вдруг ставшим очень дружелюбным тоном. Чимин вдруг понимает, о чём идёт речь, и хмурится с застывшими в горле словами, не имеющими возможности вырваться. В мгновение он с трудом сглатывает огромный комок горечи, злобы и обиды, не решаясь взглянуть в чужие глаза, потянувшись в сторону ручки, чтобы избежать какого-либо разговора, напоминающего о невыносимых воспоминаниях. — Ответь же. Я не ударю тебя, не буду осуждать. Клянусь. — Юнги опускает окно со своей стороны и зажигает сигарету, тут же её закуривая. Чимин понимает, что дверь машины заперта, и деться прямо сейчас от этого разговора ему совершенно некуда. — Ответь же, чёрт побери! — Вскрикивает внезапно Юнги, вызывая дрожь в теле, сидящем на соседнем сидении. Он хватает Пака за подбородок и вынуждает заглянуть в собственные глаза, с силой сжимая чужую челюсть и вызывая болезненный вздох из чужих уст. — Я… Не давалка. — Совсем тихо, с опущенными на собственные, покоящиеся на коленях, руки, глазами произносит Чимин, с бешенно колотящимся в грудной клетке сердцем. — И это не приносит мне никакого удовольствия. — Он поднимает красные, находящиеся на мокром месте, глаза на Юнги и вглядывается со всей серьёзностью. — И ты можешь ударить меня и осудить, как делал это много раз до, но… Я всё равно не стану «твоим». Кажется, Юнги вспомнил, из-за чего в нём так внезапно проснулась агрессия и злоба. То, как смотрит Чимин сейчас на него и то, как он смотрел на Богома. Два абсолютно разных человека. Красные от вот-вот готовых пролиться слёз глаза и смущённая нежная улыбка, сопровождаемая наивным открытым взглядом. В этих противоположных друг другу образах не может быть схожих чёрт. Но Чимин, описанный во втором варианте, никогда не был, не является и не будет для Юнги. И это то, что действительно вызывает агрессию. Старший вдруг приходит в себя от холодного ветра, прошедшегося по скулам и ударившего в напряжённые виски, и выпустив чужое лицо из захвата собственных пальцев, откидывает голову затылком на сиденье, удручённо прикрывая глаза и туша сигарету о пепельницу. — Чёрт… Я урод, прости меня. Ладно? — Произносит устало и совсем тихо, не веря собственным словам, старший, и разблокировывает двери, так, чтобы младший чувствовал себя в безопасности и мог покинуть машину в любой момент. — Ты можешь уйти сам, но я бы предпочёл довезти тебя домой в такую темень. — Старший следит за реакцией Чимина и заглядывает в избегающие его взгляда глаза, пытаясь хоть как-то сфокусироваться. Младший молчит, лишь шокированно испепеляя взглядом собственные колени в потёртых джинсах, и ковыряя дырку на них. Чимин тяжело вздыхает и отворачивает голову в сторону двери с собственной стороны и смотрит в окно, намереваясь сделать незамедлительный выбор. Но чужое прикосновение к собственной руке выбивает его из колеи, заставляя обернуться в сторону старшего и большими наивными глазами рассматривать вопросительно лицо напротив. — Я… Не хочу делать тебе плохо или больно. И говорю я это, не для того чтобы переспать с тобой, ведь… Это и так произойдёт рано или поздно. Мы, мать его, соулмэйты. — Взгляд Юнги кажется как никогда серьёзным и напряжённым, пытающимся донести весь необъятный спектр эмоций, которые в нём таятся. — Я просто хочу помочь самому себе… Понять, что я чувствую. Пухлые, розоватого оттенка, губы Чимина сжимаются в тонкую линию, а зубы чуть ли не скрежещут от трения друг о друга. Злоба распирает, как и необъятная накопленная за годы несправедливости и отчаяния, обида. — Скажу прямо, Юнги… — Младший глубоко вдыхает и выдыхает, набираясь решительности, и выдаёт: — Я ненавижу тебя. Откровенно и безоговорочно. Так что оставь меня, ублюдок, в покое. — Да постой ты! — Выкрикивает Юнги, перед тем как Чимин успевает окончательно выйти из машины, и выдыхает облегчённо. — Куда ты, блять, собрался? Я довезу. А после, ненавидь меня, сколько душе будет угодно. — Юнги скептично изогнул правую бровь, ожидая совершенно очевидного, по его мнению, в данной ситуации, повиновения. — Думаешь, можешь обращаться со мной как с грушей для битья? — Чимин хмурится, но садится обратно в машину и складывает руки на груди. — Хотя… Сомневаюсь, что груша для битья бонусом получает эмоциональные качели. — Как будто бы тебе не похер на мои слова, — старший закатывает глаза и выруливает из парковки на дорогу, — тебе не привыкать быть мальчиком для би… — Выдаёт старший, необдуманные мысли, вырвавшиеся ненароком наружу, а затем, в одночасье, осознаёт смысл сказанных слов и замолкает, дальше лишь глядя на дорогу. Он не желает смотреть в сторону Чимина и наблюдать за болью, злостью или ненавистью, отражающимися в стеклянных глазах. Чимин же, в свою очередь, игнорирует каждое сказанное старшим слово, наблюдая за улицами богатого района, расчищенными до блеска, будто бы по ним можно ходить в кристально белых носках, без опасений испачкаться в пыли или грязи с асфальта. Перед глазами то и дело мелькают бутики с дорогой брендовой одеждой, пятизвёздочные рестораны и отели, и даже высококлассные пабы с очевидно, явно, не дешёвой выпивкой. Но Чимина интересует лишь перспектива в скорейшем времени оказаться в своей небольшой, но чистой и уютной квартире, пленяющей уютом и комфортом. Однако грёзы Пака о ближайшем блаженстве в одиночестве прерывает недолгий монолог старшего, внезапно начавшего парковаться у ослепляющих глаза витрин и смотрящего ожидающе на младшего. — Мы сейчас зайдём кое-куда, только не веди себя как истеричка. — Юнги расстёгивает ремень безопасности и снимает блокировку с дверей, покидая салон, прогреваемый кондиционером, встречаясь с совершенно не щадящим холодом на улице. Чимин с неким недовольством на лице и очевидным нежеланием, дублирует действия мятноволосого и хлопает дверью, со всеми имеющимися в нём злобой, неприязнью и гордыней. Юнги наблюдает за этим с издевательским смешком, явно забавляясь реакциями младшего на провокации, и старается игнорировать собственные всплески агрессии. — Я же предупредил. Не будь истеричкой, Чимин-и. — Старший издевательски выпячивает нижнюю губу, выводя младшего из себя, и получая в ответ на очевидную провокацию средний палец. — Куда теперь собрался меня тащить? — Спрашивает немного встревоженно Чимин, понимая тот факт, что ожидать от старшего можно что угодно. — Мне не нравятся эти тряпки, — указывая на одежду, в которой Чимин вынужденно провёл большую часть невыносимого дня. — Обновим твой гардероб.