[воскресенье, 2 ноября, 1975 год]
Адель всегда держалась подальше от суеверий, глупых верований и прочего, предпочитая твердо и прочно стоять обеими ногами на земле. И эта острозаточенная «приземленность», которую та в себе любовно взрастила, было единственным, за что, по ее мнению, и стоило держаться. Так что, все те неудачи, что время от времени с ней случались, она сама никогда не называла именно «неудачами». Неудач, в принципе, не существовало — все они так или иначе были ошибками и просчетами, не более того. И то, что сейчас Адель прижимала Розье, что был на голову выше неё и шире в плечах, к стене одного из темных и пустых коридоров Хогвартса, в то время как ее волшебная палочка упиралась старшекурснику куда-то под ребра… было ничем иным, как ошибкой, просчетом. Причем, ошиблась не Лестрейндж. Нет. Ее план был выверен, возможные погрешности учтены, но, видимо, не все можно просчитать, особенно если имеешь дела с людьми, которые имели весьма отдаленное представление о существовании такого слова, как «план». А ведь все началось с простой просьбы самого Розье. А в остальном это было просто вопросом хорошей цены за оказанную услугу — понятный язык для любого слизеринца. Лестрейндж заключила сделку с этим старшекурсником. Он достанет ей редкий трактат под авторством Чезаре Борджиа и никак не выдаст их маленькую аферу, а Адель заменит его на нескольких матчах. Все просто. И пусть беспокойство не отпускало, но все воплотилось в жизнь, как задумывалось — расчет верен. А главное, «игра» и правда стоила свеч. Все и правда было здорово, слишком хорошо. По крайней мере, так было ровно до тех пор, пока сегодня Адель не оказалась в самом неподходящем обществе и не услышала, что Розье хватило ума провести время в чайной, когда его все видели на поле и… словно бы этого было мало, тот забыл свой ежедневник. Промах незначительный. Так и было бы, если бы все не всплыло перед чертовым Сириусом Блэком, охотником той команды, против которой играл Розье, умудрившийся быть в двух местах одновременно. В голове до сих пор звучал голос Беатрис...«— Розье был тут в прошлую пятницу? Но… Я его точно видела на матче. Как такое… возможно? — Наверное, официантка что-то напутала… — деланно равнодушно отозвалась Адель. — И то верно… Не мог же он быть в двух местах одновременно? Глупость какая-то…»
Всего этого не должно было случиться. Все должно было быть не так. То, что происходило сейчас, неправильно. Неудача? Что ж… Может, другие назовут это так. Но нет. Ошибка. Ошибка Розье в том, что тот не смог следовать инструкциям и тем самым подставил под удар Адель и себя самого. Ошибка Лестрейндж в том, что не предугадала нечто подобное, не рассчитала. — Тихо-тихо, подруга. Спокойнее, — и тон такой осторожный, даже заискивающий. — Уберёшь палочку, а? Наверное, могло показаться странным то, что четверокурсница легко удерживает пятикурсника, которому значительно уступает в размерах. При этом Розье выглядел напряженным, можно сказать, даже боялся. На самом деле, в этом не было ничего странного, учитывая, что Адель вообще прослыла умной, если не гениальной, ко всему прочему ещё и непредсказуемой — с ней не любили шутить. А причинить ей вред? Что ж… Это было возможно. Вот только никто не рискнул бы сделать это, зная, из какой она семьи. Адель всем этим пользовалась: и своими мозгами, и семьей, и многим другим — все же слизеринка, как никак. — Я тебе не подруга, — ее палочка все ещё упиралась куда-то ему под рёбра. — Какого черта тебя вообще понесло в чайную в прошлую пятницу, а? — после этих слов палочка Адель сильнее впечаталась в рёбра Розье, заставляя его едва заметно поморщиться, ведь ощущение было отнюдь не из приятных. Пятикурсник не сразу понял, о чем шла речь, что именно имела в виду Лестрейндж. Растерянность слишком четко отпечаталась на его холёном лице. Что тут говорить? Даже глазами хлопнул. — Да брось ты… Меня никто не видел! — слишком небрежно для того, кому вполне могло грозить исключение, если все всплывет. — Так уж и никто? — прошипела ему в лицо Адель. — Тогда скажи это официантке, отдавшей сегодня сестре Треверса твой ежедневник, — продолжила она. — Если для тебя это все ещё пустяк, то эта самая официантка любезно сообщила Сириусу Блэку о том, что некий «Эван Розье» был в чайной ровно в то же время, когда его видели на поле, — проигнорировав все нормы приличия, что в ней взращивали с детства, сократила расстояние ещё сильнее, чувствуя дыхание пятикурсника на коже, сильно отдававшее бараниной, что подавали на ужине. И тут его пробрало. Адель буквально слышала, как начали крутиться шестерёнки в голове этого пятикурсника, в то время на лице отобразилась дикая работа мысли. Казалось, Розье впервые переживал момент понимания того, что и впрямь ошибся. Но Лестрейндж зажимала его в одном из коридоров не с целью «достучаться» или «открыть глаза». Ей было плевать на пресловутое «понимание» — не это было нужно. Она хотела указать на ошибку, ткнуть его носом в лужу, как кота, что по дурости напрудил в ботинки хозяина. — Ты вообще могла не соглашаться! — отозвался Розье. — Какого Мордреда огребать должен я? — Но я согласилась, — холодно выдавила из себя Адель, все ещё не опуская палочку. — И если бы ты не совершил бы столь глупую ошибку, то все бы прошло отлично… — Ладно. Слышишь? Ладно! Я ошибся. Ошибся! Признаю. Дальше-то, что делать? — Ничего. Тебе уже ничего. Ты и так сделал все, что мог, — палочка Адель проскользила выше, к шее, замирая чуть выше дёрнувшегося кадыка, прямо под подбородком. — Если кто будет задавать вопросы, все отрицай. Тебя не было в пятницу в чайной. Официантка просто ошиблась. Это понятно? Розье на это только нервно и как-то сдавленно кивнул, на пару мгновений с опасением все же скосив взгляд на палочку, которую чувствовал кожей. — А как же этот… ну, Блэк, что с Гриффиндора? — Им и его дружками займусь я, — прозвучало неожиданно твёрдо и в достаточной мере решительно. Адель отступила на шаг, разрывая тем самым расстояние. Больше она не удерживала Розье. Даже палочка, что недавно с явной и четкой угрозой была прижата к пятикурснику, скрылась в кобуре. Девушка даже уже развернулась и сделал первый шаг, намереваясь уйти, но… — Эй, Лестрейндж! — донёсся ей оклик в спину. — Наш же договор ещё в силе? Я достану ту книгу! Честно! Не нужно было иметь много ума, чтобы понять, о чем именно спрашивал Розье. Все же Адель легко могла после случившегося разорвать заключённую сделку. К тому же, после совершенной пятикурсником ошибки была в праве отказаться от своей части и не заменять его на матчах, о чем и был договор раньше. Адель остановилась, но не обернулась, продолжая стоять спиной к Розье. — В силе, — бросила она. — Просто больше не совершай таких ошибок. Ты же не какой-то пуффендуец, в конце концов… И после ушла. Задерживаться в этом коридоре и в этом… обществе больше не было никаких причин.***
В гостиную Адель вошла, как ни в чем ни бывало, как будто и не было той… своего рода «стычки» в коридоре, словно она только вернулась из Хогсмида, потеряв Макнейра где-то по дороге. — Погода мерзкая… — сказала она, используя эти слова вместо приветствия. — И зачем тебя только понесло в Хогсмид? — покачала головой Вивьен, вольготно расположившись на диване с учебником по Трансфигурации. — Пошла бы со мной, — парировала в ответ Лестрейндж, приземляясь на поручень этого же дивана. — Хоть проветрилась бы. — В компании Макнейра? — тонкая бровь изогнулась с явным скепсисом. — Вынуждена отказаться от вашего крайне сомнительного предложения, — шутливый реверанс. Адель ничего не рассказала Вивьен, даже и не собиралась. И дело не в недоверии. Она ей доверяла практически безоговорочно — как никак выросли вместе и стали друг для друга той единственной и необходимой опорой, поддержкой. Тогда почему? Просто Лестрейндж не считала, что подруге необходимо было знать о том, что Сириус Блэк узнал то, что не должен был. Пока все стояло не так остро. К чему ее подруге лишние беспокойства? А со всеми проблемами, которые возникнут по причине Розье или того же старшего Блэка, Адель разберется. Обязательно разберется.[понедельник, 3 ноября, 1975 год]
Адель сидела на широком парапете Астрономической башни. Прохладный ветер с легкими нотками влаги играл с со светлыми волосами. На ее лице застыло выражение крайней задумчивости. Лестрейндж с детства помнила только это состояние в природе и не могла объяснить, почему все именно так. Оно начиналось только ясным утром, чуть раньше восхода солнца, до его первых лучей. Безоблачное небо уже начинало высветляться и медленно, словно нехотя, разбегалось множеством красок и оттенков. Глубокую темно-синюю бирюзу, плавно перетекая из одного цвета в другой, сменял туманный нежно-розовый, постепенно становясь ярким, насыщенным, почти алым… Разом смолкали ночные птицы, а утренние, проснувшись, еще не пели, а словно ждали чего-то. Земля лежала еще темная, незрячая, сумеречная, но уже не ночная. Она медленно просыпалась и тихо избавлялась от ночных, окутывающих ее невесомых покровов. Если дул ветер, то наступал полный штиль. Вместе с птицами все в мире замолкало и становилось оцепенелым, но уже не спящим. Все живое и неживое в единый миг замирало, словно парализованное, и этой неведомой стихии всецело подчинялся и человек. Отчего-то становилось страшно нарушить вселенскую минуту молчания… Адель не понимала, что происходило с ней в это время, да и не нужно было понимать. Очень важно было прочувствовать это состояние до спирающего горло комка неясной и какой-то высочайшей тревоги, до волны озноба, пробежавшего по телу, до слезы, словно выдутой ветром. Все это происходило не часто, лишь, когда ей случалось в предрассветный час быть уже на ногах и пережить недолгие минуты неведомого спокойствия, в самый пик которого и происходило это необъяснимое явление. Его можно было бы назвать дуновением, неким беззвучным, таинственным вздохом небес. Все тотчас же оживало, и первым, кто обретал движение и голос, была маленькая птичка, которая бесстрашно приземлилась на соседний парапет. Адель не знала, что это за птица и откуда она взялась. Почему именно она прилетела сюда, чтобы разорвать цепь забвения? Если бы в одно такое утро ее бы вдруг не стало, то в жизни Лестрейндж ничего бы не изменилось, но думать об этом не хотелось. Не здесь. Не сейчас. Адель запустила пятерню в волосы, зачесывая их назад, шумно выдыхая — этот жест был буквально пропитан какой-то растерянностью, даже отчаянностью, словно девушка оказалась перед проблемой, которую так просто не решить — а ведь еще неделю назад ее переполняла эйфория первой игры, даря легкость обманчивой свободы, искры тепла и задора… правда, от этого уже не осталось и следа, стоило только вспомнить ту встречу с Блэком в чайной. После достала из внутреннего кармана мантии пергамент, исписанный строгим и аккуратным почерком — письмо матери, которое пришло вчера. Адель читала его уже много раз, могла без труда по памяти сказать, что там написано, но взглядом вновь скользнула по единственной строчке. Девушка часто видела письма, которые присылали родители своим детям. У нее не значилось в привычках изучать чужую корреспонденцию, просто некоторые любили хвастаться. На самом деле, подавляющее большинство всегда начинали свои письма определенным образом: «Дорогая дочь…». Матушка же самой Адель никогда не начинала так письма для дочери, нет. То, что приходило ей в конвертах, походило больше на записки. Возможно, на первом курсе подобное задевало, хотя, на самом деле, Лестрейндж настолько к этому привыкла, что даже забыла, как относилась к этим «запискам» впервые.«Я тобой разочарована.»
Всего три коротких и лаконичных слова. Вот только смысла в них сокрыто было гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Она узнала. Узнала про драку, случившуюся вчера. Хотя Адель не назвала бы произошедшее дракой между ней и Розье в том коридоре, но… важно ли это? Матушка уже прознала о назначенной отработке — вряд ли подобное, по ее мнению, было достаточным для ее дочери наказанием. Адель прикрыла глаза. Воспоминания о вчерашнем происшествии сами всплыли в ее памяти, даже не потускнев. Оказывается, их вчера видели. Да, не слышали, о чем говорили, ведь заглушающим девушка владела хорошо, однако и увиденного хватило на отработку — сам декан явился в гостиную, чтобы поставить Лестрейндж об этом в известность. Честно? Даже обидно. Нужно было быть аккуратнее, бдительнее, внимательнее. Так что, нет. То, что произошло в том коридоре между ней и Розье, не было… не было тем, что могло бы скрыться под таким обозначением, как «драка». Но того, кто настучал на Адель, это волновало мало. Так, собственно, Лестрейндж и получила свою отработку, а матушка оповещение — и недовольна она была не нарушением правил, а тем, что дочь попалась на этом нарушении.«Я тобой разочарована.»
Сухая строчка снова прозвучала в ее голове голосом матери. И Адель будто бы видела ее в этот момент… словно она была здесь, рядом. Матушка бы лишь сжала губы ещё сильнее, от чего те превратились бы в тонкую линию, в то время как в ее глазах прочно застыло разочарование — именно так она всегда смотрела на Адель, стоило той лишь немного «оступиться»… словно она и впрямь была самым большим ее разочарованием. И правда была в том, что каждый такой взгляд оставлял саднящие царапины-порезы глубоко внутри, в наличии которых девушка вряд ли бы призналась даже самой себе.«Я тобой разочарована.»
Усмешка появилась на ее губах. Но она была жесткая и даже какая-то усталая. Воздух с шумом покинул легкие. Адель прикрыла глаза, прислонившись спиной к колонне. Пальцы руки, до этого момента спокойно лежавшей на парапете, едва заметно дрогнули раз, другой. Потом стали медленно сжиматься в кулак до тех пор, пока пальцы не побелели от напряжения, от силы сжатия. Кулак приподнялся. Мгновение. Он с силой впечатался в парапет, врезаясь костяшками в холодную и безразличную ко всему каменную кладку. Еще один раз, и еще, пока сбитая кожа на костяшках не отозвалась болью, а на камне не появились первые, едва заметные, капельки крови. — Я тобой разочарована… — глухим эхом повторила ее слова Адель, однако с учетом окружавшей ее тишины, прозвучавшее получилось особенно громким. — Твое поведение не достойно благороднейшего семейства Лестрейндж. Адель буквально бросила «записку» на парапет. И пока ветер не подхватил ее и унес подальше, девушка ловко достала волшебную палочку. Один взмах, почти синхронно с едва слышным шепотом. В следующее мгновение огонь в считанные секунды стал поглощать письмо матери, пока от него не остались лишь ошметки. Вот они и оказались подхвачены ветром, удирая от той, кто с удовольствием бы восстановила это жалкое письмо, но лишь для того, чтобы сжечь его еще раз. А вскоре девушка уже сидела в Большом зале бок о бок с Вивьен, как и всегда. Этот день вообще мало чем отличался от предыдущих, как на первый взгляд — такой же понедельник, как и многие до него, со всей своей обычностью, предсказуемостью и рутиной, что становилась той самой необходимой деталью в идеальном механизме под названием «затянувшийся и набивший изрядную оскомину День Сурка». Вот только это именно что на первый взгляд. Если копнуть глубже, то разница между этим понедельником и предыдущими просто-таки бросалась в глаза. Например? Сегодня Адель была слишком далека мыслями от происходящего. И даже пододвигая к себе тарелку с овсянкой, девушка думала о все том же, о чем и ночью: о Розье, о Сириусе и о том, во что все это могло вылиться в том или ином случае. В любом случае, нужно было узнать, выбросил ли гриффиндорец из головы то, что узнал в чайной, или… наоборот, загорелся желанием докопаться до правды, а главное, что он вообще знал — задача непростая, учитывая, что просто так в голову другого человека не влезть, хотя и хотелось бы. Адель поскребла коротким ногтем бронзовую ложку, даже не замечая за собой этого движения, которое было буквально олицетворением задумчивости. Взгляд сам скользнул в противоположную сторону Большого зала, замирая на гриффиндорском столе. Умом Лестрейндж, конечно, понимала, что если найдет Сириуса Блэка за гриффиндорским столом, то это никак толком делу не поможет, ничего не даст. Но все же… Скользя взглядом по чужим практически безликим макушкам, Лестрейндж искала ту самую. Нашла ее практически сразу — поставленная задача вообще не казалась особо сложной, ведь Адель всегда умела находить Сириуса Блэка взглядом в толпе, настолько кузен невесты одного из ее братьев крепко врезался в память и закрепился где-то на подкорке сознания ещё с детства. И нельзя сказать, что ее радовал этот факт, наоборот, больше злил. Да, Лестрейндж не отрицала своё глубокое небезразличие к старшему из братьев Блэк — не в ее привычках лгать самой себе, закрывать глаза даже на что-то настолько постыдное. Даже знала, когда все примерно началось… да, ей было всего десять — именно тогда Сириус Блэк стал тем, кто вызвал в ней неподдельное восхищение. Превращение же этого восхищения в нечто сильное, стягивающее ребра жгутами и запретное произошло много позже, бесшумно и незаметно настигнув Лестрейндж — о чем не знал никто, даже Вивьен. И ведь она правда изо всех сил старалась подавить в себе это, уничтожить ненужное и совершенно бессмысленное чувство, стараясь его трансфигурировать в злость. Даже получалось. Адель и правда злилась на Блэка. За то, что тот пренебрегал младшим братом, хотя мог стать ему поддержкой. За то, что порою был слишком несдержан, безответственен. За то, что привлёк внимание Лестрейндж, превратив ее в одну из тех многих девушек, которые обращали на него своё внимание, а теперь, словно этого было мало, узнал то, что ему не полагалось знать, и тем самым стал проблемой, из-за чего вместо того, чтобы как и раньше избегать любого контакта с этим гриффиндорцем, теперь придётся сконцентрировать на нем своё внимание. Подводя итог, можно было с уверенностью утверждать, что Адель совершенно не нравилось, как все сложилось. Ей и без того непросто, учитывая тот факт, что отец уже стал рассматривать кандидатов для будущей помолвки своей единственной дочери, не спросив о ее желаниях, к тому же не стоит забывать об учебе и многих других важных вещах, а теперь ещё и это… Адель невольно закусила губу, окончательно забыв про овсяную кашу, хотя ложка так и осталась зажатой в руке, в живом капкане большого, указательного и среднего пальцев. Настолько внезапно и глубоко погрузилась в лабиринт из собственных мыслей, что такая простая вещь, навроде завтрака, отошла на второй, а то и на третий план, выходя за границы ее внимания, пока взгляд впервые сознательно был прикован к гриффиндорцу, который одним своим существованием создавал слишком много проблем в таком упорядоченном мирке Лестрейндж. Сириус виделся живым олицетворением хаоса для привыкшей к порядку и контролю слизеринки. Ведь когда происходящее было под контролем, ей даже дышалось легче. Все становилось сразу просто, понятно и хорошо — так, как нужно. Контроль для Адель стал своего рода гарантом безопасности. И если его не хватало, если жизнь снова поглощал хаос случайных и совершенно незапланированных событий, нарушая тем самым точность и выверенность линий всего того ей привычного, которые испещряли жизнь девушки в сложном, но таком понятном геометрическом рисунке, возникала потребность в контроле, в желании все упорядочить, пока волнение и тревожность скребли внутри, желая вонзить свои заостренные когти в плоть, пуская кровь, вспарывая. Лестрейндж поняла, что смотрела непозволительно долго, слишком поздно. В какой-то момент её «поднадзорный объект» напрягся. Или ей так показалось? Просто он как-то подтянулся весь, а после тряхнул плечами, словно бы в попытке что-то сбросить с себя, стряхнуть — его передернуло. А после, практически через мгновение, совершенно неожиданно поднял свой взгляд, словно ища что-то, пока его взгляд не остановился в одной точке. Адель понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, что этой самой «точкой» была она. Сириус смотрел прямо на нее. Причем, внимательно, цепко, прищурившись, словно бы гриффиндорец решал какую-то важную для себя и крайне сложную загадку, иначе не скажешь. В такие моменты те же романтичные барышни, начитавшись бульварных романов, обязательно упомянули бы, что время будто бы замерло, дабы продлить магнетический и волшебный момент. Но это не было ни чем-то магнетическим, ни, тем более, волшебным. Для Лестрейндж это был момент позора, собственной несдержанности. Время не остановилось, оно просто замедлилось, издеваясь, вгрызаясь острыми зубами в безупречную идеальность слизеринки. Наверное, любая другая на месте Адель растерялась бы, ведь ее, получается, поймали с поличным. Но девушка совершенно не выглядела, как перепуганный зверёк, застигнутый врасплох светом автомобильных фар, когда пытался перебежать дорогу. Лестрейндж не имела права на слабость, как и на совершение ошибок, а если таковые случались, то нужно было держать лицо, чтобы не было даже мизерного шанса упрекнуть ее. Так что, если стыд и неловкость были где-то внутри, то наружу они так и не проскользнули. На спокойном, будто выточенном из камня лице, уголок губ приподнимается, точной режущей гранью обозначая усмешку. Но не ту, что отравляет все вокруг злобой. Скорее, в ней горел вызов. Тонкая бровь вопросительно изгибается, мол: «Ну, посмотрела я… и дальше-то что?». Надо отвернуться. Она должна была отвернуться. Должна была. Но… Почему-то не получалось. Не могла. Казалось, их взгляды сцепились. Так, что не разорвать. Лестрейндж сжала ложку, что все еще находилась в ее руках, сильнее, практически впечатывая нагревшийся металл в кожу. Неизвестно, чем бы все кончилось, однако… — Адель! Девушка вздрогнула от неожиданности. Голос Вивьен буквально ворвался в мысли, что носились в голове Лестрейндж подобно растревоженному рою ос, выстрелом, почти сразу же возвращая ее в реальность и тем самым заставляя разорвать тот внезапно установившийся зрительный контакт. Благо, взять себя в руки удалось довольно быстро. — Что-то случилось? — Где ты витаешь? — напрямик спросила Вивьен. — Даже не позавтракала толком, — кивнула на тарелку овсянки, которая была почти не тронута. — Да думаю, все ли источники упомянула в своем эссе по трансфигурации. Ну, по теме «создание иллюзий и подобий»… — легко слетает с языка. Ложь. Врать друзьям — не хорошо. Врать Вивьен… тем более. И Адель ее почти никогда не обманывала. А что до тех исключительных случаев, когда так получалось… Обычно это происходило, когда касалось лишь Лестрейндж — все-таки некоторые вещи она не могла доверить даже своей самой близкой подруге… такие грязные и темные тайны, «скелеты в шкафу» были у каждого. — Так… что ты там говорила? — полностью сконцентрировалась на Вивьен и на том, что происходило здесь и сейчас, отодвигая все мысленные дилеммы, неразрешенные проблемы и прочее на задний план. Вот только… Адель казалось, что она все еще чувствовала на себе взгляд с гриффиндорского стола. Но мысленно пыталась убедить себя, что ей это казалось. С чего бы тому Блэку вообще продолжать смотреть? «Мне это только кажется, а раз кажется, то этого нет,» — как мантру повторяла это мысленно самой себе. В любом случае, пытаться удостовериться в «смотрит или не смотрит» не собиралась. — Сегодня не будет занятий по Зельям, — ответила Вивьен. — Говорят, профессора Слизнорта еще в пятницу пригласили на званный ужин. В Хогвартс он пока так и не вернулся, поэтому расписание изменили. — Да? — вот это как раз Адель чуть не упустила. — Впрочем, чему удивляться? Наш декан любитель хорошей медовухи и выдержанного огневиски, особенно если компания подстать напиткам, — хмыкнула. Вивьен в ответ на это лишь усмехнулась, соглашаясь. Завтрак же постепенно подходил к концу…***
Сегодняшняя отработка не была первой у Адель. Однако подобное все равно нельзя было назвать частым или хоть сколько-нибудь привычным явлением — нарушала правила не часто, а попадалась на этом и того реже. Так что, отправилась на свою отработку без нервов и каких-либо волнений. С чего бы им взяться? В конце концов, ничего сложного в перебирании и сортировки библиотечных карточек не было. А значит, просто сделает, что от неё требовалось, а после вернется в гостиную, где ее ждала Вивьен, недовольная, что подруга умудрилась нарваться на отработку. На словах все звучало обыденно, буднично, легко и просто. И так все и должно было быть. Вот только реальность ожиданий не оправдала от слова «совсем». Адель любила библиотеку. Большую часть своего времени она проводила именно здесь, воспринимая это место, как свое убежище. Ведь с книгами у неё было все взаимно, с ними было проще. Но отработка умудрилась пустить свое жало в самое близкое для Лестрейндж, в стены этого храма знаний. Еще не так давно девушку захватывали книги, учебники, справочники. Глаза ее горели. А весь мир вокруг будто бы исчезал, растворялся. Сейчас же Адель столкнулась с иной стороной этого места, которое все меньше походило на убежище, скорее, наоборот обвивало стальными, нерушимыми канатами, с силой прибивая к земле, не давая забыться ни на секунду. Запах старой бумаги, влажности и пыли, щекотал ноздри, буквально въедаясь в чувствительную слизистую носа, разъедая ее изнутри. Глаза уже давно покраснели и болезненно ныли, намекая на то, что им нужен отдых, хотя бы небольшая передышка. Но Адель держалась и не только из-за собственного упрямства. Ей не хотелось показывать слабость. В библиотеке она оказалась не одна. Лестрейндж и рада бы заявить, что надышалась библиотечной пыли, и этот гриффиндорец ей просто привиделся. Но нет. С ней в библиотеке оказался никто иной, как Джеймс Поттер, тоже отбывая свою отработку. И вот его Адель хотела видеть меньше всего. Такой расклад девушку совершенно не устраивал. Ведь если на том же квиддичном поле присутствие Поттера еще было хоть сколько-нибудь приемлемо, здесь же… этот гриффиндорец вызывал лишь глухое раздражение, даже злость. Опять внутри появлялась переполненность, та самая, которую и выносить-то получалось с трудом, а в голове все звучал голос Вивьен, которая только и повторяла свое «Джеймс Поттер то, Джеймс Поттер сё…» — все-таки Гринграссы даже вели переговоры с Поттера о помолвке из-за влюбленность Вивьен, но все отменилось, так как отказался сам Джеймс — и так без остановки, из-за чего этот конкретный гриффиндорец, казалось, жил летом с ними, хотя и не присутствовал в доме физически. От того те моменты, когда он появлялся рядом с Адель во плоти, и вызывали то пресловутое раздражение. Так и хотелось воскликнуть: «Может, хватит уже?!». Было стойкое ощущение, что еще немного, и у Лестрейндж разовьется самая настоящая аллергия на Поттера. Впрочем, первые полчаса его присутствие неподалеку Адель удавалось игнорировать почти успешно. Установилась тишина, прерываемая лишь шелестом перебираемых карточек и стуком, с которым книги, благодаря Поттеру, возвращались на свои места. К слову, тишина не была некомфортной или что-то в этом роде, скорее, обычной. В конце концов, в помещении оказались гриффиндорец и слизеринка… и как и должно, не делали попыток пообщаться — это обычно, нормально и даже ожидаемо. Со стороны можно было подумать, что они и вовсе забыли о существовании друг друга, занимаясь каждый своим делом. Вот только… не совсем. Где-то на периферии едва уловимо чувствовалось напряжение. — И в чем же провинилась такая послушная девочка, что загремела на отработку? А, «малышка Ади»? — использовал обращение ее братьев, о котором, видимо, ему рассказал Блэк. Адель вздрогнула, почти тут же замирая каменным изваянием. Карточки выпали из рук, разлетаясь по полу. Пара из них даже умудрились сделать хаотичные пируэты в воздухе перед тем, как с шелестом приземлиться внизу, у ног слизеринки, касаясь краями ее натертых до блеска кожаных чёрных туфелек с точеными строгими квадратными носами. Слова, сказанные гриффиндорцем, оказались слишком неожиданными. Создавалось ощущение, что он выжидал момента, когда Адель потеряет бдительность, не будет готова. От того они прозвучали, как пресловутый маггловский выстрел, выбивая всю ту концентрацию, которую девушка кропотливо собирала по крохам. Адель до последнего надеялась, что Поттер не заговорит, не нарушит молчание. И если бы она не пыталась забыть о его присутствии, то повторяла бы мысленно о своей надежде на молчание, как мантру. И ведь в какой-то момент ей даже показалось, что гриффиндорец и не оборвет эту тишину. Игнорировать присутствие друг друга было комфортнее, а главное правильнее. Лестрейндж всегда старалась делать то, что правильно. — Не твоё дело, Поттер, — Адель даже и не попыталась скрыть раздражение за выдрессированной вежливой холодностью. — И… еще раз назовёшь меня так, окажешься в Мунго. — Какие мы грозные… — фыркнул гриффиндорец, которого эта угроза, кажется, нисколько не проняла. — Иди к Мерлину, — бросила девушка в ответ. А после склонилась, начав собирать разлетевшиеся по полу карточки, выпустив Поттера из поля зрения, позволив ему отойти на второй план. Но… Видимо, он не из тех, кто спокойно станет довольствоваться «ролью второго плана». Потому как уже через пару мгновений гриффиндорец опустился на одно колено рядом с ней, присоединившись к сбору разбросанных карточек. — Я не просила помощи, — попыталась пресечь его порыв Адель. Девушка не просила этой помощи, что выглядела не иначе, как милостыня еле доживающему свой век нищему. Ей она была не нужна. Привыкла справляться сама. И справилась бы — с такой-то ерундой, тем более. Ведь она — Лестрейндж. Родители с детства учили не полагаться на других, со всеми трудностями и проблемами справляться своими силами и только. И если не справляется сама, значит… девушка была слаба. — Ты все в штыки воспринимаешь? — и снова этот насмешливый взгляд. — Или мне снять галстук и тебе полегчает? — Я, по-твоему, бык, чтобы на красное реагировать? — ее тонкая бровь изогнулась. — Если бы ты был просто гриффиндорцем, я бы это пережила, знаешь ли. — А я что… какой-то особенный гриффиндорец? — усмехнулся Джеймс, протягивая часть собранных карточек. Их взгляды пересекаются, прямо как две шпаги на фехтовании. Казалось, еще чуть-чуть и прозвучит звон металла. Рот Адель чуть приоткрылся, в попытке набрать побольше воздуха для созревающей в голове тирады, полной вполне оправданного раздражения. Негодование снова комом подступило к горлу, вызывая отвратительные ощущения. Свободная от карточек рука сжалась в кулак до побелевших костяшек, аккуратно и коротко остриженные ногти впились в кожу, намереваясь оставить там тонкие следы-полумесяцы. Неимоверное количество колко-едких слов скопилось на языке. Но… Вдох. Ни одно так и не сорвалось, не вспороло воздух. Выдох. — Ты Поттер, — довольно резко припечатала Адель. — Этого достаточно, — все, что позволила себе сказать она, ведь она не какая-то там импульсивная гриффиндорка. — А ты Лестрейндж, — легко парировал тот. — Можно считать, что знакомство состоялось? — поиграл бровями. — Очень смешно… Адель собрала все карточки в единую стопку и, честно говоря, не желала больше продолжать эту малосодержательную и совершенно бесполезную во всех смыслах беседу. И… как ни странно, Поттер, похоже ее мнение разделял — ничего больше не сказав. Снова установилась тишина, в которой каждый занимался своим делом. Ее даже можно было бы назвать комфортной, если бы Адель все же забыла о присутствии некоего гриффиндорца неподалёку. Но… нет. Не забыла, хоть и отчаянно пыталась сделать такой вид — безразличный. Даже ухватилась за новую стопку карточек, начиная ее разбирать. Правда, движения были резки, а сами карточки с недовольным и обиженным шелестом приземлялись на места, что им определили. Натянутый образ показного безразличия расходился по швам с характерным треском. Адель отчетливо казалось, что не она одна его слышала. И ведь обычно с выдержкой проблем не было. Но… во-первых — сегодня выдался непростой день, и он, надо сказать, был такой не один. А во-вторых — это Поттер. Однако, как бы там ни было, тишину нарушила не Лестрейндж. Это был Поттер. Снова Поттер. — Слушай… — заговорил гриффиндорец. — Можно вопрос? — Ты его только что задал, — прозвучало даже невозмутимо. И это странным образом придало уверенности, пусть и немного, но даже так… сейчас она была необходима, как никогда. — Ладно, — нехотя и в какой-то степени утомлённо отозвался Поттер. — Можно тогда два? — А это был твой второй вопрос. — Слушай, так сложно просто ответить, а? — в этот раз уже выдержка Поттера давала сбой. — Можешь не быть мордредовой слизеринкой хотя бы минуту? — запустил пятерню в собственные волосы, еще больше их взлохмачивая. — Это раздражает, ты в курсе? — Значит, это мне нужно снять галстук, чтобы тебе полегчало? — вопрос Лестрейндж прозвучал едко, с плохо скрытой издёвкой, возвращая этот дурацкий вопрос тому, с чьего языка тот слетел первым. И… Адель это неожиданным образом понравилось, отозвавшись приятным удовлетворением где-то внутри. Что именно? Просто их так называемые «позиции» сменились. Теперь именно Лестрейндж контролировала ситуацию. И это главное. Все остальное отошло словно бы на второй план. Какая вообще разница в том, кто контролировал ситуацию? Разница была. Для Адель все это воспринималось малой победой, как если бы они играли в шахматы, и она съела пешку гриффиндорца с первого же хода, что казалось чем-то невозможным, вне правил, но таким нужным именно сейчас. И, на самом деле, Адель оставила бы все, как есть, пока контроль ещё у неё, не отвечая ни на какие вопросы. Так было бы правильно. Вот только… Лестрейндж заметила взгляд гриффиндорца. Пожалуй, впервые за все время здесь, на отработке в библиотеке, позволила себе посмотреть на него осмысленно, не через привычную призму раздражения, которое, казалось, вплелось в само звучание фамилии Поттер. Что она увидела такого? Усталость. Нет, даже не так. Скорее, вымотанность. Да, так лучше. Ближе к сути. Адель не знала, виной ли всему отработка в поздние часы, загруженность в учебе или ещё что — честно, даже не хотела знать, ведь это ее не касалось. Какая вообще разница, что так утомило Поттера? Однако именно это в конечном итоге и заставило сказать… — Что там у тебя? — бросила Адель, решив пойти на уступку, ведь, по сути, это ничего ей не стоило. — Спрашивай уже. — О… Неужели Аделаида Лестрейндж снизошла до простых смертных? — кажется, в этот момент Поттер в своей ядовитости больше походил на слизеринца, чем мог бы предположить. — Благотворительность. Так что, цени, — парировала в ответ. — Что там у тебя за вопрос? Со стороны гриффиндорца раздался вздох, как если бы усталость, замеченная в его глазах, вдруг попыталась прорваться наружу. Поттер присел на край ближайшего стола. В его руках была книга по травологии — одна из тех, что тот расставлял, в качестве отработки наказания. Гриффиндорец прокрутил ее меж двух ладоней по меньшей мере пару раз, прежде чем заговорить, наконец. — Ты была на игре? — спросил он. — Я про матч между нашими факультетами… И стоило только этому вопросу прозвучать, как Лестрейндж вся замерла. Ее ладони вспотели. Контроль… снова был утерян — его вероломно и неожиданно вырвали из ее рук, которые сильнее сжали библиотечные карточки.