Проводи меня до рая

По приказу Шармолю  меня вернули в зал суда. Моя нога, разнесенная орудием пытки, совершенно не слушалась и сильно болела, я тащила ее, как бревно. Но физической боли я почти не чувствовала - внутри болело сильнее.  При моем появлении публика нетерпеливо загудела. Джали заблеяла от радости,  попыталась броситься ко мне, но, к несчастью,  была привязана к скамейке. - Как ты, милая? - Пьер бросился ко мне навстречу.  - Что эти негодяи сделали с тобой?! - Сапог, - глухо произнесла я. - Господи! Гнусные твари! Верный друг помог мне дотащиться до своего места, и я бессильно упала на скамью. Мучила страшная жажда. - Дайте мне воды! - простонала я, изнемогая. Тут какая-то добрая горожанка из толпы  подошла ко мне и подала бутылку с водой. Утолив жажду, я ответила ей кивком головы и благодарной улыбкой, так как говорить уже не было сил... Я в полной мере ощутила страдания несчастного Квазимодо у позорного столба... Тем временем Клод и Шармолю также заняли свои места за судейским столом, находившиеся рядом. Мерзавец-прокурор что-то шепнул моему любимому,  с видом фарисея, искушающего Христа монетой. Клод ничего не ответил ему, лишь слегка наклонил голову и плотно сжал губы. Тогда бесконечно гордый Шармолю торжественно обратился ко всем присутствующим: — Подсудимая во всем созналась. В публике раздались смешанные голоса ликования, возмущения и изумления. — Цыганка, — заговорил председатель. — Ты призналась в колдовстве, распутной жизни и убийстве Феба де Шатопера? Мое сердце сжалось, а из глаз потекли слезы. — Да-да! Во всем! — закричала я из последних сил. — Мне дьявол - любовник, а черти - друзья! Танцевала я только от злости и от злости пела! Я била детей и вешала их, когда они кричали. Я заманила Феба,  чтобы убить его, а чёрный монах хохотал, и мы веселились! Джали, конечно же,  тоже демон, как и мой милый монах! Теперь вы довольны? Тогда убейте меня поскорей! На последнем слове этой страстной речи я с болью выдохнула, уронив голову на грудь. - Что ты делаешь? - в ужасе шептал Пьер, ничего не понимая. — Господин прокурор церковного суда, палата готова выслушать Ваше заявление, - раздался голос председателя. - Вы, что, с ума сошли?! - в отчаянии закричал Пьер,  вскакивая с места.- Разве вы не видите, что эта невинная девушка себя оговорила?! Она не знает, что делает! - Прошу тишины,  месье Гренгуар, - грубо осадил его пристав. - Иначе мы будем вынуждены удалить Вас из зала суда. В свою очередь я грубо потянула чересчур активного друга за рукав, принуждая его сесть, и Пьеру не оствалось ничего другого,  как опуститься возле меня. - Успокойся,  дорогой друг! - повелительным тоном шепнула я ему на ухо. - Я точно знаю, что делаю. - Ты же убиваешь себя и Джали! И все ради него?! - догадался Пьер, метнув суровый взгляд в Клода,  который, впрочем,  этого не заметил, так как сидел без движения,  уронив голову на руку... - Молчи! - в ярости прошипела я. - А если кому скажешь...клянусь всеми святыми, даже с того света я вернусь к тебе и разорву на части! Мой друг пытался что-то ответить, но ему не позволили. - Мэтр Гренгуар! - снова раздался громовой голос пристава. - Последнее предупреждение! Пьер осекся и, испустив тяжелый вздох, понурил голову. Шармолю извлек тетрадь ужасающих размеров и начал зачитывать мне приговор на латинском языке, очень долго и  нудно, но с энергичной жестикуляцией. Но вдруг остановился на полуслове  и, внезапно перейдя на французский, воскликнул с величайшим изумлением: - Смотрите, сам сатана вмешивается в этот процесс! Все обернулись и увидели, что наша Джали копирует Шармолю,  как она всегда это делала на парижской площади,  под безудержный хохот толпы. Дразня прокурора,  она двигала головой и передними ножками,  пытаясь повторить его движения.  Но сейчас всем было не до шуток, и то, что раньше  казалось людям невинным, хотя и очень искусным, трюком,  превратилось теперь в несомненное доказательство моего "чародейства"... Нашей рогатой пародистке связали ножки, и Шармолю продолжил свою речь с ещё большим энтузиазмом.  Казалось,  этой пустой латинской тарабарщине,  из которой, я, естественно,  не поняла ни слова, не будет предела. Но, к счастью,  прокурор,  наконец заткнулся, чем доставил мне невыразимое наслаждение. Но Пьер, знавший этот язык в совершенстве, отнюдь не разделял моих чувств. — Ох! — вздохнул  мой несчастный друг,  выругавшись на Шармолю.  - Грязная свинья. При этом на лице Пьера отразилось такое отчаяние, что я поняла: все очень плохо. Тут возле меня встал адвокат. — Говорите кратко, — жестко обратился к нему председатель. — Господин председатель, — печально начал адвокат. — Так как моя подзащитная созналась в своем преступлении, то мне остается сказать только одно слово. Вот текст салического закона: "Если ведьма съела человека и уличена в том, она заплатит штраф в 8000 экю, то есть штраф в 200 золотых су". Угодно ли будет суду приговорить мою клиентку к уплате штрафа? — Текст, уже вышедший из употребления, — заметил королевский прокурор. — Отрицаю, — не сдавался мой защитник. Вновь забрезжила надежда. — На голоса! — посоветовал советник. — Преступление доказано, и уже поздно. Так что собирали голоса, не выходя из зала. Судьи подавали голос снятием шапочки, все, очевидно, банально спешили поесть. При зловещем вопросе, с которым к ним шепотом обращался председатель, видно было в полумраке, как они один за другим снимали шапочки с головы. Я старалась смотреть  то на них, то на Клода, но мои помутившиеся глаза  не видели уже ничего. Затем писец начал писать и через несколько времени передал председателю длинный пергамент. Тогда я услыхала, как толпа задвигалась, зазвенели пики, ударяясь одна о другую, а ледяной голос стал говорить: — Цыганка Эсмеральда, в тот день, который благоугодно будет назначить королю, нашему государю, в полдень, тебя, в рубашке, босиком, с веревкой на шее, вывезут в телеге перед главным фасадом собора Богоматери. Здесь, держа двухфунтовую восковую свечу в руках, ты всенародно покаешься, и оттуда тебя перевезут на Гревскую площадь, где тебя повесят и удавят на виселице, так же, как и твою козу. Ты заплатишь исполнителю приговора 3 лиондера в возмездие за совершенные тобой преступления, в которых ты повинилась, — колдовство, волшебство, распутство и убийство дворянина Феба де Шатопера. Прими, Господь, твою душу! Посмотрев на Клода,  я заметила,  что он сложил руки, чтобы не было видно, как они дрожат. — Проклятые живодеры! - заругался Пьер. - Дорогая, что ты с собой сделала! - Не переживай,  Пьер, все идёт хорошо,  - слабым голосом ответила я. - Прощай навсегда... и прости, если сможешь. Тут подошли охранники, чтобы увести меня в камеру смертников, я безропотно подчинилась им, вместе с ними направившись к выходу. И, пока я не скрылась из виду,  несчастный Пьер смотрел на меня такими влюбленными и полными слез глазами, что это нельзя передать... Так мы прощались взглядами... Прощались навсегда...