Проводи меня до рая

Клод Фролло был личностью необыкновенной, и его имя гремело по всему Парижу. К началу описываемых событий ему исполнилось уже 54 года, и он достиг в жизни очень многого. Отец Клод был не просто священником, а занимал должность настоятеля Собора Парижской Богоматери.  Более того, его власть простиралась далеко за пределы этой огромной великолепной церкви. Клод Фролло был строгий, серьезный и угрюмый священник, блюститель душ, архидьякон Жозасский, управлявший двумя деканатами — Монлерийским и Шатофорским — и 174 сельскими приходами. Он сделался особой, перед которой трепетали певчие в стихарях и куртках, причетники, братия святого Августина, младшие клирики Собора Богоматери, когда он, величавый и мрачный, медленными шагами проходил перед ними, скрестив на груди руки и низко опустив голову, так что был виден только один его высокий лоб. Мало кто сомневался,  что со временем этот важный служитель Бога станет кем-то не ниже епископа - и не без оснований. Раньше Клод Фролло был вторым викарием в нашей епархии, а недавно стал первым, и правящий епископ Жермен де Бомон видел в нем своего преемника. Пьер, боготворивший своего бывшего учителя,  говорил о нем лишь в превосходной степени - послушать Пьера,  так чище, праведнее, умнее и добрее отца Клода просто невозможно найти. Но так думал не только мой друг.  Многие люди восхищались архидьяконом за его отзывчивость, аскетизм и искреннюю преданность святой католической вере.  Все священники обязаны хранить целомудрие, и очень многие, действительно,  свято придерживались этого обета, но были и исключения, которые ночью нежили юных прелестниц на груди и даже тайно имели от них детей,  а утром надевали черные рясы, шли в церковь и с самым серьёзным видом рассказывали богобоязненным прихожанкам о тяжком грехе блуда. Все это я узнавала, естественно, из разных городских сплетен, а теперь, оглядываясь назад, я могу только повторить слова Спасителя: "Не судите, да не судимы будете"... Но с кем-с кем, а с Клодом таких историй никогда не случалось - он избегал женщин за версту! По слухам, он не пустил в монастырь Собора даже принцессу Анну, ссылаясь на какие-то старые циркуляры. Эта история произошла несколько лет назад, но наделала столько шума, что о ней помнили до сих пор. К слову о религии, чёрные рясы всегда пугали меня и вызывали отвращение,  а монастыри казались чем-то вроде добровольных тюрем, в которых люди зачем-то сами запирают себя.  Да и сама христианская вера с её цепями правил и запретов вызывала у меня неприязнь, граничащую с отвращением и ужасом. Но мэтр Клод, точно, не разделил бы моего мнения на этот счёт. ...Второй  кроме религии стихией, всецело поглотившей Клода Фролло,  была наука.  Он знал все на свете - от поэзии до медицины,  и многие умнейшие люди города,  включая,  как говорили, даже самого короля, приходили к нему за разговором. ...Однако даже такой важный господин не был лишен обыкновенных человеческих привязанностей,  каковой являлся, к примеру, его брат Жан, который был младше Клода   лет на 20. (Как выяснилось, он был уже не таким молодым, каким показался мне во время истязания бедного Квазимодо). Безудержный, веселый, но не лишенный жестокости, Жан Фролло,  являвшийся полной противоположностью своего добродетельного брата, был отчаянным повесой, пьяницей, неисправимым  бездельником, только и способным клянчить у старшего брата деньги, которые немедленно спускал на выпивку и гулящих девиц (благо, Фролло-старший, принадлежавший к дворянскому сословию, был довольно состоятельным). Ни семьи, ни учёбы, ни постоянной работы у Жана не было - он просто прожигал жизнь. Хотя, к чести Жана, нужно сказать, что он был художником - довольно неплохим и даже известным. Хотя больше известен этот человек был скандальным поведением, нежели творчеством. Сам Фролло-младший считал себя гением, поэтому с легким сердцем позволял себе многочисленные выходки. Конечно, архидьякон очень переживал из-за поведения своего молодого родственника, однако все равно любил его больше всего на свете. Не был лишен господин Фролло привязанности и к своему уродливому воспитаннику Квазимодо. Приведенных фактов достаточно,  чтобы понять,  почему мэтр Клод заслужил безупречную репутацию.  Однако если одни люди обожали его и считали едва ли не святым, то другие - боялись и ненавидели и рассказывали про него всякие ужасные вещи. Конечно,  обвинить отца Клода в пьянстве и прелюбодеянии не могли бы даже самые злые языки, но про него говорили ещё и не такое. Якобы  этот ревностный служитель церкви,  ненавидящий колдунов,  сам тайно знается с нечистой силой. И что юноша Квазимодо- на самом деле - вовсе не человек,  а воплотившийся дьявол, которому архидьякон-чернокнижник продал свою душу, а когда наступит его смертный час, демон Квазимодо утащит нечестивого священника с собой в ад. Многие суеверные люди охотно верили во всю эту напраслину. И только потому, что они не видели ангельских глаз Квазимомодо -этого ни в чем не повинного, больного юноши, чья судьба была такой несправедливой. А я видела - когда он смотрел на меня у позорного столба! Но, к несчастью,  многие люди злы и глупы, поэтому,  когда Клод и Квазимодо вместе появлялись на улице,  собиралась толпа негодяев, которые улюлюкали и с криками: "Вот Клод с хромым!" кидали в них грязь и камни. Но гордый и величественный архидьякон, словно бы не чувствуя этих унижений, с королевским достоинством шёл дальше, не обращая внимания на бессердечных хулиганов. *** Однако, мало-помалу, я и сама начинала верить в эти слухи о колдовстве, потому что свое сильное и внезапное увлечение этим человеком не могла объяснить какими-то иными причинами, при этом я понимала, что он и сам оказался в плену моих чар. Я отлично знала, что этот закоренелый женоненавистник и несокрушимый аскет влюбился в меня до беспамятства. Всякий раз,  видя меня,  он сильно бранился и прогонял с площади,  но я понимала, что его глаза говорили совсем не то, что говорили его уста. Было что-то наигранное во всех этих его замечаниях, и  было ясно, что думал обо мне мэтр Клод совсем не то, что говорил. К своим 16 годам я хорошо поняла, какое воздействие произвожу на мужчин, это, конечно же, вызывало гордость, но ни в ком еще я не пробуждала подобных чувств, и это немного пугало. Но в целом мне льстило, что совершенно нечаянно я поймала в свои сети такого святошу; с другой стороны, его страсть поначалу забавляла меня. "Даже Джали не могла бы быть более преданной мне, чем этот важный господин!" - не без улыбки отмечала я, глядя на то, как он смотрит на меня с башенки или из окна своего Собора. Мне Клод понравился с первого взгляда, а с течением времени это чувство росло, и я стала замечать,  что он притягивает меня, как магнитом, и одновременно пугает, подобно безмерному океану и всепоглощающему огню. Когда я видела его, это приводило меня в трепет до дрожи, а когда не видела,  он сам настойчиво проникал в мои мысли. Несмотря на мою профессию уличной артистки, я вовсе не была доступной девушкой. Совсем наоборот - гордой недотрогой, и, охотно вызывая в других восторг, сама ни в кого не влюблялась. И ни один мужчина так сильно не занимал мои мысли и не волновал душу, как этот странный человек, и постепенно я переставала понимать,  что со мной происходит, ощущая себя во власти каких-то неведомых чар. И я понимала, этот чародей приворожил мое сердце, чтобы я тоже влюбилась в него без памяти. Кажется, ему это удалось. *** Более того, с некоторых пор, со мной стали происходить очень странные вещи. С того дня, как Квазимодо едва не похитил меня, тот чёрный демон, который был тогда рядом с ним, постоянно преследовал меня в городе. Не говорил ни слова, но, если я слишком приближалась, тут же растворялся в воздухе. Иногда я боялась его до смерти, так как он настигал неожиданно, но порою я думала, что он любит меня и оберегает. "Так кто же ты?" - постоянно спрашивала я, когда он внезапно таял во мраке наступающей ночи. Однажды я нашла ответ и на этот вопрос. *** Как-то раз мы с Пьером и Джали выступали на площади.  Завершив свою программу, я собралась домой, а Пьер немного задержался. Вернувшись домой,  я успела прибраться, приготовить ужин и накрыть на стол, до того, как наконец-то вернулся Пьер. - Что-то ты долго, - заметила я. - Ладно, у нас сегодня добрый  ужин и бутылка отличного вина. - Клянусь Пасхой, вот так чудеса, - весело смеялся мой друг,  присаживаясь за стол. - Что же ты так развеселился, Пьер?  - с плутовской улыбкой спросила я. - Знаешь,  у кого я сегодня гостил? У нашего  почтенного мэтра Клода! Эх, видела бы ты его лицо, когда он узрел меня в костюме фокусника,  ха-ха! Сделав глоток вина, после короткой паузы Пьер  продолжал: - Отец Клод увидел меня на площади, когда наблюдал за нами с балкона своего Собора. Как добрый человек,  он, конечно же,  позвал меня к себе, все расспрашивал, что да как... И, главное, много говорил о тебе... - Брось, Пьер! - воскликнула я с весёлой иронией. -  С какой стати какая-то там  уличная танцовщица может заинтересовать такого важного господина?! - Клянусь честью! - заверил Пьер.  -Всё так и было! - Что же он обо мне говорил? - О, он много о тебе спрашивал,  как мы с тобой живём. А потом предупредил меня так серьёзно: "Остерегайся её чар!" И Пьер снова рассмеялся. - И что же тут удивительного?! - воскликнула я, изображая наивную девушку. - Он ревностный служитель церкви,  и терпеть не может наше племя! - ...А сам-то и не остерегся! - закончил собственную фразу Пьер. - Короче, он явно на тебя запал! Клянусь чем угодно! - Как же так, Пьер?! - брызнула смехом я. - Ведь, по твоим же собственным словам, он даже ест не досыта, чтобы лучше угодить своему Богу! - Как знать, как знать... Да я, и сам, признаться, сильно удивился. Но ведь даже боги спускаются  с Олимпа, пленившись земной красотой, - задумчиво произнес мой друг, и, немного помолчав, добавил: - "...Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал". - Это такая легенда? - почему-то взволнованно спросила я. - Книга Бытия, - уточнил он. - А в Книге Еноха (это апокриф, не вошедший в Святое Писание)... в Книге Еноха говорится, что "сыны Божии" - это Ангелы света, пленившиеся красотой земных дев... Они спустились с Небес, потеряв свои крылья, и облеклись в человеческую плоть, чтобы познать силу земной любви... Видишь, даже Ангелы бессильны против любви, Эсмеральда! - Знаешь, Пьер, это похоже на правду! Ведь у меня, кажется, тоже есть такой! -В самом деле? - воскликнул Пьер с плутовской улыбкой. - Да, он часто бывает рядом со мной в городе, с того самого дня, когда меня чуть не похитили... Ты мне веришь, Пьер? - Конечно, верю, - отвечал мой собеседник, давясь от смеха. - Я ведь и сам его видел. Клянусь Юпитером, у твоего Ангела отменный вкус, и я его понимаю! -Так вот кто ты, - прошептала я, до глубины души взволнованная этой старой легендой. - Ты - мой падший Ангел! И ты так любишь меня! Если так, то оставь свой рай и приди в мои объятья! -Эсмеральда! - воскликнул мой собеседник, возвращая меня обратно в действительность и, глядя на меня, как на помешанную. - Ах, Пьер! - густо краснея и задыхаясь, спросила я. - Скажи мне правду, я достойна того, чтобы ради меня сорваться с Небес и потерять крылья? - Клянусь спасением, да! - живо отозвался он. - Когда я увидел тебя впервые, я подумал, что и сама ты Ангел или фея... Но тут одна из твоих кос расплелась, из неё выпала монетка, а ты нагнулась, чтобы поднять её... только тогда я понял, что ты земная девушка, но какая... - Пьер! Ты понимаешь?! Я так счастлива!- воскликнула я со слезами на глазах. - Мой падший Ангел меня любит и оберегает! - Эсмеральда! Это же просто красивая легенда. - Значит, ты мне не веришь? - огорчилась я. - Почему же? -загадочно улыбнулся Пьер. - Охотно верю. Только у твоего, как ты говоришь, падшего Ангела есть плоть, кровь и, если угодно, имя... Хотя в твои объятья он вряд ли когда-нибудь придёт... Я тут же уловила прозрачный намёк своего названного брата, покраснела еще больше, и, не помня себя, живо проскользнула в свою комнату, плача от чувств, разрывающих душу. Может ли все это быть правдой?! -Клянусь Пасхой, ну и дела! - пробормотал ошеломленный Пьер себе под нос. - А Джали-то совсем голодная! Иди, девочка, кушать!