Повесть о расследованиях, кулинарии и звездах

Машу Коля перехватил уже у больничного крыльца. Все же в праздничной сутолоке только метро работало исправно, и Маша успела не только добраться с одного конца Москвы на другой, но и подняться к Вере Васильевне, чтобы поговорить с врачом. К Колиному приезду она только освободилась и ждала не больше нескольких минут. Голос ее звучал растерянно, она не могла вспомнить, чтобы когда-то знала лично Мышкина и вообще на ум ей приходил только один человек с такой же фамилией — князь Федора Достоевского. Она стояла на крыльце, озираясь по сторонам, и Коля мысленно отвесил себе подзатыльник, когда издали увидел ее высокую фигуру с судорожно сжимающую руки и беспрестанно ходящую из одной стороны в другую. Маше, пережившей сексуальное насилие и сразу после него жестокое отношение со стороны психопата Комарова, меньше всего нужно было знать, что за ней — возможно — кто-то следит. Но с Котова сталось бы приехать в больницу и заманить Машу за неохватываемые видеокамерами пристройки, а истерзанный портрет на полу гостиной говорил о том, что от Котова можно всего ожидать. Маша проворно сбежала с крыльца, едва Коля опустил стекло и махнул ей, через минуту салон наполнился запахами цитрусовых женских духов и, совсем немного, больничного коридора. — Маша, я не хочу вас пугать, но очень возможно, что вам угрожает опасность, — Коля уже говорил это, но повторился. Машины волосы упали со спины на плечи, затем соскользнули на грудь. В огромных карих глазах плескалась паника. Ситуация выходила хуже некуда. — Маша, вам есть где переночевать, чтобы не возвращаться домой? Она медлила с ответом. Наверное, могла бы попроситься к кому-нибудь из коллег, но праздничный день, семейные ужины в каждом доме… Коля мысленно чертыхнулся. Он что-то подобное предвидел: не первая в его жизни свидетельница, которая, оказавшись на пороге беды, понимает, что идти ей, в общем-то, не к кому. Обычно в таких случаях девушек пристраивали к кому-нибудь из женщин с работы, но Коля плохо представлял себе, что появится на пороге Галиной квартиры с Машей Мухиной и попросит присмотреть за ней до утра. В лучшем случае, Галя спустит с лестницы без объяснения причины. В худшем, там уже занято. Выход был только один: отвести к себе. Поэтому Коля свернул на дорогу к своему дому, а Маша ничего не стала спрашивать. Только одной ладонью по-прежнему баюкала другую и смотрела прямо перед собой. — В гостиной Мышкина висел портрет женщины, очень похожей на вас, — наконец сказал Коля. Маша должна была его видеть. — Деревянная позолоченная рама с лепным узором в дамасском стиле? — уточнила Маша, но заметив Колино замешательство, впервые за вечер слабо улыбнулась. — Висит напротив окон? Коля кивнул, и Маша с сожалением покачала головой. — Холст был обклеен упаковочной бумагой, когда мы впервые пришли в эту квартиру. Григорий… Геннадий? говорил, что хочет сделать тете Вере сюрприз, и откроет картину только в день помолвки. Признаться, она думала, будто он сам художник, хотя в доме не пахло краской и лаком… Но откуда у него мой портрет? Если бы Коля знал ответ. В кухонном окне горел свет. Коля предложил Маше подняться, чтобы закончить разговор, и она не без колебаний согласилась. Даже на площадке было слышно, как орет музыка. Вставленный с внутренней стороны ключ не позволял открыть дверь и пришлось сначала звонить в двери, а потом на Ванькин телефон, чтобы этот гений вспомнил, что находится не у себя дома. Маша по-прежнему сжимала руки, то складывала их на груди, то прятала ладони в карманах, голову она не поднимала, только в самом начале удивленно посмотрела: — Я думала, что вы один живете. Извините, просто кольца нет. Коля позволил себе только мысленную усмешку. — Я живу один, там эксперт… горит в эксперименте, наверное. Наконец стихла музыка, раздались стремительные шаги, звук удара тела о косяк — боже, детский сад, все косяки по пути собирает! — и на пороге возникла довольная Ванина мордашка, с кои-то веки убранными назад мокрыми волосами. — Я смотрю, ты времени даром не теряешь. Ваня посторонился, пропуская внутрь Машу, и уже из дверей кухни доверительно сообщил: — Я купил филе пикши. Мы сможем его приготовить? Коля оставил ключ в замке, прежде чем помочь Маше снять дубленку. Через минуту на ее ногах оказались домашние тапочки, через пять — Маша уже сидела за кухонным столом, где Ванька разложил два ноутбука — Колин и свой. Рядом на полотенце сушилась картошка, на подоконнике размораживалась рыба. — В электронных архивах никакой связи между Машей и Мышкиным я не нахожу, — отчитался Ваня. — В оцифрованных бумажных вообще-то тоже, но сами понимаете, оцифровано меньше одной десятитысячной. Мы можем год посылать запросы и в лучшем случае нам отзовутся, что ничего не нашли. К сожалению, он прав. Знать бы точно, где искать и какой давности должно быть совпадение. На портрете, если он подлинник, не Маша и даже не Машина бабушка, но кто тогда? Прабабушка? Прапрабабушка? Коля поручил Ване вывести фотографию с телефона на большой экран, и через несколько секунд все трое уставились на монитор. Разве что Коля и Ваня одновременно поворачивали голову от оригинала к портрету. — Сходство и впрямь фантастическое, — признал Ванька. — Я бы подумал, что с натуры рисовали. — Холст старинный, — заметил Коля. — А кто у нас тут эксперт, вы или я? Художник мог и на старом холсте рисовать! Надо на краски смотреть. Вы случайно кусочек полотна не отщипнули. — Ну извини, — Коля развел руками. — И как бы ты на кухне экспертизы краски и лака проводил: поджаривая на сковороде вместе с перцем и медом? Ванька показал язык и вновь уставился на экран. На Машиных губах мелькнула улыбка. Она подняла глаза, и когда взгляды пересеклись, ее щеки окрасились розоватым румянцем. — Чаю? Она кивнула. — Я ромашковый купил. — Ванька махнул рукой в сторону шкафчике. — И я тоже буду. Пока вода струилась в чайник, пока кипятилась с бурлением, Коля нарезал бутерброды, малиновое печенье нашлось возле хлебницы, огромный пакет кофе, на фоне которого потерялась пачка чая, едва не выпал в подставленные руки, и Ванька за спиной пробурчал: “Осторожнее! Кофе — это святое”. Ванька в этот момент колдовал над портретом, придавая фотографии четкость и яркость красок. И если поначалу Маша выглядела растерянной, то теперь с каждой минутой становилась все более заинтересованной. — А можешь увеличить перстень на правой руке? Нет, не так сильно! Ничего же не видно. — Это мы мигом, — отозвался Ванюшка, и, видимо, через мгновение что-то сделал, потому что Маша ахнула. — Я знаю этот перстень! У моей бабушки была фотография со свадьбы, а на руках это кольцо вместо свадебного. И была еще одна фотография, где перстень крупным планом. Только его давно уже продали… вскоре после войны. — Николай Петрович, — позвал Ваня, — мне поискать перстень на аукционах? А толку-то, нет, вряд ли дело в самом украшении. Коля поставил перед Ваней и Машей по кружке чая и заглянул в монитор. Перстень наверняка дорогой, но настолько ли, чтобы за ним охотился Котов? Маша обхватывала кружку двумя руками, Ванька шумно трещал печеньем. — Другая моя бабушка говорила, что я буду похожа на папину маму. Я ее не запомнила, она раньше ушла. И папа тоже… Коля поймал выразительный Ванькин взгляд, но так и не понял, что должен был понять. — Остались только письма бабушки Кати к дедушке. Она писала, что похожа на свою бабушку по материнской линии. Может, это она на портрете? Ваня поигрывал по столу пальцами в то время, когда не тащил в рот очередную печеньку. — По времени вроде подходит? — Маша, вы знаете фамилию прапрабабушки? Маша оживилась. — Матвеева. Евдокия Прокопьевна. У меня были несколько книг, подписанных ею младшему сыну. — Вау, семейная библиотека, это круто! — Ванька вовсю стучал по кнопкам сразу двух ноутбуков, но продолжал жевать, шумно прихлебывать чай и трещать. — У меня только дедушкины и только всякие научные справочники. Я не говорил, что у меня дед академик? Маша вежливо улыбнулась. Она явно пыталась понять, что происходит на экране, но не могла: там всегда происходило что-то быстрое и непонятное, так что Коля даже не стал вдаваться в детали. Просто и получаса не пройдет, как Ванька скажет результат. Нет, пожалуй, даже двадцать пять минут. Коля занялся чисткой картошки, и вскоре поймал Машу на сосредоточенном разглядывании Колиных пальцев, длинных картофельных очисток и кругов на воде, когда очередная картофелина опускалась в кастрюлю. Он не знал, чувствует ли Маша себя не в своей тарелке или думает о семье, комфортно ей, страшно, или, может, она стесняется предложить помощь. Под Ванино мычание, то полное ликования, как как у кота, поймавшего за хвост жирную мышь, то раздраженное, когда добыча выскользнула из лап, то победное, а то полное отчаянья — под эту трель и под Машиным взглядом, не поднимающимся, впрочем, выше ладоней, Коля дочистил картошку и поставил ее огонь. — Оливковое масло на полке под специями. Потом заправьте им картошку, — приказал Ваня, ненадолго прервав свою трель. — Что вы так смотрите? Я видел рецепты: с ним вкуснее! Коля всерьез начал задумываться, не завелась ли на его кухне какая-нибудь лапша из острой китайской кухни, и не прячется ли в укромном уголке ламинария для суши. — Кажется, мы договорились, что в следующий раз готовишь ты? — В следующий раз готовлю я, — покладисто согласился Ванятка. Картошка закипела, и Коля убавил огонь. Рыбу он тщательно промыл, плеснул немного оливкового масла, сверху просыпалась щепотка перца и соль. Когда картошка сварилась — Ванька снова мычал. Во включенную духовку Коля поставил разогреваться чугунную сковороду. — Давайте я помогу? — предложила наконец Маша. Видимо, ромашковый чай возымел результат и напряжение отпустило. Коля охотно согласился, так что пока он занимался смазыванием рыбы маслом и специями и выкладыванием ее на разгоряченную сковороду, смазанную в свою очередь сливочным маслом, Маша слила воду с картошки и положила ее рядом с кусками рыбы. — Она не подгорит? — Маша присела на колени перед духовкой, по-детски заглядывая внутрь. — Да что с ней случится на сливочном масле, — фыркнул Ванька, вновь прерывая мычащие трели. — Как эксперт заявляю. — Ты не умеешь готовить, эксперт, — напомнил Коля. Ванька отмахнулся и вновь вернулся к работе. Пока запекалась рыба, Коля предложил Маше выйти покурить, потому как помнил, что она курит. Маша вспыхнула и согласилась — Ванькино мычание стало громче. С неба еще падал пушистый снежок, но уже не снегопад предыдущего дня, а его остатки, мелкие, практически незаметные глазу снежинки. Темнело небо, местами освещенное огнями небоскребов и строительных кранов. По дорогам снова машины, хотя час был поздний, и улицы пустели на глазах. На балконе стоял ощутимый мороз, Маша куталась в расстегнутую дубленку, огонек вспыхивал на конце ее длинной тонкой сигареты на каждом вдохе. На аккуратных округлых ногтях лежал слой прозрачного лака. На щеках теплился румянец, красивые губы вытягивались трубочкой, выпуская дым. Коля поймал Машин взгляд. — Вам же холодно тут со мной. Коля пожал плечами. На самом деле стоило накинуть куртку, но тот старый китель, в котором он обычно выходил на балкон зимой, неловко показывать девушке. Тот был прожжен сигаретами и на рукавах, и на груди, животе и даже спине, как дерево, изъеденное древоточцами. Машин взгляд не был взглядом юной тридцатилетней женщины, и улыбнулась она до того понимающе, что Коле стало неловко. Его сигарета давно дотлела, и он бросил ее в банку, которая использовалась на балконе вместо пепельницы, Машин окурок последовал за ним. Пора было вынимать рыбу из духовки, и Коля отчаянно надеялся, что Ванька следит за временем — но это же Ванька: даже если по кухне космический корабль пролетит и полдома снесет, ничего не заметит, погруженный в свои компьютерные дела. Маша встряхнулась, как кошка, когда зашла с балкона в комнату. Коля помог ей снять дубленку и повесил на вешалку, прежде чем вернулся в кухню. Сковорода уже стояла на хлебной доске, а Ванька кружил вокруг стола зверски голодным троглодитом. — Мойте руки и за стол, — скомандовал он. — Чур самый большой кусок — мой! — И пояснил в ответ на насмешливый Колин взгляд. — Моему гениальному мозгу нужно больше фосфора. А жопе ремня… Рядом хихикнула Маша. Рыба таяла во рту, картошечка пропиталась приправами, был бы сезон — Коля добавил бы еще свежей зелени. Рядом с урчанием поглощал еду Ванька, и несколько раз порывался начать рассказ, но шипел, когда горячая картошка обжигала язык, и едва не постанывал, подхватывая губами белый ломтик рыбы. — Я же говорил, что готовите как боженька! — Ванька протер последней картофелиной тарелку и с сожалением заглянул в пустую сковороду. — В самом деле, очень вкусно, — согласилась Маша. Она нежно улыбнулась, на щеках вновь появились ямочки, и во взгляде больше не виднелось настороженности. Коля вернул улыбку. Ванька, как ни странно, молчал, и не издавал никаких звуков, так что понадобилось развернуться к нему, чтобы услышать, что все-таки удалось узнать. — Я нашел Евдокию Матвееву в архивах! — торжественно объявил Ванятка. — Но это еще не самое интересно, потому что сейчас вы ахнете: Мышкин ее внук! Маша поднесла руку ко рту. — Но как? — А это еще интереснее! У купца Матвеева, который муж вашей прапрабабушки, было два сына. Со старшим у него не заладилось, так что однажды, уже в первые послереволюционные годы, старший сынок попытался Матвеева пристрелить, но промахнулся! Сына посадили, потом он сбежал, женился, снова сел, снова сбежал, сделал одного ребенка, сел… — Насыщенная жизнь, — хмыкнул Коля. Маша ничего не добавила. — Позднее, мать Левы испугалась, что ее вместе с сыном куда-нибудь вышлют за пособничество каторжнику, и сдала мужа властям — кстати, в последний раз. А сама сменила фамилию с мужниной на девичью, взяла ребенка в охапку и уехала из Москвы. Правда, ребенок потом вернулся. Маша молчала, переваривая услышанное. — Но и это еще не самое интересно! — продолжил Ваня, и Коля закатил глаза. Вот как бы его научить сообщать все самое важное сразу? — В одной из старых статей я нашел упоминание о сокровищах купца Матвеева: тому, будто бы, помимо дорогих перстней да медальонов, большую часть которых он передал Советской власти, принадлежала Библия семнадцатого века с гравюрами голландского мастера да пятифунтовый крест из чистого золота, инкрустированный бриллиантами. Маша удивленно вздохнула. — Разве это правда? Если да, то где все это искать? Коля нахмурился. — Возможно, Котов охотится именно за Библией и крестом. Это огромные деньги. — А я про что говорю! — воскликнул Ваня. — Теперь смотрите за руками: богатства — существуют, но их прячут от властей. Старший сын ссорится с отцом — попадает в тюрьму и лишается наследства. Предприятие, дом, все книги, чертежи, любые личные вещи — достаются младшему сыну, который прадедушка Маши. Логично, что тайна клада должна остаться в семье, а что лучше всего служит для передачи тайных посланий? — Бумага? — предположила Маша. — Но у меня есть только переписка дедушки и бабушки, но там ни слова про сокровища! — Книги, — сообразил Коля. — В квартире Мышкина были перевернутые все книги. — Бинго! Это должна быть книга с секретным посланием между строк! Фотоальбом! Альбом со стихами, коллекция марок! Но Маша растерянно покачала головой. — Если что-то и было, то погибло еще в период войны… Мои дедушка с бабушкой часто переезжали с места на место, он служил, не мог же он перевозить за собой всю библиотеку… Ванька заметно приуныл. Видать, ему мнилось, что разгадка тайны близка — протяни руку и ухватишь за кончик, но он не учитывал, как безжалостно время. — Но если Котов охотится за сокровищами, значит, он с чего-то уверен, что их можно найти! Коля пощипал усы. — Хорошо, давайте проясним: Маша, что из вещей вашего прапрадеда у вас сохранилось? Может, есть картины, часы? Маша задумалась и думала очень долго, Так что Коля успел ни один раз обменяться с Ваней тревожными взглядами, вскипятить чайник и даже налить Ваньке кофе. — Если у папы и было что-то, то погибло в том же пожаре, в котором сгорела мама... Осталась только карта. Она старая, но я не знаю, кому из семьи она принадлежала. И там, кажется, были какие-то надписи, но я не смогла перевести. — Где карта сейчас? — прервал ее Ваня. — Дома? Маша покачала головой. — Я давно отдала ее в музей. Но у меня есть фотографии! В моей электронной почте. Иван, вы можете их посмотреть? Ванька расплылся в широченной улыбке. — Я все могу! Пока Ванька заходил в Машин почтовый ящик и пока они вдвоем разыскивали нужное письмо, грузили фотографии и восстанавливали четкость, Коля изучал найденные Ваней статьи о Прохоре Матвееве. Первым делом заинтересовала даже не биография этого человека, сумевшего избежать раскулачивания, считавшегося другом властей и виртуозно избегавшего конфликтов, сколько его хобби, которым в одной из статей уделили с пол-абзаца. Прохор Матвеев увлекался картографией и лично составлял подробные карты окрестностей Малиновска, где он жил, и всего тогдашнего Подмосковья. По всему выходило, что в Машиной карте в самом деле могли сохраняться координаты клада. И стоило Ване вывести карту на экран, как Коля окончательно убедился в своей правоте: полотно было испещрено сотнями значков, линии обрисовывали, где раньше находились леса, где пролегали ручьи и реки, парк с прудами и большая часовня по всей видимости служили центром. — Это не английский и не немецкий. — Ванька обвел курсором область карты, на которой жидкими светлыми чернилами было что-то написано. — Поэтому у тебя не получилось перевести, — обратился он к Маше. — Это латынь! — Наложи на современную карту, — попросил Коля, и Ванька послушался. — Подожди! А это не Черемушки справа? — воскликнул он. И издал победный вопль: — Черемушки! Коле топоним ничего не говорил, а вот Маша с интересом уставилась на Ванюшку. — Колхоз “Черемушки”? Откуда ты его знаешь? — Шутишь! Да у меня там бабуля и дедуля! Я там каждое лето торчал с июня по август! А ты тоже оттуда? Маша разулыбалась. — Я из Ячнево. Только на лето уезжала к тетушке. — Да ты старше, я бы тебя не запомнил, — отмахнулся Ванька. Да уж, с умением общаться с девушками у него явно были проблемы… Коля мысленно отвесил Ванятке подзатыльник, а в реальности лишь подсел к нему вплотную, и всмотрелся в карту. — Если парк и часовня еще целы, я бы там искал сокровища, — заметил он. — А вы откуда знаете? — удивился Ванюшка. — Вы умеете читать по латыни? Коля, конечно, не умел, помнил только несколько самых распространенных, набивших оскомину афоризмов. Маша тоже не умела и смотрела на Ваньку с изумлением. Ванька закатил глаза, как всегда показывая свое превосходство. — Там простенькие загадки, типа все кроется в центре, вершина креста в час полудня указывает путь, вода смывает следы… — Выглядит просто, — согласился Коля. — Да где же просто? — удивилась Маша. — От парка осталась роща, пруд обмелел, часовня разрушена, а крест давно переплавили. Если там что-то было, это что-то давно нашли… Но попытка не пытка, ведь если загадочная Библия и загадочный крест еще не всплыли ни на одном аукционе это значит одно из двух: либо их никогда не существовало, либо они еще не найдены. Тем более что Котов идет по следу. Ванька загорелся, взгляд заискрился, даже волосы вернулись к прежнему взлохмаченному состоянию. — Мы едем выкапывать клад? — Мы едем выкапывать клад, — улыбнулся ему Коля. — Всегда мечтал найти что-то этакое. Кроме трупа… Они встречались куда чаще золотых крестов с бриллиантами. Чаще трупов Коля раскапывал разве что картошку. — Вы сумасшедшие, — заметила Маша, но глаза ее тоже горели восторгом. — Я надеюсь, мы поедем не прямо сейчас? — Утром. Маша, метро уже закрыто, я могу подвести вас к подруге, если она приютит вас на ночь. А можете остаться здесь. Коля знал, что Маша останется. — Так, я пошел! — Ванька бодро подскочил с места и захлопнул крышку ноутбука. — Куда? — Коля нажал ему на плечо и опустил обратно. — Заедете за мной завтра. — Ванька снова попытался встать. Но Коля все еще удерживал его. Ванька состроил обезьянью гримасу, но Коля не понял пантомимы. Поэтому он просто оставил Машу и Ваню вдвоем, потому что надо было перестелить диван в гостиной и отыскать нераспечатанную зубную щетку и какую-нибудь футболку или лучше фуфайку, чтобы Маша не замерзла ночью. В Ванином взгляде появилась насмешка, а лоб красноречиво ударился об стол, когда Коля отправил Машу умываться, а Ваньку — мыть посуду. — На двери есть защелка. — Коля пропустил Машу внутрь комнаты. — Защелка?! А я почему не знал? — прокричал Ванька, перекрывая своим голосом звук льющейся воды. А ему-то зачем знать… Дверь закрылась за Машиной спиной, щелкнул замок.

***

Комната погрузилась во тьму, но глаза уже различали очертания платяного шкафа, небольшого телевизора ни низенькой тумбе, этажерки с газетами и книгами… Плотные занавески не пропускали свет луны и звезд. Одеяло на противоположной стороне кровати шевелилось — Ванька устраивался спать как хомяк, который зарывается в норку. Сестричка Юлька держала дома маленьких джунгарских зверьков размерами с мышку-полевку. И эти крохотные хомячки на зиму обзаводились домиками из непарных детских варежек. Коля всегда с интересом смотрел, как пушистые жопки забираются в манжету, пока полностью не исчезают из виду, и как копошатся внутри, пока не устраиваются так, что наружу торчат лишь темный носик и усики. Ванька, обычно засыпающий как попало, возился сейчас так, будто в миг стал грызуном или готовится залечь в спячку. Коля терпеливо ждал. Каждый лежал под своим одеялом, у каждого имелась своя подушка, и, в принципе, поводов для беспокойства не было, хотя Коля все же чувствовал некоторую неловкость. Не знай он подробностей личной жизни Ваньки Тихонова и не видя его на коленях перед каким-то парнем, даже думать не думал бы, что ночевка в одной кровати может быть чем-то двусмысленным. С тем же Серегой в одном спальном мешке дрыхли без всякой задней мысли. Ванин нос высунулся из-под одеяла. В темноте огромные глаза казались раскаленными словно лава. — А чего вы хотите от личной жизни, Николай Петрович? Вопрос удивлял, интерес — тем более. — Тихой гавани. — Шутите! — Теперь уже не только нос и глаза торчали наружу, вся остальная голова вылезла из-под одеяла. — Да в таком случае девять десятых всех женщин мира — ваши. Ах, так вот к чему он клонит… — Гавани, Ванюшка, бывают разные: в некоторых ржавеешь, а иные не дают разрешения на фрахтовку. — А в других уже занято, — уныло заметил Ваня. В точку. — А там чем не тихая гавань? — Ванька перешел на шепот, указал подбородком на стену, смежную с гостиной, где засыпала Маша. — Так вот почему ты хотел уйти, — сообразил Коля. — Хорош, закрывай брачное агенство имени Ивана Тихонова. — А все же? — прошептал Ванька. — Вы ей нравитесь, она вам — тоже. В тон ему Коля тоже перешел на шепот. — Этого недостаточно. — Да ладно! — Ванькин шепот зазвучал горячее. — А чего еще надо? Она с вас глаз не сводит, вы красавец, она тоже ничего, готовить умеет, вряд ли изменит… Да притом, Николай Петрович, вы знаете самые страшные моменты ее прошлого, и она вас не боится. Чего вы еще хотите? Коля молчал. Ванька приподнялся на локте, одеяло сползло, открывая ключицы и костлявые плечи. — Причем я проверил, у Мышкина нет других наследников, так что наша Маша потенциально богата. А если отыщем зарытые ее прапрадедом сокровища, ее счет обзаведется шестью нулями. — Да причем здесь это, Вань? На Ванькином лице читалось недоумение. Пришлось объяснять: — Маше нужен мужчина, который каждый вечер будет возвращаться домой. Ваня не ответил. Коля закрыл глаза, прислушиваясь, как рядом снова возится большой джунгарский хомяк, заворачиваясь в свою варежку-одеяло по самый нос. На душе скребли большие темные кошки: ушедшие от наказания преступники, жертвы, чьи убийства не были раскрыты, кладбище трупов. И кошки поменьше: неудачные романы, предательства друзей. Накануне вылезшая наружу тайна искала свое место среди темных котов, и Коля не знал, к какому лагерю ее отнести. В воцарившейся тишине Ванькин шепот прозвучал как будто над самым ухом: — Спокойной ночи, Николай Петрович. Можно мне на завтрак сердечки с беконом? Коля усмехнулся. Дремота не навалилась подобно подушке на голову, и не окунула в зыбкое, как воды болота, предсонное состояние, когда коты на душе обретают цвет и объем. Коля прислушивался к сонному Ванькиному дыханию и сам не заметил, как уснул спокойным здоровым сном. Только проснулся поутру без будильника и с улыбкой заметил, как прижимается к груди лохматая голова, в чьи светлые волосы Коля зарылся носом.