Две стороны медали

Тори не знал, что так бывает. Чувство было сложным, оно было непривычным. Он хотел не только трахать. Теперь, когда его обтянутый латексом член плотно проникал в манящую узкую дырку, он осознал это со всей ясностью. Не хотеть это тело было из разряда невозможного. Всё, начиная от ненавязчивой, остающейся за кулисами заботы о внешнем виде, здоровье, гигиене, и заканчивая этой странной, не поддающейся определению харизмой — не красотой даже. Красавцем — по крайней мере, классическим красавцем — Миннеан не являлся, но все эти хищные черты лица, даже тела — сильного, гибкого, изящного, возможно… они почти сводили с ума, словно бы были кем-то заколдованы. Трудно было не заметить эту наглую грацию, этот цепляющий взгляд. А заметить то, что скрывалось за ними… Торвуд не был уверен, когда переступил черту, когда случился момент невозврата. Он заглянул за кулисы. Отделанную дорогим зелёным бархатом плотную штору, не пропускающую ни звука, ни единой частички света. И краем глаза углядел, что хранилось внутри. Все собранные в кучу декорации, все костюмы, в творческом беспорядке развешанные по вешалкам. Уборщика, таинственно и устало курящего у ведра с водой. Пару масок, забытых, валяющихся на хлипком столе. Пыль, безмятежно летающую в воздухе. Не многие бы захотели остаться по ту сторону кулис. А он взял и захотел. Ощутил детский, непозволительно-нелогичный восторг от созерцания несовершенства — слабой, ранимой, нежной сердцевинки — спрятанного за идеальным фасадом уверенного, сексуального мужчины. У него не возникло желания задёрнуть эту штору и забыть о том, что он видел: эти несовершенства, потёртости, сколы, раны. Он хотел туда. Хотел, наслаждаясь видом бархатной шторы, иметь эксклюзивный пропуск в закулисье. Не только трахать, но и владеть. Не одним лишь телом, но вниманием, временем и всем тем, что было так бережно скрыто от посторонних глаз. Торвуд замер и провёл большим пальцем по бледному, жёлтому следу от гематомы на узкой талии. Теперь, там где они занимались любовью, под ярким солнечным светом стали видные все эти отпечатки чужого гнева. Они не могли быть сделаны давно, скорее всего, кто-то бил малыша за Стеной. Но зажили слишком быстро. Механизм работы шынназа в действии. Торвуд провёл ладонью от талии и до шеи, чуть напряг пальцы. Миннеан вздохнул, сжал кулаки. Он хрипел и стонал, вздыхал и тёрся членом о тканевую обивку. Всё это, пока Торвуд насаживал его, разработанного только пальцами, терпеливо и медленно. Он умел быть таким. Чутким любовником. Сейчас — не ради того, чтобы получить хороший отзыв, точнее, не только ради этого. Он бы не смог сказать точнее — для чего всё это: его терпение, его скомканная нежность и расчётливая чувственность. Просто это было так. Это было цунами, которое несло его, которому он не мог не подчиниться. И синяки эти... Торвуд не испытывал ни желания найти и отомстить, ни желания вылить на парня тонну соплей: «будь осторожнее», «приложи январские травы», «давай я куплю таблетки». Зато хотелось простого и банального: защитить, согреть, подставить плечо, быть рядом. Этот человек, циллиец, росший в трущобах с больным на всю голову братом, сталкер, в каких только жопах не побывавший… о, нет, он не заслуживал ни жалости, ни неверия. Миннеан не являлся хрупкой вазой, которую только поставить на видном месте и показывать знакомым. А кем он был в этом тёмном закулисье, где рассыпаются в прах сыгранные роли? Он сжал в ладонях крепкие ягодицы. Миннеана почти трясло от удовольствия, он сжимался вокруг ствола, громко, истерично вздыхал, приноравливаясь к размеру. Наверное, ему было и хорошо, и тяжело одновременно. Тори и сам чувствовал, как давят на него влажные стенки. Он наклонился вперёд и поцеловал покрытую испариной шею, красное ухо, толкнулся вперёд — уже до конца. Жарко. Малыш просил не снимать форму, Тори не мог ослушаться, хотя наручники были не на нём. Он и сам с удовольствием представлял, что пользует это шикарное тело — тело арестанта. И он действительно мог бы арестовать его. При его должности не нужен был даже повод. Тори долго трахал его, уткнувшись в носом в затылок — запах там был такой медовый, чувственный — и трахал медленно, хрипя в этот затылок всякое. А потом словно бы припомнил, что ебёт мужчину. — Как ты хочешь кончить? — прошептал, медленно задвинув до конца. Дырка крепко сжалась, беспомощная и изнемогающая от удовольствия быть растянутой. Миннеан ответил не сразу. — Отсосёшь мне, — прохрипел он. — Нежно. — Неженка, — восторженно шепнул Тори. — Нравится так? — Он упёрся руками в спинку дивана, задвигался плавно, ласково, выходя почти до конца. — Пиздец, — был ответ. Напряглись мышцы на связанных руках, блеснули нереальные глаза в ворохе тёмных ресниц, пушистых, как у девчонки. — Я сейчас помру. Тори наклонился и широко лизнул солёную шею. Гордость за себя билась в груди жалобным восторгом. От этих слов стало так остро и ярко, и Тори вспыхнул, ускорился, трахая по-своему, застонал, сжимая две твёрдые половинки, между которых исчезал член. Пульс ускорился, он выдохнул, выплеснулся. Удовольствие прошло по всему телу, кажется, закололо кончики пальцев. Тори сипло выдохнул, прижимаясь губами к чужому плечу, почти лёг на любовника, сжимая в руках. — Дерьмо, — прохрипел низко, осознавая всё с полной ясностью: втрескался. И ведь далеко не в самого подходящего человека даже из тех, что можно было найти в Мириаде. Как сопляк, как наивный девственник ни пизды, ни члена, ни пороха не нюхавший. И не понять: взаимно ли? Нет, всё не так. Торвуд скинул парня на его узкий диван и склонился над красивым ровным членом, обильно подтекающим с конца. Лизнул эту терпкость, слушая судорожный вздох. — Коп ебучий… Не как сопляк. Не как девственник. Не как идиот. Тори никогда ещё не ощущал себя настолько зрелым, как в этот момент, когда сжал, оттягивая, в кулаке налитые яички, наслаждаясь их нежностью, гладкостью, насадился ртом на этот красивущий член. Никогда не ощущал свой возраст, а ведь уже не юноша. Не блудный мажорчик, обиженный на папочку сыночек, просаживавший бабки просто чтобы позлить… На сцену вышло желание, странное, едва ли сформированное, не просто существовать — строить будущее, брать ответственность, не плыть по течению — решать. Он всё оттягивал, нежно перебирая в руках, слушая ругательства в свой адрес. Сосал не глубоко, но сильно, аккуратно, ласково, как заказывали. Миннеан упал позвоночником на ручку дивана, выгнулся, подставляя взгляду великолепие тела. Сильный, красивый, такой настоящий сейчас. Тори перестал его мучить. Отпустил яички, взял быстрый, мерный темп, гладил напрягшиеся сильные бёдра. Он и не надеялся, что его предупредят. Спермой залило и рот и глотку. Обильной, но безвкусной, негустой. Он почти не обиделся. Сам ведь трахал Злые Глазки совсем недавно. Потом, правда, — никого. А малыш кончил, наверное, буквально этой ночью и не раз. Тори любовно слизал полупрозрачные потёки с подрагивающего члена. На сердце было спокойно. Он отчего-то знал, что справится. Справится и заполучит себе. Потому что если он чувствует ЭТО, то и Миннеан почувствует тоже. Это спокойное, зрелое, уверенное — оно не может быть невзаимным. — Сосёшь ты так себе, — прошептал Миннеан. Тори подтянул его ниже, укладывая, и пристроился на узком диване рядом, бочком. — А ебу? — ухмыльнулся, повёл пальцами по ярким татуировкам. Кожа в тех местах, где её касались шершавые пальцы, покрывалась мелкими мурашками, вставали дыбом бесцветные тонкие волоски. Миннеан молчал, и он оторвал взгляд от линий краски, лёгшей когда-то поверх линий мышечного рельефа — наверное, было больно. Натолкнулся на ярко-зелёные глаза. Не бывает таких глаз у Чистых, а в Цилле каждый третий порченый шынназом ли, мутагеном ли. Что-то в них было такое, в этих глазах, что заставило слепо потянуться вперёд, прихватить губами губы. Миннеан ответил. Не сразу, но ответил лениво. Слюна его на вкус отдавала чем-то ягодным, приятным. Стоящие соски, связанные запястья, беззащитный член, кажется, даже не успевший опасть. Тори тоже хотел ещё. — Не распробовал ещё, — сказал Миннеан, когда разорвался поцелуй. Прищурились хитро глаза. Уточнил: — Как ты ебёшь. — Попка-то не болит? — Тори хмыкнул. — Неужели тебя бы это остановило? Давай, развяжи меня. — С чего бы мне? — Я прошу тебя. — Язык коснулся ямочки под ухом. Тори вздрогнул. — Ты знаешь, как я могу просить. — Не хочу, чтобы ты просил ртом, — хмыкнул Тори и дёрнул носом. — У тебя что-то готовится? — Блять! — Тело в его руках всколыхнулось, да так, что разморённый оргазмом и ласками Тори не удержал. Пальцы скользнули по бедру, едва ухватив, но Миннеан успел раньше. Бешеным сайгаком он понёсся на кухню. Тори брезгливо стянул презерватив, завязал и бросил на пол. На кухне у малыша он уже был. Старая простая мебель, никакого понятия о композиции — типичная Цилла во всей красе. Они не заботятся о пустом пространстве, о комфорте. Даже эта квартира — Тори читал об этом стиле, его называли циллийским классицизмом — качественные материалы, ничего не шатается спустя столько-то лет, но слишком просторная, навязчиво большая, а пространство почти не используется, либо используется без ума. Типично-циллийский нелогичный размах. Впрочем, конкретно Миннеан не шибко захламлялся, его обитель скорее сияла пустотами. Даже на кухне в одном шкафу можно было найти одинокую пачку какао посреди крошек и пыли, в другом — какие-то пакетики с ингридиентами, в третьем — рассыпанные без банки макароны. Гостиная была куда как чище и современнее. Два диванчика из светлой ткани, на одном из которых они только что развлекались, кофейный столик, настил, видимо, чтобы не сдирать пятки о недообработанную древесину. Он ещё ни разу не был в спальне, но очень надеялся туда вскоре попасть. Один оргазм не удовлетворил ни на миг. Очень хотелось ещё. Тори лениво поднялся с дивана, заправляя себя в брюки, скинул бляшку на диван и направился на помощь, но на пороге кухни остановился, прислонившись к косяку. Голый Миннеан, повернувшись к плите спиной, пытался выключить газ. — В другую сторону крути, — посоветовал Тори, не скрывая улыбки. — Смешно тебе? — пропыхтел тот в ответ. — Очень. Миннеан наконец выключил газ, и Тори подошёл ближе. Опёрся руками по обе стороны. Плита под ладонями была горячей. Взгляд Миннеана — и того жарче. Он провёл языком по губам. Тори успел прихватить этот язык своим. Ощущение прострелило насквозь, яркое, острое, сладкое. Он огладил руками худые бока, поднялся к волосам, запрокинул малышу голову. Его шея — вот настоящее циллийское искусство. Не их изображения Богини и Ко, не великолепные подземные станции, даже не шынназ. Тори целовал и кусал эту шею исступлённо, а под его напором вздрагивали и постанывали от приятной боли. Помутневшие от желания зелёные глаза раскрылись, раскрылись и длинные ноги. — Ещё, — потребовал Миннеан низко. «Хочу без резинки», — подумал Тори, но прикусил губу. Он подхватил любовника под бёдра, с трудом удерживая на весу — Миннеан из-за наручников помочь ему нести себя не мог. — Развяжи. — Не хочу, — шепнул Тори ласково. Проходя к спальне он краем глаза заметил огромный алый букет, кроваво сияющий под солнечными лучами. В груди резануло злостью, неприятной и тягостной ревностью. — Цветы от него? — спросил он, скидывая Миннеана на кровать. Малыш расстелился по ней, вытянулся изящно, даром, что руки сцеплены за спиной, подмахнул вверх стоящим членом. — Ага, — не стал уклоняться. Спальня была небольшой, уютной, половину пространства занимала кровать. Тори не спеша разделся под чужим взглядом, жадно скользящим. Сначала по плечам, потом по груди и вниз — по тёмной блядской дорожке. Затем этот взгляд замер и — Тори мог поклясться — его малыш затаил дыхание, когда он стал расстёгивать ширинку. Он видел, что малыш хочет, поэтому подошёл ближе, встал у изголовья, и Миннеан голодно заглотил член. Не глубоко, но жадно. Тори коснулся багровых волос, отросших, чуть волнистых. Он заметил, что презервативы, не таясь, лежат на прикроватном столике. Целая упаковка. У него резина по всему дому распихана? Значит, есть и смазка. Лицом к лицу оказалось ещё круче. Малышу явно нравилось получать в зад куда больше, чем давать в рот, и он не стеснялся об этом сообщать в процессе. Тори узнал, какой у него «охуенный хер», как же охуенно он ебёт, и что-то ещё на старом наречии, которое он не разобрал. Внутри было уже не так тесно — малыш наконец привык и оценил размерчик по достоинству. Тори с жадным удовольствием наблюдал за страдальческими гримасами на его лице, целовал, когда замедлял темп, получая в ответ самую настоящую страсть, неприкрытую и яростную. После Миннеан перекатил его на спину и трахнул собой, пока Тори послушно ему дрочил. Он отпустил его уже после, когда вдоволь насладился чужой беззащитностью, и аккуратно растёр запястья, скорее желая просто приласкать, нежели из необходимости — следов почти не осталось. После второго раза не хотелось вообще ничего, только лежать и пальцами трогать чужие рельефы на животе или целовать Настоящее Искусство с языком и ленивыми покусываниями. Миннеан был того же мнения. Молчал, водил по его телу пальцами, особенно по груди — у Тори там были волосы. Он, конечно, видал ковры и пошикарнее, но и его скудная растительность привела циллийца в смешливый восторг. Отойдя от оргазма, он полез лизать соски, лапать за бока и за бёдра, и, в конце концов, улёгся между, снова твёрдый, и Тори лениво позволил. В конце концов, не нужно быть возбуждённым, чтобы давать в очко, а интерес появится в процессе — он был уверен. Не был уверен лишь в том, не свалятся ли они оба после с обезвоживанием, особенно Миннеан, который где-то успел хорошенечко поебаться и до него. — Давай, раздвинь ножки, принцесса. Тори закатил глаза, но ноги согнул, как и просили. Закинул руки за голову, пока что просто наслаждаясь видом. Красивый. Красивый, как самая влажная его мечта, и яркий, что солнце. Растирает смазку на длинных пальцах, смотрит вниз сосредоточенно, даже чуть хмуро. Прядь одна на лоб приклеилась. Блядские губы наконец не кривятся ни в усмешке, ни в удовольствии, такие спокойные, уголки чуть опущены. Тори принимает в себя пальцы, прикрывает глаза. Малыш растягивает его медленно, уверенно, со знанием дела. Не доставляет удовольствие, просто готовит под себя, но всё равно приятно, потому что пальцы нежные, спокойные. Первый раз снизу у Торвуда был с политическим соперником отца, и тот особо не нежничал, хотя и боли не доставил. Он до сих пор иногда дрочит, вспоминая этот эпизод, настолько сладко оказалось унижаться ради того, чтобы унизить отца. Борри Хьонсона он преследовал с навязчивостью юной фанатки. Тори тогда было девятнадцать, для имперца он был невысок, ещё не успел как следует обрасти мышцами, был гибким, симпатичным и своими настойчивыми откровениями всё же сумел довести взрослого мужика до постели. Точнее до стола в кабинете. Ему не нравилась лысина Борри, не нравились его морщины и седая щетина, да и тело не очень нравилось, зато нравилось думать: он подставляется злейшему врагу собственного отца. И в этом было столько извращённой радости, что Тори, случайно узнавший причину своего появления на свет, чуть ли не течной сукой извивался на чужом члене. А после сменилась власть в Совете, и Борри с Хинриком внезапно стали лучшими друзьями. Юный Тори возненавидел их обоих и себя заодно. Первое время ещё приходилось наносить семейные визиты к старику, и это было испытанием для его выдержки. После он, конечно, ядовито рассказал всё отцу, чтобы хоть как-то отомстить, а оказалось, что отец давно знал. Воспоминание это кольнуло слабо, почти неощутимо. А вот ласковое прикосновение к простате его вывернуло наизнанку. — Блять! — вскрикнул он. — Ты как это делаешь? Широкий рот обнажил хищный ряд зубов с выдающимися клыками. — Уметь надо. Ещё? — Конечно! Малыш подготовил его под себя — навскидку Тори бы предположил три пальца — а теперь старался привести в рабочее состояние. Как он это делал — вопрос отдельный. Тори даже решил, что его хотят для чего-то побыстрее выдоить, когда пытка прекратилась и сменилась менее яркой, но не менее приятной. Сверху он смотрелся ничуть не хуже, чем снизу. Тори с наслаждением ловил чужие губы, пока ещё привыкал, потом уже самозабвенно гладил пресс, грудь, цветы на них, стискивал задницу, проталкивая в себя. — Если я сниму форму, пойдёшь со мной на свидание? Миннеан фыркнул, зубами отрывая кусок от пережаренного мяса. Они устроились на кухне, забивая урчащие животы едва ли годными для этого угольками. Тори сварил кофе по бабулиному рецепту, и рыжему чаедрочеру, кажется, даже зашло. — Ты хочешь расхаживать по городу голым? — Нет, я надену гражданку. — Я в дом-то тебя пускать не хотел, — возразил Миннеан. — Ну и ничего. — Тори проглотил кусок, не жуя. — Трахну тебя в каком-нибудь парке на глазах у народа, никто и слова нам не скажет. — Он заметил, как заблестели зелёные глаза, и добавил: — Или в Башне Дьявола. Я знаю парочку интересных местечек. Миннеан ожидаемо уцепился за это. — Я никогда не был в Башне Дьявола. — Ещё бы ты там был. — Торвуд хохотнул, поправляя чужую футболку на плечах — чуть маловатую. — Ну что, я тебя соблазнил? Хочешь попасть в имперский улей? Миннеан задумчиво сгрыз мясо с кости. Там оно было ещё нежное, почти не подкопчённое. — А пушки мне новые покажешь? — спросил, пережевав. — Даже пострелять дам. *** — Ты когда-нибудь был за пределами Циллы? Миннеан настраивал себе линзы на временных очках — Торвуд настоял. Сказал, что так стрелять приятнее. Миннеан и не спорил, стрелять в хороших очках — это минус солнце, минус неточность, минус напряг мышц лица. Рядом стоял, подпирая стенку, ботановидный пацан с огромным носом, Торвуда подчинённый. Сам он был в линзах и Миннеану предлагал, но тот наотрез отказался. «Вы можете в глаза долбиться, а я не хочу», — сказал он, и пацан принёс ему настраиваемые очки. — Точку видишь? — спросил пацан. — Которую? — Миннеан пощёлкал деления. — Мишень, идиот. — Так бы и говорил, умник, блять, — огрызнулся Миннеан. — Конечно, я вижу мишень, я же не слепой! Торвуд хохотнул откуда-то сбоку, подошёл, поправил на нём очки. — Должно быть видно по контуру… Миннеан пощёлкал, пока мишень не стала ровно в контур. — Да. — Меняй глаза, — бросил пацан. — Так что? — спросил Торвуд, пока он «отщёлкивал» левый глаз. — Нет, я никогда не выезжал за границу, — догадался Миннеан. Кажется, коп к чему-то вёл. — Не могу, конечно, ручаться за армейское время… Всё, готово. — Он снял с себя умную конструкцию и передал Юргену. Тот отстегнул лишнее и выдал обратно. — Неплохое зрение, — сказал тот. — Если бы не астигматизм на правом. — Астиг… чего? — Косоглазие, деревенщина. — Нет у меня косоглазия! — Миннеан повернулся к Торвуду. — Твой пацан всегда такая залупа? Торвуд хохотнул. — Да, не раз уже по зубам за это получал. — Ты не упомянул, что от меня получали с той же регулярностью, командир, — фыркнул пацан. — Всё, давай уже сюда пушку. — Миннеан чуть ли не припрыгивал от нетерпения. Юрген демонстративно вздохнул, передавая ему винтовку. — Привёл сталкера в лагерь, так хоть бы оружие ему не доверял… — Завали, волчонок, и давай потише. Миннеан отключился от их разговора. Провёл по боку чёрной учебной винтовки. Новенькая, почти не затраханная, очень умная. Зарядил, похватав патроны, разложенные на стойке, упёр приклад в плечо. Выстрелил практически на автомате — тело привыкло действовать быстро и реагировать мгновенно. Мишень покачнулась едва-едва, пробитая ровно посередине. Миннеан воскликнул победно и повернулся к копам. Торвуд смотрел на него ещё внимательнее, чем когда Миннеан скакал на его члене, голый и взмокший. Над тёмными глазами, распахнутые, дрогнули тёмные ресницы. — А двигаться они будут? Юрген молча нажал пару кнопок на панели. — Давай, — сказал, снова прислоняясь к стене. — На время? — На время. — Три... два... пошёл. Миннеан вскинул винтовку. В очках и с хорошим новым оружием было куда как удобнее попадать в яблочко. Винтовка сильно толкалась плечо, но приклад был удобным. Миннеан на автомате смещал дуло, удерживал крепко, не боясь, что что-нибудь взорвётся ему в лицо. — Стоп, — скомандовал дерзкий пацан. — Восемьдесят девять процентов. Миннеан опустил винтовку и потянулся к пистолету. — Тебе в армии какую категорию присвоили? — спросил Торвуд, пока он восторженно заряжался. Миннеан отчего-то почувствовал себя уязвленным. Щёлкнула обойма. — Я ебу? — бросил он, а затем смягчился. Всё же ему дали пострелять из крутых пушек. — Не знаю, мне не выдали бланк. — Значит, всё непросто, — хмыкнул Юрген. — Дай ему свой бластер. Торвуд, неотрывно следивший за ним из хитрого прищура, хохотнул. — Не дам я ему мой бластер. Мой бластер заслужить нужно. — Ой ли? — весело фыркнул Миннеан. — Не оттого ли что слишком быстро стреляет? — Кажется, мы уже убедились, что стреляет как надо… — Можно вы трахнете друг друга без моего присутствия? Миннеан хмыкнул. — Можешь присоединиться. — Благодарю покорно. — Юрген сузил чёрные глаза. Миннеан опробовал пистолет и выбил девяносто два процента. — С очками проще, — прибеднился он. — Конечно, проще, бродяга лесная. У тебя один глаз фокус раздваивает, ты его хоть закрывать додумался? На втором слабая дальнозоркость — вполне себе по трупоедам палить. Миннеан слабо понял, о чём идёт речь, и решил забить на этого Юргена. — Что значит «непросто»? — обратился он к копам, откладывая оружие. — Я о моей категории. — Скорее всего, ты участвовал в важных операциях, и тебя просто засекретили, — ответил ему Торвуд, задумчиво поглаживая бок лежащей рядом пушки. — Другой вопрос — почему тогда отпустили? — Вышку просто так из армии не отпускают, — поддакнул Юрген. — Скорее всего, проштрафился, и сильно. — Торвуд передал ему тяжёлую снайперку. — Хочешь попробовать? Миннеан посмотрел на него сияющими глазами. Из снайперки, особенно нового образца, пострелять удавалось нечасто. — Богиня, конечно… — Забирая винтовку, он мягко коснулся пальцами чужой руки и обещающе улыбнулся. О, он умел быть благодарным. Торвуд прочистил горло. Он обжал Миннеана, притискивая к столу в небольшом кабинете, по-видимому, своём, долго мял спереди, сзади толкаясь, имитируя, и Миннеан растёкся. Выгнулся, позволяя стащить с себя штаны, впустил в себя, постанывая. Снова было немного тяжело — он успел зажаться за всё то время, что они провели на полигоне — но всё равно очень, очень хорошо. Торвуд трахал осторожно, неспешно, и Миннеан задыхался от наслаждения, лёжа лицом в отчёты. — Ты давно связывался с моим братом? — спросил он наболевшее, сидя с копом в обнимку на кожаном диване. — Пару недель, — ответил Торвуд, целуя его в запястье. — А что? — Не могу до него достучаться. — Подозреваешь что-то плохое? Миннеан кивнул. — И что думаешь делать? — Торвуд притянул его поближе и уткнулся носом во влажную шею. Миннеан взвесил варианты. Можно рассказать копу о своих источниках, а можно умолчать. В первом случае непонятно, как он может обернуть ситуацию, но, с другой стороны, Торвуд, явно желающий продолжения банкета, вполне способен помочь. Если же Миннеан умолчит, тот не только не поможет, но и решит, что ему не доверяют. Миннеан ласково вплёл пальцы в Торвуда волнистые волосы и коснулся губами виска, поглядывая в окно, где расстилался новый центр Мириада. По спине приятно заскользили тёплые руки. Не зря он ему дал, не зря. Хотя и выбора-то, по сути, не было. И всё же в груди, во всём теле, несмотря на смутное беспокойство о брате, было так по-простому хорошо. Коп явно, хоть и был тем ещё эгоистичным козлом, на него запал, да и секс с ним был — не сказать иначе — охуенный. Миннеан удовлетворённо заурчал, притираясь ближе. Главное, не возбудиться снова, иначе у него точно член отвалится или, не приведи Богиня, задница. — Есть один человек… — начал он, и Торвуд чуть отстранился, посмотрел с интересом. — Бомж, которому я подкидываю шынназ. Думаю спросить у него. Торвуд хмыкнул, заправляя ему прядь волос за ухо. — Думаешь, ты первый, кто ему взятку предложил? — спросил он, снисходительно поглядывая. — Опроси его, но не доверяй. Это всё? — Это всё. — Я бы посоветовал тебе заглянуть к нему в офис. — У Дори есть офис? — Ну а ты как думал? В трущобах, недалеко от клуба «Гарси». — Вот же сука. Торвуд хохотнул. Они встретились взглядами. — Знаешь, я тебе даже завидую, — сказал коп внезапно, медленно обводя костяшками его нижнюю челюсть. — Почему? — Миннеан подставился под ласку, прикрыв глаза. За окном смеркалось. — У меня никогда не было кого-то, кто бы так обо мне заботился. Миннеан посмотрел на него удивлённо. — У тебя же, наверное, большая семья. — И всем им на меня насрать. Миннеан усмехнулся. — Что, хочешь, чтобы я тебя пожалел? — Очень хочу. — А ты не староват для этого? — Никогда не поздно. — Я умею жалеть только одним способом. — В мыслях вспыхнула картинка: он склоняется над ширинкой Торвуда, обнажает и сосёт ласково-ласково, а потом глотает. Хотел же не возбуждаться… — Неправда, — сказал тот, и вдруг — очень серьёзно, между бровей залегла морщинка. — Ты уже меня утешаешь. Просто побудь рядом. От этого тона Миннеан почувствовал себя неуютно. Он пересел от Торвуда подальше, разрывая тесный контакт. — Перешли мне адрес, — попросил он немного холоднее, чем планировал. Видно было, что Торвуд хочет сказать что-то ещё, но он сдержался, прикрыл рот и залез в телефон. Через пару секунд телефон Миннеана брякнул сообщением. Он посмотрел на адрес. Действительно, рядом с этим гадюшником. Ну хоть не внутри. — Уже поздно, — сказал Торвуд, осторожно поглаживая его по колену, словно оленёнка боялся спугнуть. — Поедем ко мне? Тут недалеко. Миннеан поглядел в чат с Мирьям, раздумывая. Подруга ничего не писала — по-любому зависла со своим барменом. — Ты давно с ним? — вдруг спросил Торвуд. — С кем? — Миннеан вскинулся и посмотрел на него. — С Малавски. Миннеан усмехнулся криво. Тянуло копа послать куда подальше с его ревностью, но они были на его территории, а значит, не следовало борзеть. Всё же он какая-то важная шишка, судя по тому, как ему все руки жали, пока они по коридору шли. Да и чёртова эта бляшка… Не стоило заблуждаться. Желание желанием, а ему уже не раз доказывали, что не стоит доверять тому, кто дарит своё внимание. В этой жизни он может положиться только на брата и напарницу, а Торвуд… Миннеан не был уверен, что есть что-то, что может заставить его довериться кому-то вновь. Особенно после того, что произошло в номере Шиа, а затем и то, что с ним случилось с подачи девчонки, набивавшейся в друзья на ходке. Его губы дёрнулись. Может, Торвуд вообще намеренно привёл его сюда. — Знаешь, где стоит задавать вопросы… — Давай не будем обсуждать, кто в чём хорош. — Торвуд посмотрел на него очень ласково, словно пытаясь смягчить свои слова, и положил ладонь на колено. — Я не с ним, — сказал Миннеан просто, скосившись на эту ладонь, а затем пристально поглядел Торвуду в глаза. — Трахнулся с ним пару раз, а потом он решил, что взять меня в заложники — неплохая идея. — Ладно. Так ты останешься со мной? — Знаешь, — Миннеан дёрнул коленом, сбрасывая его руку, и поднялся, — у меня ещё есть дела сегодня. — Подожди… — Торвуд подскочил следом. — Извини меня. — Он взял Миннеана за руку, погладил шершавым большим пальцем запястье. — Я просто весь день на взводе из-за этого сраного букета. Думал, ты меня прикладом изобьёшь, если спрошу… Миннеан ухмыльнулся. — Тогда нужно было спрашивать, пока я был связан. — Прости, — сказал Торвуд серьёзно. — Ты мне нравишься. У меня из-за этого немного говно подтекает. — Это уж точно, — хмыкнул Миннеан, игнорируя признание. — Целый фонтан. С момента знакомства. Торвуд закатил глаза, абсолютно по-хозяйски притягивая его к себе за талию. — Ладно тебе, все не без греха. Пойдём. — Он коснулся губами где-то между плечом и шеей. — Я закажу вкусный ужин. И у меня выход на крышу. Тебя кто-нибудь учил смотреть в телескоп? Миннеан замер на мгновение и прикрыл глаза. — У нас не было телескопа, — внезапно сказал он, не в силах удержаться, — но дед показывал мне созвездия. — Вот как. — Торвуд лёг головой ему на плечо, обнимая за спину. — Значит, найдём твою звезду. А завтра помогу тебе искать твоего бугая-братца. Как тебе план? Миннеан обречённо вздохнул. Но против воли на губах заиграла улыбка. Эта хитрая сволочь его переиграла.