Две стороны медали

Они провели на расколе ещё почти целый день из-за того, что у Алоя при спуске выпала сумка. — Блядство, — выругался он. По уже проверенной поверхности раскола они теперь ползали по двое или даже по трое, играя с опасностью, проверяя друг друга и себя самих. Даже Камила, самый старший член группы, начала пренебрегать банальными правилами безопасности. Каждый из них чувствовал близость конца. Они соберут камни и явятся в свои города настоящими героями. Алой с Миннеаном, меланхолично выковыривающим древний осколок чуть ниже по уровню, переглянулись. Миннеан покачал головой. — Это самоубийство, — сказал он, вернувшись к своему занятию. Осколок он бы вряд ли продал за дорого, но уж очень много любопытства вызывал этот кусочек обработанного металла. Миннеан бы с большим удовольствием изучил его историю. Нашёл какого-нибудь археолога или охотника за древностями и расспросил бы с пристрастием что, откуда и зачем. Или просто оставил лежать на комоде в спальне как талисман. — А если ты? — спросил Алой, глядя на него с щенячьей надеждой. Миннеан покачал головой. Мешок зацепился за камни на пару десятков метров вниз, откуда веяло замогильным холодом. Он бы не полез на ним, даже если бы Алой в ту ночь позволил трахнуть себя в горло и кончить на лицо. — А я тоже не самоубийца. Когда все пятеро были под завязку нагружены камнями, они, устало и весело перешучиваясь, двинулись в сторону утёса. Не доходя нескольких шагов до кромки разлома, поросшей травой и неглубокой, Камила остановилась, чтобы завязать шнурки. Они с Мирьям пошли вперёд, а Алой и Молдай чуть отстали. Пахло свежими листьями с перелеска. Солнце светило ярко, нивелируя холод от пронзительного ветра. Птицы не пели, и ни полёвки, ни обычно выползающие в такую погоду погреться змеи, ни важно шествующие по своим делам жуки не мешались под ногами. За несколько дней Миннеан к тому почти привык, и всё же неясная тревога вновь всколыхнулась в груди. Казалось бы, исчезновение тварей, обычно вызывающих раздражение, сейчас, когда их отсутствие было заметно так явно, по-настоящему тяготило. Словно в мире образовались пустоты, которые иначе и не заполнишь, которые делают всё вокруг плоским, ненастоящим, искусственным. Степь Изры никогда не нравилась Миннеану, а теперь, того более, она вызывала желание поскорее её покинуть, слепое, но уверенное. Когда в спину ему грубо ткнулось дуло автомата, это желание стало настолько явным, что пришлось сжать зубы, чтобы не зарычать разочарованно. Надо же было быть таким слепым идиотом. Мирьям успела пройти несколько шагов, прежде чем его отсутствие рядом стало заметным. Она обернулась. Миннеан встретил её взгляд, который из задумчивого стал растерянным, а затем презрительным. Мирьям скривилась. — Как это понимать? — В отличие от Миннеана у неё были силы на то, чтобы сопротивляться. Он же, в свою очередь, вдруг ощутил тотальную, липкую и потную беспомощность. Просто нужно быть паиньками. Тогда всё пройдёт хорошо. Тогда всё… — Против тебя мы ничего не имеем, подруга, — прозвучал голос Камилы позади. — Оставляй камни, оружие и вали в свой Мириад. А вот с твоим приятелем, — второе дуло больно ткнулось под рёбра, — мы немного побеседуем. Сердце забилось где-то в ушах. Если они не собирались просто их ограбить, то что? Миннеан судорожно втянул воздух, глядя на Мирьям широко раскрытыми глазами. Он понимал, что ей лучше уйти, но не хотел, чтобы она оставляла его тут, с ними. Это было оно. Он теперь точно знал. Камила заметила, кому принадлежало присланное Миннеану фото. Заметила, рассказала парням. Целый день они шутили и улыбались друг другу, но за этими улыбками было скрыто терпеливое, расчётливое выжидание. И если Мирьям теперь его оставит… он этого не вынесет. Не вынесет того, что с ним сделают, просто не сможет пережить. Просто сломается. Он не сломался тогда, в тот день, когда Шиа взял его в заложники, потому что в глубине души был уверен: ему не причинят настоящего вреда. Шиа не позволит его испортить, не позволит по-настоящему сломать. О, он бы вернулся в тот злосчастный номер ещё миллион раз и испытал этот страх перед недавним любовником, доставившим, буквально за несколько часов до, такое колоссальное удовольствие, просто чтобы не оказаться здесь и сейчас. Здесь и сейчас, в моменте, в котором, если Мирьям уйдёт, он просто рассыплется на части, в моменте, в котором иной выход невозможен. Как бы трусливо Миннеану не хотелось обратного, Мирьям не пожертвует собой ради того, чтобы… ради того, чтобы что? Чтобы ему не было так страшно и одиноко? Глаза жгло предательской обидой, когда Мирьям сняла с себя тяжёлые мешки с шынназом, но он молчал, крепко сжимая зубы. — Почему только он? — спросила Мирьям. — Твой напарничек, — Алой пнул его по голени, и Миннеан едва удержался на ногах, — даёт копам под хвост. Мирьям кивнула. — Я поняла. Оставьте мне хотя бы что-то. — Ну уж нет, подруга, — зло прошипела Камила. — Я не отдам камни в ваш шлюший Мириад. Не собираюсь кормить Империю и её жополизов. — Я про оружие. — Мирьям нахмурилась. — Как я должна идти до дома без него? — Ну как-нибудь доберёшься, я помолюсь Богине за тебя. — Сука, — сплюнула Мирьям и достала из-за пазухи пистолет. — Скажи спасибо, что я позволяю тебе уйти. — Камила хмыкнула. — Оставь ей пушку. — Миннеан вздрогнул от неожиданности, услышав голос Молдая, отличимый от голоса его брата лишь интонацией, равнодушной и уверенной, а не вкрадчиво-ехидной. Молдай открывал рот в основном для того, чтобы есть, к тому же он всегда слушался Камилу беспрекословно, поэтому они все немного растерялись, заслышав этот почти-приказ. Миннеан обернулся, краем глаза зацепив хмурого близнеца. — Почему это? — Камила быстро взяла себя в руки. — Оставь, — заявил Молдай. — Здесь полно трупоедов, а у неё больное колено. Миннеан сглотнул вязкую слюну. Ему уже было всё равно. Он мог думать только о дуле автомата, грубо вжимающемся в спину. О том, как пуля пробьёт лёгкое. Он хотел, чтобы вместе с ним умерли и все остальные. Мирьям, Камила с близнецами. Грёбаный коп, из-за которого это всё и случилось. Он вспомнил Дори, подумал о том, как было бы здорово снова увидеться и получить увесистый подзатыльник, обсудить сериал по телеку, выпить иррийского пива. Отчего-то вспоминался и Шиа с его сосредоточенным серьёзным лицом, которое не менялось, даже когда они трахались. Было бы здорово сделать это ещё разок. Было бы здорово посидеть в баре, куда заходят мангызы. Разбить нос Олли. Думать о Мирьям и тем более о копе не хотелось. Они оба казались виноватыми во всём. Первая — оттого что спасала свою жизнь, второй — оттого что думал только нижней головой. Пока он смотрел в землю, напарница уже ушла, быстро перебирая ногами, и Миннеан получил прикладом по рёбрам почти нежно. Кажется, Алой просто желал напомнить ему о том, где он находится, а не причинить боль по-настоящему. Пока. Камила обогнула его, становясь напротив. Они заглянули друг другу в глаза и, мимолётная, слепая, в Миннеане промелькнула надежда. — Я никогда не спал с ним, клянусь тебе, — заверил он грудным подрагивающим голосом. — Однажды он использовал на мне бляшку и с тех пор преследует. Камила рассмеялась. — Что мешало тебе отказаться, Миннеан? — спросила она. На тонких губах заиграла лёгкая полуулыбка, а глаза сощурились почти по-доброму. — Не понимаю, о чём ты, — шепнул Миннеан. — Что мешало тебе отказаться выполнять обязательства перед орденованным копом? Он моргнул, глядя на неё сверху вниз. Камила расслаблено улыбалась. Дуло упиралось в рёбра сзади. Алой и Молдай молчали. На мгновение воцарилась абсолютная тишина, и только ветер шумно подымал с земли листву и пыль. — Иначе меня бы посадили. Это нарушение… — На три месяца, — перебила Камила, и один из близнецов сзади тихо засмеялся. — Или пять? Неважно. Никто бы не побил и не искалечил тебя, верно? — Разве что в тюрьме, — хохотнул за спиной Алой. — Ты просто ничего не сделал. Ты решил, что легче прогнуться под имперца. Под гребаного копа. — Её улыбка превратилась в оскал. — Под нелюдя. Все вы. Кто подчиняется имперцам в Мириаде — просто трусливые, гнусные твари. Из-за вас продолжается эта война. Из-за вашей трусости. Миннеан прикрыл дрожащие веки. Объяснять что-то было бесполезно. Ему столько раз везло. Но на этот раз он доигрался. — Смотри на меня, — приказала Камила, и Миннеан медленно открыл глаза. Её светлые ресницы, прикрывающие две мшистого цвета радужки, на свету казались золотыми. Её аккуратное личико казалось старше из-за теней, углубляющих морщины. Её губы казались дрожащими. Впрочем, может, они такими и были. — Ты сам во всем виноват, — шепнула она. Камила ударила его прикладом в лицо, и Миннеан вскрикнул глухо, хватаясь за нос, пошатнулся. Удар под колено заставил и вовсе осесть на землю. Боль взорвалась дико, неконтролируемо, а затем заныла невыносимо. — Подстилка, — выплюнул один из близнецов — от боли Миннеан потерял способность их различать — и ударил в туловище. После этого пинки и удары прикладом уже не останавливались. Миннеан свернулся калачиком на земле, поскуливая, как новорождённый щенок с перебитым позвоночником — он однажды подобрал такого на улице. Щенок пищал и задыхался, и Миннеан принёс его дрожащее переломанное тельце домой, а дед, лишь взглянув на щенка, взял и свернул ему шею. «Он не жилец», — объяснил ему дед, но Миннеан не понимал. Ему было шесть. Он сейчас и сам был как тот щенок. Бесполезный, воющий, дрожащий, жалкий и обречённый. Боль разрывала его на части. У близнецов твёрдые носки сапог, у одного из них — с металлическими набалдашниками. Когда они пинали в спину, казалось, его органы взрываются, раскалываются с брызгами, как свежие фрукты. Казалось, он теперь внутри — просто комок из фарша и кишок. Прикрывающие голову руки почти потеряли чувствительность. Во рту вместо слюны осталась только кровь. В ушах звенело, перед глазами плясали чёрные пятна. Миннеан впал в тупую прострацию, отключился от тела, ноющего резкими болями. Он очнулся только тогда, когда его перестали яростно колотить, пинать ногами, ломать, как надоевшую игрушку. Он слышал разговор, но включиться, начать дешифровывать речь смог не сразу. — …я посмотрю, — сказала Камила, прежде чем сильные руки, потянув за ремни снаряги, перевернули его на живот, а затем ботинок надавил на шею. Это было без надобности. Сейчас он едва ли мог шевелить пальцами, не то что сопротивляться трём молодым людям, двое из которых — здоровенные даманцы. Кто-то рассмеялся, и Миннеан ощутил одновременно и желание помереть на месте, и слепую надежду. С одной стороны, выйдя из транса, он прочувствовал все прелести существования боксёрской груши, а с другой… если его собираются трахать, то у него есть крохотный шанс. Изнасилование — это всего лишь порванная жопа, как бы бережно и внимательно он к ней не относился. Всего лишь унижение, всего лишь душевная травма, которую он потом запьёт, заест, затрахает и заплачет, лёжа у брата на плече. Избиение — совсем другой уровень. Миннеан знал одного парня, молодого мангыза, который оказался не в том месте, не в то время. Копы избили его до такой степени, что все оставшиеся ему месяцы парень проездил в инвалидной коляске. Потом он, конечно, выпилился. Миннеан не сомневался, что если его попортят до такой степени и оставят в живых после, он поступит точно так же. Порежет вены, наглотавшись обезболивающего, как тот парень. А может, устроит себе передоз. А может… но нет, его не оставят в живых. Миннеан вскрикнул и глухо застонал, когда ботинок на шее надавил сильнее. — Идиот, не убей его раньше времени, — рычал Алой на брата. Кто-то — похоже, это был он — дёргал Миннеана за ремень на штанах. — Всё как в тюряге, правда, Миннеан? Камила присела на корточки у его лица, так что Миннеан мог разглядеть песчинки грязи, слипшиеся от крови, на её ботинках. Она убрала прядь грязных, влажных волос с его лба. Миннеан посмотрел ей в глаза. Камила почти ласково улыбалась. Она не сказала ни слова, зато её лицо говорило слишком о многом. Алой наконец справился с его ремнем и стянул штаны вместе с бельём. Миннеан замычал мучительно и зло — его обнажившийся член прижало к жёсткому песку. А Камила всё смотрела, и он опустил глаза. Зажмурился совсем, когда Алой развёл в стороны ягодицы, и в него неприятно упёрлась головка. — Сплюнь, — сказала Камила. — Уздечку порвёшь. Алой сплюнул. Стало влажно. Он толкнулся ещё раз, сразу войдя, наверное, до середины. Миннеан скрипнул зубами, Алой выругался. — Как в ведро с песком… — Высунь, идиотина. — Женские пальцы развели его в стороны, Алой вышел из него, а затем снова стало влажно. — Вот так, мой хороший. Наслаждайся. — Скоро высохнет, — хмыкнул откуда-то сверху Молдай, а Миннеан глухо застонал от унижения и боли. Он был растянут вокруг чужого члена болезненно, едва ли влажно, неприятно. — Если высохнет, сплюну ещё, дурачина. Моей слюны на всех хватит. На пару раз на каждого. Слышишь, Миннеан? И ещё, может быть, останется на пару веток. Алой, размашисто имеющий его дырку, рассмеялся задыхающимся голосом. — По сперме точно хорошо пойдёт. — А ведь и правда. Миннеан мелко затрясся под ним, сгребая землю ранеными пальцами. Кажется, Алой потянул его за волосы, кажется, ударил по почкам. Он уже весь состоял из боли и отчаяния, и член, сухо трущийся по слюне внутри него, был самым меньшим раздражителем, ощущения эти терялись на фоне других, куда более мучительных. Он снова начал погружаться в себя, когда грянул раскатистый выстрел. Прижимающая его шею к земле нога ослабла. Послышалось громкое падение крупного тела. Алой за ним замер, а затем выскользнул из его задницы. Поднялась и Камила. Попыталась подняться. Её тоже снесло выстрелом. Миннеан сквозь полуопущенные веки наблюдал за этим зрелищем. Пуля угодила Камиле в грудь. Девушка, хрипло и громко задыхаясь, осела на землю, царапая ногтями место ранения. Взгляд её стал безжизненным, отсутствующим. Она боролась за жизнь, но была не здесь, не сейчас. Алой побежал. Миннеан слышал топот его тяжёлых ботинок, чувствовал на лице пыль, которую они поднимали. Ветер отнёс эту пыль, как отнёс звуки выстрелов. На многие километры через пустошь Изры. Прогремел и третий. Он задел Алоя в плечо. Тот чуть не упал, но успел пробежать ещё несколько шагов. А затем прыгнул в Раскол. Быстрый мальчик, сильные ноги. Миннеан прикрыл глаза. Отчего-то он не желал им троим смерти, но так было нужно. Иначе бы они выследили его, больного и поломанного, и уже точно убили. Холодные пальцы коснулись вены на шее. Мирьям сверху облегчённо вздохнула. Его потянуло за пояс. — Давай, помоги мне… Миннеан лишь прохрипел, но приподнял таз, чтобы она могла натянуть на него штаны. Поясницу прострелило режущей болью поверх боли ноющей, и он вскрикнул, чуть не завыл. — О, Богиня, сейчас… — Мирья завозилась рядом. Зашуршали мешки, потом застучало. Она дробила и растирала шынназ прямо по земле жестяной кружкой. Миннеан почувствовал, что плачет. — Мири… — Что?.. О, Богиня, просто потерпи, просто потерпи. — Её руки тряслись, когда она собирала пурпур с земли. — Прости, придётся есть так… — Мирьям тяжело уложила его голову к себе на колени, потом помогла опереться о ствол дерева. — Давай, давай мой хороший. Миннеан слизал пурпур с её рук, словно раненый пёс. Крошки шынназа, плохо растёртые, перемешанные с пылью и землёй, кололи язык и щёки, залечивали и снова кололи. Пока он жевал, Мирьям отыскала камень и растёрла ещё уже на нём. — У меня будет передоз. — Не будет, идиот. Не будет. — Мирьям гладила его по голове. — Богиня, все будет хорошо. Ешь ещё. Главное, все сделать сейчас, иначе… нет, всё будет хорошо, ты меня слышишь? Она затолкала ему в рот ещё пурпурной пыльцы. Миннеан давился и ел. Часть шынназа впитывалась под язык и в десны сразу, часть он проглатывал. Они извели на него три камня, и Миннеана затрясло. Это было очень много. Мирьям заставила его за два подхода выпить полуторалитровую бутылку воды. — Сейчас всё будет, сейчас… — В отдалении послышался стон и она вздрогнула. Шепнула: — Твою мать! Давай, Миннеан, нам надо валить. — Шынназ… — К чертям шынназ, вернёмся за ним потом… Сейчас сюда сбегутся бешеные… Неловко подымаясь с земли, вместе с невыносимым жаром, вместе с забившимся в экстазе сердцем, вместе с постепенно отступающей болью, он ощутил это: невыносимое счастье и лёгкость. Всё было закончено. Опираясь о плечо Мирьям, он почувствовал, как щиплет в носу, колет в груди и печёт в глазах. — Ты не бросила меня… — зашептал он. — Ты меня не бросила. — Губы обожгли слёзы. — Шевелись, блять! — Мирьям вела его наверх по склону через кусты малины. Колючки цеплялись за ткань, за кожу. — Будешь много ныть, брошу вот сейчас! Давай! И Миннеан дал. Он дотерпел до безопасной по оценкам Мирьям точки, а затем осел, притягивая её к себе и разрыдался, словно ребёнок. Мирьям выхаживала его несколько дней. Сначала поднялся сильный жар — огромная доза шынназа в его клетках боролась с травмами. Он постоянно спал, пил воду и травяные настойки, а когда подымался, чтобы отлить, моча была алая от крови. Мирьям обтирала его холодной серой тряпкой — своей футболкой, которую стирала в озере. Там же она, кажется, ловила себе рыбу. Уловив её запах однажды, Миннеан чуть не выблевал себе все внутренности. Несколько пальцев на руках были сломаны. Мирьям зафиксировала их дощечками. — Если срастутся неправильно, придётся потом ломать заново, — сказала она, ни к кому не обращаясь. Они оба понимали: шынназ залечит все переломы быстро, главное — правильно прижать кости. Когда жар немного сошёл, Мирьям сбегала за оставленными у Раскола мешками с шынназом. — Камилы там не было, — сказала она. — Только Молдай. Миннеан кивнул. Он ожидал этого. — Ты нормально? — Они шли всего три часа, ещё и с перерывами, но Миннеан чувствовал себя так, словно и он вот-вот возьмёт и просто упадёт замертво. — О чём ты? — Он за тебя заступился. — Плевать. Кто для меня он, а кто ты. Я не жалею ни минуты. Жалею только, что не успела раньше. — Давай остановимся. Миннеан в изнеможении сел прямо на траву. Ветер едва касался, почти не охлаждая горящее, потное лицо. Тянуло всё внутри от желудка до мочевого пузыря. Хотелось отлить, хотя он мочился буквально пять минут назад. Тянуло и мышцы. Что-то отвратительно свербело в носу. Правый глаз до сих пор видел тёмное пятно, уже разошедшееся тёмной рябью, но всё ещё крупное, и немного двоил предметы. Мирьям рядом деловито разложила вещи и достала вытащенные из рюкзака ребят батончики. Миннеан взял один и стал медленно, без удовольствия его жевать. — А я жалею, что был таким идиотом, — сказал он. — Что позволил им дурить себя. Мирьям пожала плечами. — Они ненавидели тебя за содействие имперцам. А сами издевались над тобой. Над своим. Все, кто избивают циллийцев за секс с копами, — делают это из слепой ненависти. Не из желания что-то исправить, сделать наше положение лучше. Если мы так и будем ненавидеть друг друга… точно ничего не изменится. — А что нам делать? — спросил Миннеан, вскапывая корешки носком ботинка. Начинало смеркаться. На небо выходили звёзды. Становилось морозно. Прохлада, батончик и большая доза шынназа придали немного сил. Мирьям пожала плечами. — Быть сильными. Объединяться, а не ненавидеть. — Легко сказать, — хмыкнул Миннеан. — Я думаю, нам не остаётся ничего, кроме как подчиниться. Мирьям посмотрела на него с усмешкой. — И как? — спросила она. — Получается, мьямо мангыз? Миннеан бросил в неё упаковкой из-под батончика. Та не долетела — ветер подхватил её и унёс в противоположном направлении. — Пойдём, — сказал он. До Мириада оставалась ещё целая ночь пути. *** — Пальцы не были сломаны, — сказал Кето, нежно поглаживая его по запястью. — Просто ушибы. Если и были трещины, то они заросли. Сколько шынназа ты ему дала? — Три камня. Вот таких. — Мирьям показала «каких». Она усиленно старалась не заснуть, сидя в хлипеньком кресле Кето. — Это же целое состояние! Мирьям раздражённо скривилась. — А что я должна была делать? Он подыхал! Я запаниковала! Ты бы видел вообще, что они с ним… — Ну всё, подруга, успокойся. — Миннеан похлопал её по колену. Хоть он и стоял, прислонившись задом к кухонному шкафу, комната Кето была настолько крошечной, что он мог достать до человека у противоположной стены. До встречи с ним Миннеан даже не подозревал, что в старом Мириаде есть такие каморки. — Кето ни в чём не виноват. — Неделю его лихорадило, — фыркнула Мирьям, скидывая его руку. — Я думала, он сварится. Потом немного пришёл в себя. — И всё же такое количество шынназа — это чересчур даже… даже для такого мужчины. — Кето бегло поглядел на него из-под ресниц. — Шынназ хорош в лечении, но это слишком сильный возбудитель. Мирьям хрюкнула. — Нервный возбудитель, — поправил себя Кето. — На твоём месте я бы попил успокоительного, иначе не будешь спать с неделю. Это не очень хорошо. Миннеан кивнул. — Спасибо, дорогой. — Он притянул парня к себе за талию. И сразу отпустил. Всё-таки помыться ему так и не удалось. Но Кето это, кажется, не смущало. Он поцеловал Миннеана в колючую щёку. — Ты так и не зашёл тогда… — Прости, малыш, был очень занят. — Миннеан погладил острую скулу. Кето был ниже, тоньше, слабее, но лицо у него было замечательное. Чёрные глаза с двойным веком, пушистые ресницы, полные губы… Эти губы, этот рот были не слишком умелыми поначалу. Зато, стоило немного раскрепостить их хозяина, становились жадными, тесными, глубокими… Миннеан ожидал, что после всего, что с ним произошло, он ещё долго не захочет кого-то в свою постель, но оказалось иначе. Он хотел до безумия. Хотел кого-то зрелого. Не по годам зрелого, а по сути. С кем было бы хорошо, безопасно, спокойно. Одним из таких мужчин в его жизни был молодой Кето, переехавший в Циллу из Гурии ради того, чтобы выучиться в до сих пор лучшем университете мира, как проклятый, корпевший за своими книжками и тетрадками. В Кето был стержень, хоть в и общении, и в постели он был мягок как пластилин. Он бы не смог остаться с Кето прямо сейчас. Даже не потому, что был уставшим, грязным и всё ещё мучился от боли, а потому что Кето сегодня учился до десяти вечера, потом пришёл Миннеан с напарницей, и его пришлось осматривать, и парень теперь был полностью разбит. Он бы не смог ответить взаимностью, просто не захотел бы. Они бы прекрасно провели время, просто лёжа в постели с картофельными печеньками, чаем или вином, включив новую серию «Великой любви», над героями которой можно было издеваться и ржать вечно, но Миннеан хотел другого. Он бы не смог назвать какую-то конкретную фантазию. В голове был настоящий бардак, и он хотел будто бы всего и сразу и ничего из этого одновременно. Одно только он мог сказать с уверенностью: ему нужен был твёрдый член и надёжное плечо, и чем скорее, тем лучше. Уходя, он выложил на стол небольшой камушек из своей половины добычи. — Сними себе нормальную койку, солнышко. Кето, уже в очках для чтения, посмотрел на камушек абсолютно ошалело. Жёсткие тёмные волосы, вечно торчащие, казалось, затопорщились ещё сильнее. — Миннеан, это… — Просто хотелось бы тебя порадовать, — сказал Миннеан. — А больше нечем. — Я не приму это. — Пожалуйста. Я хочу этого. — Он коснулся груди Кето и заглянул в глаза. Кето взял камень. Пальцы у него были смуглые, очень худые, но с крупными суставами. Он смотрел на камень с холодным интересом. Вряд ли вообще когда-либо держал такое в руках. — Я могу использовать его, как захочу? Миннеан кивнул. — Только не выбрасывай. Ты даже себе представить не можешь, что я вынес ради него. И ещё пары килограмм его собратьев. — Он усмехнулся невесело. — Хорошо. — Кето сжал камень в своей ладони. — Пожалуйста, купи себе успокоительное. — Так точно, — улыбнулся Миннеан. Кето не знал, что единственное успокоительное, доступное циллийцу — это алкоголь и секс. Мирьям ждала его на улице, прислонившись к перилам железной лестницы. Внизу безлюдный переулок, тёмный, узкий — машина не проедет, длинный, без окон на стенах домов, зато, если смотреть прямо, можно наблюдать ночной Мириад, яркий, живой, сверкающий. Миннеан облокотился о скрипящие перила рядом. Поглядел на город, поющий огнями. Под ним словно раскинулся раскол — холод, сырость, одиночество переулка не пугали, скорее даже привносили это ощущение — он дома; перед ним же — слащавая упаковка этого одиночества, то, что показывают приезжим. Всё ещё Великий Мириад. Покорённая, но процветающая Цилла. — Этот твой Кето, кажется, хороший парень. Миннеан кивнул. — Так и есть. Ему не выдалось шанса стать плохим. Хорошая семья, хорошие возможности. — Ему не нужно воровать и обманывать ради куска хлеба, — хмыкнула Мирьям. — Но всё равно. Не смей обижать его. — Вот как? — Он поиграл бровями. — А что ты мне сделаешь, если обижу? Мирьям ощутимо толкнула его в плечо. Лестница заскрипела. — Я хочу трахаться, — сказала она, глядя на город. — И нам нужно отпраздновать нашу победу. — Согласен с обоими утверждениями. Девушка поглядела на него с сомнением, а скорее даже, с беспокойством. — Ты точно в порядке? — Нет. — Миннеан помотал головой. — Я не в порядке. Но когда бывало иначе? Я просто хочу отпраздновать с тобой. Напиться в слюни. А потом поебаться. По собственному желанию. Мирьям кивнула. Она обняла его за руку и уложила голову на плечо. — Я так испугалась тогда. Ты не представляешь. — О, я-то как раз представляю. До сих пор… Мирьям сжала его крепче. — Я написала твоему брату. — Она сделала паузу, видимо, чтобы Миннеан мог высказать своё негодование, но его не последовало. Миннеан и сам бы ему написал. — Сказала только, что тебя знатно потрепало, и тебе нужна его поддержка. — А он? — Прочитал и не ответил. Миннеан хмыкнул. — Это в его духе. Позже он сам напишет Дори, но не сейчас.