Ведьмочка

Мицки уже почти ничего не помнил. Не помнил небо. Не помнил свой ветер. Не помнил, как ощущается его тело. И вообще, какое оно. Мицки уже не знал, сколько был в этом чёрном пространстве, что бесконечно вытягивало из него силы. Мицки уже ничего не помнил и почти что умирал — оставаясь просто… крупицам силы, без разума и души. Только… лишь одно, что-то крошечное и тёплое было где-то в его разуме. Или это и был последний осколок разума. Мицки не знал. Он растворялся в этой темноте, абсолютно поглощённый, уничтоженный, выжатый. Долго… Очень долгое время назад, Мицки доверился нескольким людям. Он думал, что поступает правильно, что они надёжные, а в итоге… В итоге, глупую элементаль, названную человеками ведьмой, использовали. Хорошо, что даже доверяя, он не выдал секреты своего мира, но и так он всем поплатился, связавшись с ними. С людьми. На него напали, практически смертельно ранив в спину, и лучше бы он умер тогда, или сам себя добил, но из-за… глупых чувств, и слабости ран, он потерял сознание, не справившись ни с чем. И с тех пор он был запечатан в этой чёрной пустоте. Один из человеков закрыл его здесь — в артефакте-кулоне — и всё время вытаскивал силы. Вытаскивал душу, поглощал разум. Мицки стал просто питанием для того человеческого предателя. Когда он понял, что запечатан, то хотел убить себя, растворить без остатка, чтобы человеку ничего не досталось, но… Не смог. Этот артефакт был каким-то особенным, и не позволял Мицки убить себя. Сколько бы он не пытался. И потом, всегда, после безуспешных попыток, происходило нечто ещё более кошмарное чем смерть. Тот человек действительно мог причинить боль душе и разуму, и такую, что после Мицки долго ничего не мог осознавать кроме ужаса. Боли. И не мог осознать даже себя. Хоть потом пытался ещё и ещё убить себя, но без толку. Ему не позволено умирать самому — только когда его выжмут до конца, используют каждую клеточку, каждую каплю силы. И вот теперь даже каждую каплю разума. Он уже даже не помнил… кто такой Мицки. Не помнил ничего, кроме этой чёрной пустоты и боли, что душили его вечно. А потом, где-то в этой темноте что-то… изменилось. Всколыхнуло умершее пространство. Всколыхнуло чувства. Он вслушивался долго, а потом понял — тот человек мёртв. Предатель мёртв. Что-то отозвалось на это, забытое и оттого слишком сильное. Он ещё вечность осознавал, а потом вспомнил, что он Мицки, вспомнил, что нужно умереть. Пока есть шанс. Он сделал усилие, но в и так почти умершем существовании ничего не слушалось, и он снова не успел. Чёрное пространство раскололось. Мицки ослеп, оглох, каждая клеточка, кажется, лопнула от невыносимой боли, и пришла другая тьма. Его долго это выкручивало, разрывало и соединяло заново, он мучительно начинал осознавать. Осознавать себя. Вспоминать всё. От прошлой жизни и до предательства. Начал понимать, какое облегчение испытал, когда тот человек умер, а потом, что артефакт разрушен. Он на свободе. У него снова есть тело, и он может… Ничего не может, потому что даже видеть нельзя было, слышать и чувствовать. Его долго давило всеми ощущения, давило тяжестью совершенно измученного тела. Болью. Глаза болели, пока возвращалось зрение, уши стреляли от малейшего дыхания, всё естество дрожало от напряжения и боли, пока практически истлевшее тело восстанавливалось, давило тяжестью боли и беспомощности; душу трясло и обжигало, когда его сила, его элемент снова проникал в естество. А потом Мицки понял: что рядом кто-то есть. Человек. Он почти обезумел от страха тогда. А когда понял, что этот человек принадлежит тому второму предателю… Чуть не умер. Он хотел этого — лишь бы снова не попасть в мучения, но не мог. Тело не подчинялось, как и сила. Как что-либо. Он просто… существовал в этом страхе и боли, понемногу оживая. Он чувствовал, что этот человек, что невероятным образом заботился о его теле, связан кровью с предателем. А потом и увидел то же лицо с небесными глазами. Того же предателя. Только почему-то этот человек смотрел радостно — что Мицки жив; и тоскливо — что такое случилось. Но он больше не верил этому, не верил людям и их чувствам. Страх и гнев скрутили всю душу. Но что-то сделать он не мог, потому просто… лежал. Наблюдал. Человек беспокоился и улыбался ему, заботился, помогал восстановить и силу и тело, всегда держал окно открытым, чтобы он чувствовал воздух. Человек медленно но упорно, как-то даже отвержено восстанавливал его. А Мицки молчал и понемногу копил силы, чтобы сбежать, осторожно прятал их от человека. Выжидал. Он долго ждал, продумывал и потом всё же сделал это. Слабая рука дрогнула, кувшин с каким-то питьем раскололся об пол, он незаметно схватил осколок. Человек взволнованно подошёл, а Мицки со всех своих слабых сил ударил осколком в лицо. Человек отпрянул и закричал, прижимая руки к окровавленному лицу, а он на оставшихся силах бросился к окну, выпрыгивая из него. Человек сзади закричал. — Стой! У тебя же нет силы ещё! Мицки! Да. Силы не было. Но того, что он сберёг достаточно, чтобы в свободном падении он полностью отдал свое тело воздуху. Полностью растворился, став стихией. Ветром. Слабым, тихим, незаметным. Свободным. Мицки впервые за долгое время начал дышать. Он был ветром в самых облаках, обласканный нежностью и мягкостью. Он плакал от облегчения и спокойно растворялся другими ветрами и облаками, тихо спя и восстанавливаясь. Долго Мицки был ветром, пока возвращал свою силу, долго спал в облаках, плывя над землёй. Проснулся, лишь когда вернул всю силу, вернул себя и долго носился радостным ветром, разгоняя облака, колыша высокую ковыль, шумя деревьями и воя в горах. Все эти ощущения наполняли его счастьем до слёз. Так было хорошо. Спокойно. Правильно. Но потом… Он вспомнил предателей. Прижался к земле, бродя между домами и наблюдая, выучивая всё, что случилось пока он был заперт. В той темноте прошло несколько десятилетий. Десятилетия человек измывался над ним. Убивал. Чтобы в мире пользоваться его силой и вознести себя высоко. Чтобы так же давить других людей — слабых, обычных. Отвратительный человек. Жалкий. Мицки считал его должно было убить, даже если бы он не измывался над самим Мицки. Настолько человек был грязным. Второй предатель не многим лучше. Впрочем он точно такой, только вид тела имел другой — и всё отличие. Но вот у того другого… У него был свой человек, сын, тот который и… убил тех двух людей. Убил свою кровь. И освободил Мицки. Про этого человека все — и люди и другие элементали — говорили, что он светлый. Тёплый. Чистый. Чистый почти как стихия, как солнечный свет. Мицки не знал, что про это думать. Долго не мог поверить. Людям он больше не доверял. Но он помнил, что тот заботился о нём, улыбался мягко. Переживал. Даже имя его назвал — считал живым, а не орудием. Мицки долго думал и, в конце концов, признал, согласился — этот человек хороший. Но так и не спустился к нему. Не появлялся рядом. Не доверял больше людям. Но всё же… Всё же носился ветром по городам, листал книги в библиотеках, слушал разговоры — учился тому, что люди создавали. Только больше всё-таки был в облаках. Или там, где не было людей. И в тот город он не возвращался. Не приближался к человеку, блуждая между травой и листьями. Между небом и землёй. А потом пришли новости, даже к элементам дошли — идёт война. Там где тот человек. Мицки снова похолодел, решив, что опять купился на красивое, лживое лицо. Но нет. Тот человек хотел освободить свой дом — страну — и сражался против того человека, что принадлежал предателю, что держал Мицки в черноте. Он очищал. Очищал свой дом, помогал людям, что были ниже его. Мицки долго не решался туда прилететь. Крутился противным, холодным ветром, но всё же в конце притих и плавно скользнул к нему. Человек лежал на земле, приколот к ней мечом в животе. Он умирал. Рядом лежал человек предателя, точно с таким же лицом. С такой же тёмной душой. Светлый человек убил его. Но сам умирал. Мицки подлетел к нему ближе, переплетаясь тонким ветерком. На красивом, чистом лице был старый шрам пересекающий глаз — там, куда его тогда ударил Мицки. Стало грустно. И за это, и за то, что человек умирал. Мицки… чувствовал сожаление, скорбь. Он теперь уже и сам видел, что этот человек действительно чистый. А потом синие глаза с трудом открылись — на последних силах — и он мутно посмотрел прямо туда, где был Мицки переплетением воздуха. И слабо, но до невыразимого тепло и радостно улыбнулся. Светло. Мицки вздрогнул. Что-то… Что-то в нём отозвалось. Он соткал свое тело, осторожно взялся за меч в животе человека и вынул его. Изо рта потекла кровь. Человек закашлялся. Мицки присел рядом с ним, коснулся лба и невесомо выдохнул: — Дыши. Сила полилась в человека. Рана затянулась, и он вдохнул полной грудью, проваливаясь в спокойный целительный сон. Мицки убрал от него ладонь. Осмотрелся на горящее, изломанное поле битвы и увидел союзников человека. Не пропадёт он. Потому Мицки встал, но… Горячая рука схватила его за запястье. Он вздрогнул. Чистые, небесные глаза смотрели на него светло и с благодарностью. — Спасибо. — Тихо выдохнул человек. Мицки растворился воздухом, сразу же поднимаясь к облакам и прячась там. Его рука, даже когда была только порывами ветра, словно горела теплом. Настоящим, чистым светом. Будто человек действительно солнце, что родилось на земле — настолько он чист и светел. Это было поразительно, до глубины его природной ветреной души. Он смотрел теперь в небо, где было природное солнце, и понимал, что есть такое же человеческое на земле. Такое же настоящее. Яркое. Мягкое. Мицки был… рад, что пришёл на поле битвы. Что помог человеку не угаснуть. И может… Может позже он спустится к этому солнцу ещё. Может подтолкнёт его и поддержит, в этот раз не ошибившись.