Weighing of the heart

      За три года, которые Сайно провёл среди матр, он уже выявил определённую закономерность в нарушениях различных даршанов. Так, Амурта и Спантамад чаще остальных выходили за все мыслимые морально-этические рамки и пренебрегали безопасностью, своей и окружающих, экспериментируя над флорой, фауной и их элементальными порождениями. Ртавахист фальсифицировал данные и безбожно облапошивал доверчивых, готовых заплатить баснословные деньги за то, чтобы «специалисты» умаслили неблаговолящие звёзды. Вахумана и Хараватат шли по головам и лезли в давно, накрепко и небезосновательно опечатанные и запретные храмы, руины и подземелья.       Кшахревар объединял в себе худшее остальных пяти даршанов, ещё и из-под полы приторговывал разработками. И, как будто этого мало, чаще всего покупатели выискивались из Фонтейна. А если уж сами исследователи были тех же корней…       Сайно заочно не любил Фонтейн. Сотрудничество с пустынниками слишком часто выходило боком… да, в общем-то, всем ввязавшимся, и знаменитые фонтейнские белые флаги и попытки воззвать к милосердию и справедливости Фокалор на территории Сумеру значили мало. Справедливость матр заключалась в том, что обстоятельства и причины преступления их не волновали вовсе.       Сегодня всё шло гладко. Слишком предприимчивый для собственного блага инженер не успел уйти далеко — его нагнали в Мотийиме. Его и группу наёмников-телохранителей, безусловно, опытных и умеющих обращаться с оружием, но всё-таки привыкших грабить добропорядочных граждан, а не пытаться дать отпор не славящимся особой сентиментальностью матрам. К тому же, Сайно узнали. Его… достаточно жёсткие методы работы принесли ему определённую славу. Сайно не стал обманывать ожидания. Он вовсе не был кровожадным зверем, ради забавы никакие кости никому не ломал, но и чрезмерным человеколюбием и прочими гуманистическими заблуждениями не страдал. И не терпел сопротивление.       Весь бой занял от силы шесть минут — четверо матр, семеро наёмников, да ещё сам кшахреварский нарушитель и его фонтейнский координатор, попытавшиеся под шумок сбежать, но Махса зарекомендовала себя не только неплохой копейщицей, но и отлично умела использовать болас. Сайно уже привычно выслушал не особо оригинальные оскорбления в адрес его «растраченной гордости пустынника», покивал, и вырубил тех, кто ещё ворочал языком. В Мотийиме и без них было шумно. Махса, даром что новенькая, времени не теряла и уже строчила записку старейшине ближайшей деревушки, чтобы пришли и забрали мусор. В этих краях почтовые сумеречники оказались куда удобнее терминала акаша — приручались быстро, за кусочек зайтуна готовы лететь в любую чащу, да ещё и людей запоминали и каким-то невероятным образом понимали, к кому их посылают. Удобно. Даже жаль, что в пустыню они не совались — терминал там тоже не работал, и без связи с «большим миром» временами было… не сложно, но менее продуктивно, чем хотелось. Впрочем, стервятники в таком случае представляли куда большую угрозу для передачи данных.       Сайно провёл в восточной части Сумеру уже пять лет, но так и не привык к тропическому лесу. Пустыня была ему понятна и знакома, джунгли же по сей день вызывали странное благоговение и вместе с тем нервозность. Слишком много жизни. Слишком много факторов, которые необходимо принимать во внимание. Сайно справлялся, но в сравнении с молчаливой суровостью пустыни неистовая жизненная энергия леса… оглушала.       Махса вела на привязи причитающих арестантов, Захир и Наяб сопровождали по обе стороны, Сайно замыкал шествие. Просто образцово-показательный конвой, хоть новичков по нему обучай.       Слишком образцово, слишком показательно.       Сайно принюхался, пытаясь вычленить из многообразия лесных запахов тот, который его тревожил: приторно-сладковатые отцветающие кальпалаты, горьковато-пряные харры, землистые и резкие звёздные грибы, — весь этот салат мешал, и довольно сильно.       Пустынники. Довольно большая группа. С элементальным оружием.       Сайно коротко свистнул, подавая сигнал идущим впереди. Махса свистнула в ответ. Простая и понятная система. Враг, сколько, где. Определить порядок действий, обозначить приоритеты. Вопрос нескольких секунд. Достаточно, чтобы подготовиться к атаке. Которая не заставила себя ждать.       Сайно определённо предпочитал пустыню как поле боя. Густое переплетение ветвей было не самым удобным плацдармом для копейщиков. Это изрядно сковывало движения. Мешало. Раздражало.       Раздражало даже сильнее, чем назойливая мошкара — Сайно сделал мысленную пометку в следующий раз не пренебрегать советом Тигнари в лесу иметь при себе хотя бы веточку лимонника. От всякой гнуси.       Лимонник — от шести- и восьминогой, копьё — от двуногой. Просто и понятно.       Алебарда одного из пустынников рассекла кожу на груди. Неглубоко — Сайно успел отпрянуть, — но неприятно. Некритично. Сайно умел терпеть боль, и пока хотя бы часть конечностей цела, а ливер не вываливался — можно не отвлекаться от боя. На такую царапину можно вовсе не обращать внимания.       Но разозлиться это не помешало. Когда Сайно злился — его продуктивность и то, что Тадж называл «коэфициентом убийственности» повышались. Последствия для противников, допрашивать которых Сайно не собирался, его не волновали. В целом… для матр — нормальное явление.       Работа у них такая, правосудие вершить. По возможности — быстро.       Немного подумав, одного из недобитков Сайно всё же решил захватить для допроса. По виду «счастливчик» напоминал выходца из бедуинов Сапфирового оазиса, судя по платку — главный в этой шайке. Сайно с ним не церемонился, но и ноги ломать не стал — и теперь изрядно потрёпанный пустынник, связанный и предельно жалкий, ковылял на привязи у Наяба.       — Жена увидит — заставит меня самого зашивать, — со смехом делился Захир, потрясая продырявленным рукавом. — Она мне в прошлый раз ещё сказала: «я стряпуха, а не швея, сколько можно, в следующий раз тебя изрешетят — сам штопаться будешь». Не шутила, как пить дать. Я ей говорю — ну так и я на хлеб зарабатываю саинти, а не иголкой, но разве ж ей чего докажешь, если она упрётся?       — И не докажешь, — Махса разве что ногу оцарапала и, похоже, была очень собой довольна. Вполне заслуженно. — За столько лет мог бы уже и привыкнуть!       — Ты только при моей Зейнабе не ляпни, она за любые намёки о возрасте… — Захир махнул здоровой рукой. — Пришибёт же. Вот прямо горшком с тахчином пришибёт.       — Тётушка Зейнаба не станет пришибать горшком любимую племянницу! О, Сайно, сумеречник вернулся! — Махса подставила свободную левую руку — в правой она держала верёвку, на которой вела мелово-серых нарушителей, — и пёстрая тушка грузно приземлилась, выставила лапу с привязанным к ней свёрнутым в трубочку письмом. Махса угостила почтальона закатником и развернула письмо. — Тех семерых уже забрали. Мне известить старейшину, чтобы подобрали и эту дюжину?       — Осталось восемь, — уточнил Сайно. Махса почесала сумеречнику живот и пожала плечами. Славная девочка. Без лишних сантиментов, без обмороков и соплей по судьбам людским.       — Ну, меньше тащить… Слушайте, а там тигры не водятся? А то я же их связала…       — Если водятся — будут сыты.       — Тоже верно! Ну, я в любом случае укажу, где мы их оставили, если ещё неподалёку — подберут и этих. Скоро пора первый урожай собирать, думаете, в деревне не пригодятся лишние руки? Дядь Захир, не зыркай на меня!       Родственные перепалки этих двоих казались Сайно забавными и по-своему уютными, хоть и не всегда понятными. Что-то из другой жизни.       — Что, снова тебя твой ушастый друг будет чихвостить? — Наяб поравнялся с Сайно, поправил табарзин за спиной. — Будет же?       — Наверняка, — Сайно улыбнулся. Его формат общения с Тигнари уже успел стать поводом для шуток среди матр, и если сперва смущало, теперь можно было подыграть. В меру. — Тигнари очень трепетно относится к вопросам безопасности и здоровья. А с тех пор, как он стажировку в больнице начал… Веришь ли, мне калечиться просто стыдно. Перед ним.       — Ну и правильно. Вон, Захира жена бережёт, Таджа — сын, тебя — твоя лисичка.       — «Лисичка»… — Сайно проглотил смешок. — В целом… Не то чтобы ты неправ.       — Ну а как? Вот как доберёмся до города — к вечеру уже там будем, я думаю, — тебе и Захиру в Бимарстан бы заглянуть, а мы с Махсой этих молодцев дальше конвоируем, что скажешь?       Сайно не возражал. Дорога предстояла относительно спокойная и недолгая, через полчаса хода начиналась хорошо просматриваемая территория.       До городских ворот оставалось не больше получаса, когда Сайно сперва осознал, и только затем почувствовал, что что-то не так.       Первым пришёл страх, беспочвенный, иррациональный. Вытеснил собой все чувства, заполнил лёгкие, заменив собой воздух. И уже следом широким потоком влилась боль. Внезапно и беспощадно. Расползлась во все стороны от раны, вбурилась в грудную клетку, змеёй свернулась глубоко внутри и заявила свои права на всё, до чего могла дотянуться.       Рана слишком поверхностная, чтобы повредить рёбра — но Сайно не мог вдохнуть.       Было больно.       Было странно.       А затем не было ничего.

***

      Сайно привык не видеть сны. С тех пор, как он покинул пустыню, сон был лишь способом дать телу и сознанию отдых. Сайно привык — но все равно считал чем-то странным. Неправильным. Противоестественным, как и почти всё в Академии.       Пустынники верили, что через сны боги изъявляют людям свою волю. Академия — что сны иррациональны, присущи лишь детям, чьё сознание ещё не сформировалось, и дикарям, которых не коснулся свет просвещения. Какая же дурацкая формулировка. Сайно не придерживался ни одного, ни другого мнения, да и не особо задумывался. Его божество говорило с ним напрямую. К тому же, среди песков сны возвращались. Приглушённые и неясные, привычно просыпаясь задолго до рассвета, Сайно помнил их отчётливо, словно наяву — а затем они начинали утекать песком сквозь пальцы, присоединялись к дюнам и становились едиными с пустыней. Но они были. Пусть даже только вдали от изумрудной зелени восточной Сумеру.       Кошмаров это, однако, не касалось. Тёмные и вязкие, они и не думали исчезать, хоть в лесу, хоть среди барханов, наведывались с завидной регулярностью, оставляя после себя тошнотворную усталость. Привыкнуть оказалось невозможно.       Сайно задыхался — во сне и наяву, и не знал, где та грань, что их разделяет, и проходит ли она, или же стёрлась вовсе. Лёгкие горели и отчаянно просили воздуха. Сайно выныривал из тяжёлого забытья и снова проваливался, не успевая схватиться за рваную ткань реальности. Ему чудились голоса и прикосновения, его звали по имени — и он пытался идти на зов, но опять срывался, и ощущение падения вышибало остатки воздуха, а затем всё снова погружалось в удушливую зыбкую темноту.       Сайно видел Храм Тишины. На сотни лет покинутый людьми, сохранившийся лишь в памяти и магии давно ушедших богов — Сайно пытался уцепиться за эту память, за мантры, которым его обучали, но снова и снова ладони зачерпывали мираж.       Сайно не знал, сколько это длилось. Темнота стирала время и пространство, скрадывала звуки, не желала отпускать. Хватала за руки, за волосы, за горло сухими костлявыми пальцами, тянула туда — в никуда, в небытие, в бесконечное ничто до создания и после разрушения.       А затем были острые росчерки окутанных лиловыми сполохами когтей — и темнота вдруг перестала быть враждебной. Сайно повис посреди пустоты — напротив горящих золотым огнём глаз джинна, с которым он переплёл жизнь.       — Тебе рано уходить, — голос Германубиса казался одновременно громоподобным и едва слышным. — Возвращайся к живым. Тебя ждут.       Сайно не был в этом уверен, но спорить с Германубисом не мог. Сейчас — не мог. Подчинился.       И оказался не готов к такому стремительному возвращению в жизнь. Слишком резко, слишком неожиданно. Его выдернуло из темноты и впечатало в слепящий свет, из мёртвой тишины — в оглушительный гул, и на какое-то время Сайно потерял всякую связь с реальностью.       Когда Сайно открыл глаза — он не увидел разницы. Была глубокая ночь.       Хотелось пить. Хотелось понять, где он.       Воздух пах травами. Что ж, одно желание исполнилось. «Где» — в Бимарстане. И не один.       Прошло несколько минут — глаза постепенно привыкали к темноте. Достаточно, чтобы разглядеть для начала хотя бы силуэты, а затем и детали.       Тигнари спал у его постели — и его усталость сквозила даже сквозь густой чернильный воздух.       Сайно попытался двинуть рукой. Ничего не вышло — только скрипнула кровать. Тигнари дёрнул ухом и проснулся. Сайно даже удалось уловить сонную растерянность на его лице — а затем Тигнари его заметил и просиял так ярко, что глазам Сайно почти физически стало больно.       — Проснулся! Хвала Владычицам, Великой и Малой, ты проснулся! Сайно, ты меня слышишь?       Сайно дёрнул головой. Перед глазами мгновенно заплясали искры. Желание двигаться мигом исчезло.       — Да.       Собственный сиплый голос скребнул по ушам. В горле словно пыльная буря прошла.       — Видишь меня?       — Плохо. Темно.       — Зажечь свет?       — Не надо. Голова… Нет. Зажги.       Тигнари, к счастью, извергом не был, зажёг тусклую лампу. Мягкий оранжевый свет слизнул острые углы, превратил комнату и всё в ней находящееся в тёплый янтарь.       Тигнари выглядел… измотанным.       — Воды?       Сайно кивнул и тупая боль в голове мгновенно заставила его об этом пожалеть. Снова попытался двинуть хотя бы рукой — снова потерпел неудачу. Отвратительно.       Тигнари помог ему сесть — до того осторожно, будто Сайно сделан из костяного фарфора.       Отвратительное ощущение слабости. Сайно ненавидел чувствовать себя обузой. Быть обузой.       — Как остальные? — спросил Сайно, смирившись с тем, что не стоит даже пытаться удержать чашку и лучше доверить всё Тигнари, чтобы тому не пришлось хотя бы осколки убирать. Кажется, даже вода оазисов не бывала слаще. — Захир? И что со мной?       — В порядке, — Тигнари всё с той же запредельной осторожностью помог ему снова лечь. — У Захира рана совсем поверхностная, сразу после обработки отпустили домой. Он, правда, к тебе рвался, но Закария не позволил. С тобой… хуже. Наконечник алебарды, которой тебя ранили, обработали скорпионьим ядом. И щедро. Я не специалист по пустынным тварям, и в этих краях с таким сталкиваются редко, знатоков нет, так что нас консультировала Хадижа, ты, возможно, знаешь, из Караван-Рибата… Да какая разница, — Тигнари прервал сам себя и вцепился в ладонь Сайно. — Твой старший… Тадж, верно? Сказал, что цель второго нападения именно ты. Он допросил того пустынника, которого вы привели.       Сайно нахмурился. В голове клубились сумятица, туман и, кажется, очень много обезболивающего.       — Я… Не понимаю. Какой смысл?       — Ты уже сделал себе имя и репутацию, — Тигнари улыбнулся — получилось вымученно. — Поздравляю, что ли… В твоём возрасте уже быть такой знаменитостью и бельмом на глазу практически любой фракции пустынников — чем не достижение.       — Мне гордиться собой?       — Если хочешь. Мне кажется, это скорее повод для беспокойства, по крайней мере, моего.       Сайно медленно кивнул. Задумался.       — Извини. Гордиться не буду. Насколько всё плохо?       — Уже лучше, — хватка Тигнари на его ладони стала крепче. — Но было… Не хочу вдаваться в подробности, но было плохо. И ты бредил. Говорил… очень странные вещи. Я не уверен даже, что это за язык.       — Ай-ханумский, — буркнул Сайно. — Или гюрабадский, смотря что я говорил. Долго? Я имею в виду, как долго я лежал без сознания.       — Три дня.       — Три дня? — Сайно нервно прикусил губу. — Три… Ты тут был? Всё это время.       — Почти, — кажется, Тигнари располагал целым арсеналом вынужденных улыбок. Слишком отличавшихся от тех, других. Искренних. — Закария пытался отправить меня отдохнуть, но… Я бы всё равно не уснул, знаешь ли. Токсин поражает дыхательный центр, а в Бимарстане не нашлось специфической противоядной сыворотки, запрашивали из Караван-Рибата — и то, всё неоднозначно, тебя задело очень проблематичной смесью…       Когда Тигнари нервничал — он начинал частить. Сайно давно заметил. Впрочем, Тигнари тараторил и когда был в чём-то заинтересован, но едва ли он вдруг воспылал энтузиазмом в том, что касалось скорпионов. Сердце у него колотилось слишком быстро — Сайно слышал даже через шум крови в голове.       — Я опять слишком много говорю, да?       — Продолжай. Это успокаивает.       Успокаивал голос, успокаивало прикосновение — хоть Сайно к такому и не привык, но было в этом что-то обнадёживающее. Успокаивало само присутствие Тигнари. Остаться наедине с беспомощностью, мыслями и непониманием вообще всего… Сайно определённо не хотел.       — Я боялся, — послушно продолжил Тигнари, и Сайно озадаченно наклонил голову к плечу. Медленно, очень медленно — чтобы не растрясти кое-как формирующиеся сгустки мыслей. — Что ты не проснёшься. Временами это казалось слишком… Нет, не буду об этом. Всё уже позади.       Сайно ничего не мог поделать с неожиданно острым чувством вины и ворохом всевозможных «если». Если бы он был осмотрительнее, если бы не пренебрёг раной, если бы не попал под удар так бестолково, если бы, если бы, если бы.       — Прости. Моя жизнь не стоила затраченных тобой усилий.       Тигнари стиснул его пальцы почти до боли. Всего на долю секунды. Едва ли даже сам заметил.       — Если ты снова бредишь — лучше помолчи и отдохни.       — Но я не…       — Сайно, — Тигнари прикрыл ему рот ладонью. Еле ощутимое, немного щекотное прикосновение, на расстоянии тепла от губ. От его кожи и одежды пахло травами. — Все эти три дня ты дышал через раз. Давай ты для начала хотя бы пару часов поспишь, не доводя меня до паники каждые несколько минут, когда у тебя случается апноэ. А утром мы обязательно поговорим.       У Сайно не было сил спорить. Он кивнул — и Тигнари убрал руку от его лица.       — Тебе тоже нужен сон.       — Успею. Можешь не сомневаться — когда я буду уверен, что тебе уже точно ничего не угрожает, я возьму выходной и буду спать вопреки всему. И тебе тоже советую.       Тигнари так и не выпустил его ладонь, и Сайно чувствовал ровное биение пульса в кончиках пальцев. Это… умиротворяло. Погружало в спокойную дрёму — без сновидений и кошмаров.