ДОЛ "Красный буривух"

— ... Хелви Хенха, Хейлах Хенха, — комната номер три. Кенлех Хенха, Теххи Шекк — комната номер четыре. Четверо девушек отделяются от группы и отправляются по коридору, грохоча своими чемоданами так, словно везут их не на колесиках, а навьючив на целое стадо каких-нибудь чересчур копытных животных. Шурф вздыхает про себя и возвращается к списку отряда. — Макс... — он запинается и недоверчиво смотрит на слишком короткую строчку, моментально выделяющуюся среди остальных: и как с самого начала не заметил? Из изрядно поредевшей за последние несколько минут группы подростков вперед вышагивает мальчишка со стянутыми в небрежный хвостик вихрами и откровенно полупустым рюкзаком на плече, улыбается, подмигивает Шурфу. — Макс — это я, привет, — доверительно сообщает он. — Можно мне в седьмую? — А почему без фамилии? Макс беспечно пожимает плечами. — Вопрос не ко мне, а к Джуффину, он меня сюда затащил — ему и разбираться. Шурф ставит мысленную пометку поговорить — но не с директором Халли, а с кем-нибудь из юротдела, им-то точно нужны полные данные по каждому подопечному, одним именем, да еще и сокращенным, не обойдешься. — Седьмая комната, — покладисто говорит он, ставя цифру в списке. В конце концов, если этого Макса в самом деле опекает директор, имеет смысл быть с ним настороже. — Класс! — тот буквально подпрыгивает на месте, услышав разрешение, будто бы оно — залог самого настоящего счастья, и припускает по коридору в самый его конец, к комнате в торце, окна которой выходят на море. Шурф смотрит ему вслед, отчего-то считая секунды до момента, пока Макс пересечет порог. — Да вы совсем охренели?! — раздается вдруг под самым ухом, так что Шурф с трудом удерживается от того, чтобы не вздрогнуть. — Прошу прощения? — ледяным тоном осведомляется он у низенького парнишки с носом столь выдающимся, что впечатление от него не могут затмить даже обтягивающие полный зад лосины ярко-малинового цвета. Обычно такие интонации действуют на окружающих примерно как электрошок: заставляют дернуться и застыть на месте. Но на сей раз экземпляр попался особенно непрошибаемый: он утыкает руки в боки и пытается сделать шаг вперед, заставив вожатого отступить. Лонли-Локли, впрочем, подобные психологические приемы до лампочки: мало ли он видел в своей жизни задир, считающих, что биолог и физическая сила — вещи несовместимые. Что ж, ошибки помогают постигать истину. Поэтому Шурф не сдвигается ни на миллиметр, только смотрит на парня сверху вниз и совершенно спокойно интересуется: — С кем. Имею. Честь? Носатый, которому явно не нравится задирать голову, наконец отодвигается на полметра и все же отвечает, отчаянно гнусавя и грассируя одновременно: — Рулен Багдасыс, из тех самых Багдасысов! — он потрясает пальцем в воздухе, видимо, не в силах внятно объяснить, из каких именно. Шурфу фамилия не говорит ровным счетом ничего, а наглый парень сам по себе не вызывает теплых чувств. Он просматривает список свободных комнат и останавливает взгляд на той, что расположена у туалетов. — Первая комната, — объявляет он. — Я всегда жил в седьмой! — Рулен делает паузу, явно давая вожатому время передумать, но убедившись, что тот не собирается менять решение, продолжает. — Да вы знаете, кто мои родители! Если я расскажу им, что живу с сортиром за стенкой, они позвонят кому надо... или даже приедут и наведут тут шороху! И будет беда, большая, — он особенно выделяет это слово, — беда! — Первая комната, — невозмутимо повторяет Лонли-Локли. — Или, может быть, мне имеет смысл самому позвонить вашим родителям и побеседовать с ними об условиях вашего проживания? И отворачивается от шумного наглеца, оглядывая оставшихся подопечных и мысленно прикидывая, как их расселить. За спиной слышится шумное сопение, потом Рулен выхватывает из кучи сумок свою, набитую так плотно, что кажется, она вот-вот треснет, доволакивает ее до комнаты и громко хлопает дверью. Шурф едва заметно морщится и ставит напротив его фамилии цифру «один». Это будет долгая, очень долгая смена.