О той стороне, откуда приходит солнце, жизнь и мрак...

Размеренные, чёткие, через равное число минут, даже секунд, удары. Отточенной временем и числом рукой. Гулкие, громоподобные, разносимые кладкой камней в стенах и густой, словно замоченной в чём-то, пыльной взвесью в воздухе. Удары тяжёлого молота об огромный массивный колокол. Свист плетей, выбитых из кожи, и явно не в один хвост: только они так рассекают воздух – с усладой для ушей надсмотрщиков и устрашением и жгучей болью для узников. Невыносимо звонкий, едва не срывающийся на визжание, скрежет машин, механизмов, редко смазывавшихся маслом – лишь бы работали, а так ещё и лучше: страшнее. Долгий надрывный хруст костей, натяжение связок, вылет конечностей из суставов. Дикий визг, ор, стоны. До разрыва связок – теперь в горле. Вот, началось… Крысе казалось, будто вернулась она в свою камеру, казалось бы, уже ставшую родной – глупости; будто снова вокруг казематы с другими узниками, ещё иные – в пыточных. Стража по коридорам – вот, вот же топот тяжёлых, крепко сбитых сапог, но сейчас почему-то над головой. Недовольное их бурчание, но теперь с тонкими нотами отчаяния в голосе. Но всё далеко и тихо, для травницы непривычно, чтобы так тихо. Казалось, кто-то горячий воск в уши залил: всё как сквозь пробку. Она сама не знала – рассказывали. Девушка из известного места, всего-то на пару часов в камере с Крысой, а о стольком поведала… Лекарка всё глаза прятала и сама краснела, а та заливалась – и словами, и слезами. Вот что-то не исполнила для важного гостя в городе - сюда попала, поплатилась, по-всякому и не однажды. Уши были последней мерой, когда девка уже надоела тюремщикам. Вопросов она не слышала – а их и не было – сама разболтала, то ли легче от этого было. Потом исчезла. Крыса ей что-то нашёптывала, да так и не помогла: и не смогла бы. Но и запомнила только, что это жутко больно: горит всё и, кажется, разъедается изнутри, и неслышно потом ничего или плохо. А может и правда? Поймали их, по камерам разбросали, а ей ещё и уши… Удары колокола тут переменились: из ровных – в один длинный и три коротких, так о сбежавших пленниках возвещают. Говорили, много лет такого звона не слышали: попытки сбежать были глупыми и потому редкими. Вдруг врали? Уши Крысы вдруг, и правда, сильно загорелись, но только кончики. И всё сильнее и сильнее. Она вдруг резко дёрнулась и проснулась. Приоткрыв глаза, с трудом, но осознала, что полулежала на коленях Леголаса, голова её покоилась на его же плече. Видно, так и спала. Уже второй раз. Крыса тут схватилась пальцами за уши, царапая их острыми обломанными ногтями, отдёрнулась от царевича, сбросила его руки со своих плеч, дёрнув ими, и немного отползла в сторону на коленях. Уши свои она, наконец, отпустила, убедившись в их невредимости, и теперь обнимала себя руками, пытаясь отогреться. Леголас не проронил ни слова, только с плохо скрываемыми болью и сожалением смотрел на Крысу, пока та, недоумённо хлопая глазами, привыкая к резавшему их свету от пылавшего факела, осматривала небольшую комнатушку, в которой они сидели. Сущий закуток, ни шириной, ни длиной не более коридора с подвешенными, где беглецы шли ранее. Услышав вдруг шумный всхрап спавшего совсем рядом Арагорна, лекарка вздрогнула, потом, поняв уже, что это было, облегчённо вздохнула и повернула своё бледное личико к лихолесцу. Всё то время, пока девушка спала, эльф с вовсе не постыдными для него нежностью и заботой смотрел на неё и думал. В его светлой голове беспокойным роем жужжали разные мысли, перебивавшие одна другу. Он не мог взять в толк, сколько же должна была пережить эта деревенская знахарка, чтобы морщинка меж её бровей не разглаживалась во время сна, но даже ещё больше проявлялась. Чтобы к столь юным годам она стала бояться людей. Чтобы попала в темницу. За что? Догадок было много. Но юноша не желал им верить вовсе. Охрипшим от молчания голосом он прошептал: - Пить хочешь? Крыса робко кивнула. Она не боялась Леголаса, что было довольно странно для неё, очень хотела верить ему, но всё дичилась и упорно избегала без сильной необходимости смотреть ему в лицо, а в глаза в особенности. Это была привычка, крепко засевшая после проживания в проклятом городе, ну, или сама Крыса себя в этом убеждала. Да и вся ситуация казалась девушке немного неловкой. Царевич протянул ей кожаную фляжку, что раньше висела на поясе Арагорна, прежде выдернув тугую пробку на плотном ремешке. Крыса осторожно ухватилась ближе к горлышку, стараясь не коснуться пальцев Леголаса своими. Медленно поднесла бортху к губам, широко распахнутыми глазами смотря на него. Пролила немного - меньше, чем на глоток, даже - прохладной жидкости, отдававшей на вкус сырой кожей, себе в рот. И сразу отдёрнула бурдюк, языком перекатывая влагу и мучительно долго смакуя её. Но вдруг вцепилась во флягу крепче и пальцами – до посинения, и губами, зажмурив глаза и резко запрокинув голову, мерцая острым подбородком, и стала жадно глотать питьё, благо стекавшее небольшими порциями. Пила, судорожно вздрагивая горлом при глотании и иногда тихо, протяжно мыча почти стоны наслаждения. Правда, не долго: Леголас тотчас спохватился и остановил девушку, оторвав сосуд от её губ и немного облив при этом подбородок. Ему пришлось немного сжать ей щёки и рот, чтобы сделать это: несмотря на всю внешнюю хрупкость, лекарка оказалась довольно сильной для своего телосложения. - Тише-тише, - проговорил Леголас, закупорив бортху и аккуратно пристраивая его ко всем их сложенным в одну кучу вещам. – Прости. Понимаю тебя, но мы должны беречь питьё. Кто знает, сколько идти ещё придётся, - губы лихолесца тронула слабая улыбка, стоило ему поднять глаза на Крысу. Она сидела, немного потупив голову; с её чумазого подбородка срывались редкие мутные капли, тяжело падавшие на пальцы девушки, сцепленные в замок на её коленях. Юноша ухмыльнулся и осторожно утёр ладонью нижнюю часть лица Крысы. Та невольно отпрянула. Странный свист, протянувшийся по полу катакомб вслед за тонким ледяным сквозняком, заставил девушку резко обернуться к двери и мелко задрожать от страха и холода. А Леголаса молча обнять лекарку за плечи и снова притянуть к себе, согревая её и успокаивая. Она опять вздрогнула, но вырываться не стала, только уткнулась царевичу в подбородок затылком и сама ухватилась ледяными пальцами за его плечо. В комнатке опять разлилась тишина. Они оба всегда упорно молчали, прежде чем начать долгий разговор. Это становилось постоянным и привычным. И совсем не нравилось Крысе. Она вдруг прервала тишину вопросом: - И долго я спала? - Да, наверное. Но это как посмотреть. Ты, я думаю, какое-то время без сознания была от увиденного, потом только заснула, - царевич почему-то принялся осторожно гладить девушку по голове, на что та удивлённо взглянула на не заметившего этого эльфа, - мы успели пять или шесть коридоров пройти, пока на это закуток не наткнулись. Остановиться решили. Потом, кто знает, где и когда удастся отдохнуть. Я немного подремал, теперь и Арагорн. Ты очнулась вскоре, как он уснул. Леголас немного помолчал, ожидая ещё вопросов. Но потом тихонько фыркнул и продолжил: - Жутко здесь. Даже на Тропах Мёртвых было не так. Тебе, наверное, немного повезло, что не видела всего. Не думал я, что люди на такое способны. Это словно… Тут лекарка перебила юношу, не желая слушать о живых трупах, растлевающихся на стенах подвала: - Что было во фляге, царевич? Не вода – точно. Вкус незнакомый и немного странный потому, наверное. - Вино пополам с водой, - лихолесец горько вздохнул, поняв свою оплошность. Хотел ведь как лучше, а вышло… Пытался отвлечь девушку от окружившего их сейчас мира, от страха её, от мрака, да неудачный способ выбрал: о нём же говорить. Вообще в этом городе сразу с прибытия их, а сейчас и ещё сильнее, что-то неладное с ним творилось. Разум затуплялся, силу эльф свою плохо чувствовал. Он терял себя в этом городе. В голосе, мыслях, движениях словно появлялись новые нотки. Царевич начал гнить. Город пускал в эльфа свои осклизлые щупальца, врастая в него и заражая. Леголас откашлялся. - Это лучшее в дороге: вода не загнивает, вино не туманит разум. Ты его, выходит, не пила? Хотя какое оно тут… Самое лучшее из Дорвиниона – отец мой так говорил по крайней мере, - царевич отвлёкся, замечтавшись, - оно стоит того, что о нём говорят. Ты погостишь в Северном Эрин Ласгалене, как выберемся, попробуешь?.. Крыса едва не отпрянула, нахмурившись: - Не стоит меня так опекать. Я не настолько ведь ребёнок, - она пожала плечами. – Вот ты говоришь: выберемся. А как дальше, после города? Что делать будем? - Мы в город втроём с Арагорном и Эомером входили, и нескольких воинов с собой взяли. Элессар, ну, Арагорн, - пояснил Леголас. Девушка кивнула, - Элессар, пока мы шли по катакомбам, рассказывал, что отправил Эомера и солдат с лошадьми обратно в лес, когда они вышли из замка. Одного солдата переодели да на коня Арагорна посадили. Сказали страже у ворот, что один из них в темницу попал по их законам, а другой от ран – мол, волк в дороге напал – скончался. Как-то странно мне, но они поверили… Арагорн отправился за мной. Ему градоправитель наговорил ерунды какой-то обо мне – и рассказывать даже противно. И как надеялся обмануть? Арагорн в эти байки ведь и не мог поверить!.. Быть может, и градоправителю то сказали? Думаешь, нет? – вопросительно изогнул брови царевич, заметив, как Крыса покачала головой. – Наверное, ты права… - протянул он. – Выпустить отказался. К предложению о мире с несильно большим энтузиазмом отнёсся… Не сказать, что они поладили и договорились о чём-то. Элессар недоволен этим. Ах, да, Эомер должен добраться до Гимли с нашим войском, расположившимся в лесу. Они условились: если через пять дней мы с Арагорном не вернёмся, они… нападут на город… Да, я чувствую, хоть и выйдем – ничего хорошего всё равно не будет… А как за стенами города окажемся… Мы ведь так и выйдем? – девушка кивнула, мол, должны. – Не помню, говорила ли ты… Плохой знак. Так вот, как город покинем – в лес пойдём. Там дальше и решим: что и как. А вообще… Ммм!.. Леголас вдруг резко выгнул спину, поморщившись от боли. - Что? – шепнула Крыса. - Спина, - кивнул назад головой лихолесец, - словно опять кнутом ударили, но по всем ранам сразу. Лекарка насупилась, думая, что делать. - Это плохо. И трав никаких… - пробормотала она удручённо. – Да, нужно, и правда, поторопиться. В лесу-то, думаю, найти их можно, - потом воскликнула возмущённо. – Ну, а я? Тоже хороша! И не спросила даже… Царевич дружески потрепал её за плечо, сам уже не чувствуя боли: - Всё в порядке. Спина прошла уже. Да и ты не обязана. Спасибо, что беспокоишься, - он слабо улыбнулся, зная, что девушка если и не увидит этого, то почувствует уж точно. Вдруг Леголас спохватился, едва не хлопнув себя по лбу, порылся в какой-то сумке и извлёк оттуда несколько небольших песчаного цвета галет, завёрнутых в тонкую тряпицу. Протянув одну Крысе, остальные убрал. - Вот, выходит, и я глупец. Решил тебя голодом морить, - неудачно попытался он пошутить. – Поешь. Немного опять, и они отсырели, но всё лучше, чем ничего. Девушка, с благодарностью кивнув, взяла еду. И даже не отпиралась: в подвалах было и голодно, и холодно. А жить, однако, хотелось. Но Крыса чувствовала себя виноватой, считала обузой и лишним ртом, обижалась, что не могла помочь. В тайне жалела о своей потерянной сумке со снадобьями и целебными травами, но даже тогда, выйдя из камеры, не решилась просить отправиться за ней. И, возможно, поэтому теперь, жуя хлебец, отвечала на вопросы лихолесца хоть и коротко, сдержанно, многого не открывая ему – не считая нужным. Он спрашивал о семье, прежней жизни, хотел услышать большее о неожиданной подруге. Но выходило не так успешно, как Леголас предполагал. Узнал он только, что мать Крысы была изнасилована и потом убита Рыцарями Ночи, когда девушке было около десяти лет, и потому с тех пор мужчин она боится. И что она, Крыса, на мать свою похожа и лицом, и характером, и душою. Услышал ещё раз про отца её, мелкого бедного торговца саманом, уехавшего в последний раз в город почти год назад и не вернувшегося более. В его предательство семье девушка верить отказывалась: не таким тот был человеком. Два брата её старших за любимой сестрой не уследили, и она ушла за отцом следом в город и его искать, и людям помогать – о деньгах и не думала даже: считала постыдным брать их за свой дар и способности. А затем Крыса притихла, вспоминая жизнь свою, но не говоря более ни слова, лишь сокрушённо качая головой. О братьях не знала, о себе было больно говорить. Одно хорошо отметил царевич: имени знахарка ни одного не сказала, осекалась всегда, будто боялась чего. Они оба замолчали на какое-то время. Леголас сидел и, суженными глазами смотря на едко дымивший, давно затушенный факел, решал важный и тяжёлый для него сейчас вопрос. И вдруг тяжело вздохнул, отстранил от себя ничего не понимавшую девушку, посадил ровно напротив себя и, смотря ей в глаза и сжимая её пальцы, взволнованно попросил: - Будь мне сестрой, милая целительница. Я обещаю не дать тебя в обиду, спасти, вывести из этого города. Оберегать. Я клянусь отвести в тебя в родную деревню, в свой лес, куда попросишь. Только не бойся: зла тебе не причиню. Мой отец примет тебя. Он долго желал дочь, но мать моя, обременённая Тьмой этих краёв, ушла в Бессмертные Земли ранее, - Крыса от удивления живо встрепенулась, слушая, потом покосилась на Арагорна. Жест этот её эльф понял по-своему и быстро заговорил, - Арагорн – мой друг. Он может глупостью и посчитает, но не осудит. Да и что с того? Просто ты ответь мне. Если нужно время – решай, думай. Только ответь тогда. Лекарка отрицательно замотала головой, широко улыбнулась, едва не рассмеявшись, и вдруг согласилась самой себе на удивление. Леголас сначала немного застопорился: уж очень скорым было решение Крысы, но потом дрожащими руками вытащил из-за пояса тонкий кинжал, сделал пару аккуратных порезов: на своей ладони и Крысы, сложил их, сжал крепко и что-то зашептал на синдарине, чем снова удивил девушку, но теперь ещё и порадовал. - Ну, а имя-то своей сестры, хоть и названой, могу я услышать? – эльф улыбнулся, стараясь взглянуть прямо в глаза девушке, всё прятавшей их, продолжая сжимать её хрупкие ладони в своих. Та отрицательно покачала головой: - Нет. Прости. - Почему не хочешь сказать? – Леголас нахмурился. - Отчего же? Я и сказала бы, - Крыса улыбнулась, - но, зная имя, можно, что угодно с человеком сотворить – уж это мне известно. А здесь слишком много лишних ушей. Юноша резко обернулся на Арагорна, хмурившегося во сне, потом на новообретённую сестру и удивлённо приподнял брови. Крыса, наконец высвободив руки, закрыла ими лицо, почти сразу же согнула пальцы, открыв глаза, но остальное пряча, и быстро зашептала: - Нет, нет. Твой друг ни при чём. Он очень хороший. Я поняла это, как только его увидела. "У стен есть уши" – слышал? – эльф живо закивал. – Вот. Кто знает, что здесь. Ты и сам это понимаешь. Мне-то уже что? Не знаю, зачем прячусь… - Не нужно. Вот выберемся, - царевич протяжно выдохнул. – Идти пора. Арагорн!