Дуб красный, берёза бумажная, клён сахарный

Но как же Гедди и Алекс всё поняли про себя и когда? А тогда, когда Rush начали подготовку и приступили к записи одноимённого дебютного альбома. Ребята начали замечать, что с ними что-то не так. Женщины-то у них были, да только стало происходить что-то странное: они могли оценить их красоту, даже лечь с ними в постель (да, было и такое дело), только, несмотря на то, что они делали тела участников группы горячими, в души всё больше и больше заползал холод. Ли и Лайфсон плохо понимали, что происходит: ведь раньше, когда они только начинали (а начали в 1968), всё было иначе, всё как у всех, ничто не беспокоило, разве что появилась несколько слишком липких и назойливых поклонниц, лезших к музыкантам, когда те совсем не хотели с ними ничего. Но потом началось что-то совсем непонятное, а спросить было не у кого, почитать негде и нечего: ведь в академические библиотеки их бы не пустили ввиду отсутствия студенческих билетов или учёных степеней. И приходилось обо всём думать самим. Первым признаком стало то, что им становилось скучно среди девчонок и поклонниц. Но друг с другом Гедди и Алексу становилось всё интереснее, даже вне студии. Они могли бродить по улица Торонто, заходить в магазины, кафе, даже пивные, рассматривать, что там есть и им становилось весело даже от столь простых вещей. Басист и гитарист заходили в парки и скверы, рассматривали цветы на клумбах, иногда им попадались птицы и звери, вроде ежей, и ребята наблюдали за ними, будто в детстве. Или просто сидели на скамейках, болтая и разглядывая прохожих. Гедди и Алекс могли говорить о любых пустяках, вроде того, кто мог бы стать канадским Элвисом или где лучше всего искать отличную клюкву, у каких птиц самое красивое оперение. Друг другу они почти не надоедали, даже если просто бродили по улицам или сидели в сквере на скамье и смотрели на деревья, улицу и прохожих. Восприятие мира менялось, как в юности, когда внимание захватывали самые красивые девочки класса. Краски становились ярче, звуки--отчётливее и заливистее, всё воспринималось острее и оставляло куда более глубокое впечатление, чем раньше. Гедди и Алекс ждали, когда вновь окажутся в студии или на концерте, будут сочинять и записывать песни или выступать на сцене. Но и тогда случалось что-то доселе невиданное: они то тянулись друг к другу, то боялись подойти, старались держаться на расстоянии, словно стыдясь чего-то. И посреди увлекательной беседы Ли и Лайфсон вдруг замолкали, будто у них иссякали слова и мысли, и начинали смотреть куда-то в пол или на носки ботинок. А потом разговор продолжался с новой силой и яркостью. Дальше было ещё круче: Гедди и Алексу казалось, что теперь не их соединяют не только музыка и опыт аутсайдерства в юности, но у какие-то неизвестные грани молодых и не очень испорченных водкой, наркотой и развратом с группиз душ. Ли и Лайфсону казалось, что когда они сидели на скамейке или у кого-то дома и просто молчали, что их души плавно перетекают друг в друга. Гедди хотелось стать голубоглазым и белокурым Алексом, а его согруппнику--кареглазым и темноволосым Гедди и даже иметь его выдающийся во всех отношениях нос. Ощущение безбрежности и бесконечности, неведомое им прежде, заполняло участников Rush. Потом они начали сниться друг другу. Басист, посыпаясь один в своей квартирке, думал, как же там поживает гитарист, что делает и о чём думает. У Алекса было, как ни странно, то же самое. Это притяжение и отталкивание, стремление друг к другу и стыд перед неизвестно чем, захватывавшим существа Гедди и Алекса, доходили постепенно до крайности, и надо уже было что-то делать, обдумывать, решать. Однажды, когда во время перерыва между сессиями записи, они ушли в какой-то полу-чулан и стояли там в молчании, солнечный луч падал на Гедди, бросая отствет на его своеобразное лицо, пылинки вертелись и кружились в свете, Алекс стоял рядом и глядел на друга. Тут случилось нечто, будто снесли невидимую стеклянную стену, разделявшую их: Лайфсон подошёл к Ли вплотную и взял его худые руки в свои; Гедди стиснул их и долго и удивлённо-испуганно смотрел на него. И тут гитарист снёс остатки стены: поцеловал басиста. Тот, вместо того, чтобы тут же заехать согруппнику в табло, обнял его и уткнулся куда-то в шею. --Али, Али--полупрошептал-полупростонал он. Так они всё выяснили и объяснились без слов, одними действиями. Вечером, после окончания записи Гедди и Алекс шли по домам, на пути стоял скверик. Лайфсон, улыбаясь, набрал охапку жёлтых, красных, зеленовато-бледных, фиолетовых хрустких осенних листьев и вручил её Ли. Тот, в свою очередь, воткнул их часть в белокурые волосы согруппника и потом шёл, бросая любующийся взгляд на Алекса, похожего на какого-то полу-хиппи с длинными волосами, украшенными листьями, всё равно такого милого. Они прощались возле дома, где жил тогда Ли. Лайфсон стоял возле окна, смотря, как басист, улыбаясь, машет ему рукой. Через день Гедди пришёл (по приглашению) в квартирку к Алексу с коробкой пирожных, которые любил его друг, и спортивной газетой. Лайфсон молол кофе на кухне, чтобы угостить им Ли. --Заходи, Диркуш, заходи--радостно произнёс он--услышав звонок и бросившись открывать дверь. На пороге стоял Гедди с коробкой и газетой и улыбался. --Принёс тебе твои любимые и газету с новостями о хоккее и футболе--сообщал он, пока Лайфсон снимал с него шарф. --Заходи ко мне на кухню--позвал он Ли--я тут молю кофе, заварю и его и угощу. Гедди сидел на кухне, втягивая ноздрями запах кофе, варившегося на плите. На столе стояла коробка с пирожными. Возле плиты хлопотал Алекс, следя за кофе и нарезая сыр для бутербродов. --Скоро сварится кофе--сообщил он, повернувшись к другу--а пока посмотрим, что в коробке. Басист открыл её и гитарист обрадованно воскликнул: --Ух ты, мои любимые! Спасибо тебе, Диркуня, дорогой! А я тебе, зная о твоём пристрастии к хорошему сыру, принёс его на дегустацию. Потом они сидели за столом, пили кофе, ели пряный сыр и нежно-сладкие пирожные. После отправились читать вслух газету: Алекс Гедди--про бейсбол, а Гедди Алексу--про хоккей и футбол. Лайфсон тоже приходил к Ли домой и приносил ему любимое печенье и сыр. И там они читали музыкальный журнал, смотрели по телевизору дурацкую передачу, весело комментируя её, дурачились и веселились до упаду. И никто не знал о том, что они устраивают, когда их не видят (пока Нил в щёлочку не подглядел). А что же с Пиртом?--спросите вы--откуда же он, что там у него в прошлом? Каким же было его детство? Наверное Нил не знал наездов на "пятый пункт", так как он--английских кровей. Родился на родительской ферме, провёл там год-другой, потом переехал с папой и мамой в порт Дэлхаус, теперь известный под названием Сент-Катаринс, где родились ещё его брат и сёстры. В четыре года он свалился с трёхколёсного велосипеда и полетел кубарем в ямку, отделанную гофрированным железом. Но этот факт не отбил в нём тяги к путешествиям. Тем более Пирты в Дэлхаус переезжали из дома в дом и с улицы на улицу. Папа его продавал сельхозтехнику, а мама была работницей на чулочной фабрике. На заднем дворе их дома росли груши, которых маленький Нил так наелся, что во взрослом возрасте не мог есть. А за домом постиралось поле, где летом так было хорошо в прятки играть. В детстве он часто оставался у строгой, но по-своему доброй бабушки, игравшей на органе. Мальчик сначала пошёл в садик, потом в школу, вокруг которой лежали поля и росли деревья. Однажды Нил упал с одного из них на сломанную ветку и распорол руку, отчего на ней остался шрам. Летом он играл с братом и сестрой и друзьями в лесочке и в поле, а также бегали к железнодорожной станции смотреть на поезда. А ещё он чуть было не утонул в реке. А ещё подросший Пирт записался в библиотеку и бегал туда за книгами, погружаясь в новые миры. Одно было плохо: когда наступала зима, Нилу приходилось выслушивать, что он ненастоящий парень. --Да этот Пирт ненастоящий мужчина, а трус--говорили про него. --А почему?--спрашивали интересующиеся. --Да потому, что в хоккей играют настоящие мужчины, трус не играет в хоккей--отвечали им--а Нил в него как раз и не играет, следовательно--он трус и ненастоящий парень. Да-да, Пирт не играл в него (а в Канаде, сами знаете,--это национальный вид спорта), так как не мог нормально стоять и кататься на коньках. Однажды зимой на катке Нил упал и пытался подняться. Вдруг он услышал женский голос: --Вставай, вставай, если трудно--могу помочь. Пирт поднял голову и увидел перед собой белокожую девочку в серо-серебристой шубке и такой же шапочке. --Не бойся, я не кусаюсь--улыбнулась она, потягивая пареньку руку--вставай. --Спасибо--произнёс он, поднимаясь--я тут не смог удержаться на коньках. --Я помогу тебе доехать до выхода с катка--девочка держала Нила за руку--не бойся: упасть не дам. Потом Пирт, сидя на скамейке, снял коньки и надел зимние ботинки. Девочка любопытно смотрела на него. --Как же тебя зовут?--поинтересовалась она--меня--Нора. --А меня--Нил. --Как же ты так упал на катке? --Да плохо у меня с катанием. В хоккей играть не могу. --Слушай, Нил--девочка в шубке повернулась к нему--здесь холодно. Давай пойдём в тот домик погреемся. Они зашли в домик, где было тепло и светло. Нил сел на скамейку и стянул варежки с рук, Нора сделала то же самое, а потом сняла шапку и Пирту предстал водопад ярко-рыжих кудрей. Он присмотрелся получше к её лицу и заметил, что черты её тонки, но пропорциональны, брови ресницы отдают золотистым цветом, а глаза--ярко-голубые. --Не ушибся ли ты тогда?--спросила она, будто беспокоясь. --Да нет--ответил Нил, положив руки на колени--а ты хорошо катаешься? --Да так себе--Нора подняла рыжую голову и посмотрела на потолок--бывает, что тоже падаю. А с лыжами у тебя как? --С ними получше, но тоже, бывает, падаю. Особенно когда съезжая с высоких и крутых горок. --Со мной то же самое. --Значит мы схожи в том, что не очень катаемся на лыжах и коньках. Знаешь, меня обзывают трусом и ненастоящим мужчиной, потому, что я не могу кататься на коньках и играть в хоккей. --Да ладно--Нора улыбнулась Нилу--кроме хоккея есть ещё футбол, бейсбол, биатлон, слалом. А с каким спортом у тебя хорошо? --Я на велосипеде катаюсь неплохо--ответил Пирт--а когда стану большим, то хочу и на мотоцикле научиться ездить и на машине. --Так есть же велогонки, мотогонки, автогонки!--воскликнула Нора, тряхнув рыжими кудрями--может тебя ждёт успех в них. Или в биатлоне. Не один только хоккей есть на свете. Скажи, а где ты живёшь? --Да неподалёку. --А я--через несколько кварталов. Они сидели ещё какое-то время, греясь. Потом Нора встала со скамейки, рыжие кудри исчезли под шапкой, а белые тонкие руки скрыли варежки. Нил, вслед за ней, сделал то же самое. Пирт и девочка вышли из домика, где грелись и разговаривали, и пошли подальше от катка, туда, куда вела рыжеволосая. Они расстались в начале неизвестной Нилу улицы возле вереницы домов. --Давай встретимся завтра возле магазина игрушек после полудня--предложила Нора. На следующий день Пирт и рыжеволосая встретились, как было условлено, возле магазина игрушек, куда сразу же зашли, чтобы не мёрзнуть на улице. Нора и Нил с любопытством осматривали витрины, новые игрушки и ёлочные украшения. --Я бы взяла вот эти золотые цветы--произнесла девочка--представляешь, как бы они смотрелись? --К цветам ещё нужны вон те серебряные шишки--добавил Нил--золото и серебро--самое оно для рождественской ёлки. Потом они отправились в сквер, где играли в снежки и лепили снеговичка. Пирт провожал Нору до улицы, на которой она жила. Перед расставанием девочка дала ему бумажку с её номером и сказала, что будет ждать его в субботу. В субботу было солнечно и морозно. Снегу было--только валяйся в нём, играй и лепи снеговиков: зима в тот год выдалась морозная и снежная--прям как должна быть наша. Нора и Нил не пошли гулять в сквер, а отправились в парк--кататься на лыжах. --Давай, давай, вперёд--звала Пирта рыжеволосая-- а я за тобой! Лыжи давались ему лучше, чем коньки. Нил ехал легко и быстро, а вот Нора на одной из троп всё-таки упала. Пирт тут же бросился к ней и стал помогать встать. --Ты не ушиблась?--обеспокоенно спросил он--с ногой как? --Да ничего с ней, не болит, только надо будет снова на лыже ботинок закреплять--ответила Нора, держа Нила за руку и поднимаясь. Он тут же отряхнул маленькую подругу от снега и помог снова надеть лыжу и закрепить ботинок. --Ну что, поехали дальше--звонко крикнула рыжеволосая, сжав в тонких руках в варежках лыжные палки. Нил и Нора встречались зимними днями (обычно выходными) и, даже, ближе к вечерам. Они гуляли по улицам городка, играли в снежки, лепили снеговиков и строили что-то вроде иглу, катались на лыжах и с горок на подручных средствах. И разговаривали о разном. Бывали и в магазинах, которые могли заинтересовать их в столь юном возрасте. Даже зашли на рождественскую ярмарку, где купили ёлочные украшения и пили чай с апельсином, гвоздикой и корицей и конфетами. И будущий барабанщик Rush помнил, что она говорила ему в том домике: если не везёт с хоккеем и катанием на коньках, то повезёт с лыжами и биатлоном, по крайней мере, с велогонками-мото-автогонками. Да вот только...когда пришёл март и солнце начало припекать, а снег--таять, Нора пришла к Нилу, чтобы...попрощаться. --Мы уезжаем--произнесла она, грустно глядя на Пирта--в Калгари, где папа будет работать. Может мы увидимся снова, а может--и нет. Нил молча и печально смотрел на ту, с которой ему было так хорошо и радостно, пусть и недолго. --До свидания, Нора, мы недолго виделись--странно для себя произнёс он. --Возьми подвесик--девочка подошла к нему и протянула кулончик из дерева в виде белки--чтобы помнить. Нил сжал его в ладони. Нора подошла совсем близко и поцеловала юного друга в переносицу. Обернулась на мгновение, чтобы Пирт запомнил её, и побежала туда, где была её улица. Будущий барабанщик Rush проводил её печальным взглядом карих глаз и понурый побрёл домой, сжимая в кулаке подвеску в виде белки. Шло время, и Нил начал слушать по радио популярные песни и тогда у него появилась одержимость ритмами: он начал барабанить по всяким-разным поверхностям. Мама и папа решили отвести его к психиатру, боясь, что их сын болен, но потом решили купить ему ударную установку и отдать учиться на ней играть. Так Пирт начал учиться барабанщицкому делу. А каким же зимним забавам предавались юные Гедди и Алекс? Да самым разным! Взять того же скандального снеговика, слепленного в школьном дворе... --Так, кто из вас слепил похабного снеговика? Признавайтесь!--классный руководитель размахивала указкой, стремясь покарать тех, кто прикрепил морковку совсем не туда, куда надо. --Это всё Вайнриб и Живойнович!--раздался голос с самой задней парты--я краем глаза видел, как они во дворе возились с ним! Гэри и Александр гневно-удивлённо оглянулись: как этот, сидящий в таком месте, мог сообщить про них. Классный руководитель подошла к ним и произнесла: --Так, оба, протянули руки! И ударила по ним три раза указкой. Но вскоре во дворе появились ещё два не менее похабных творения из снега. --Это что ещё такое?--гневно спрашивала классная Вайнриба и Живойновича--опять порнографию разводите? Там же младшие классы ходят! --Это снеговик и его баба. Снежная--отвечали наловчившиеся Гэри и Александр. --А что они делают, не скажете? --А то и делают. Со снежной бабой дело не кончилось. Во дворе опять появились снеговики. --Давайте, давайте, катите комья--кричал Живойнович ещё трём ребятам, решившим поучаствовать в этом деле. Гэри внимательно следил за тем, как работают новенькие участники. --Так, опять эти мерзкие снеговики, да ещё в большем количестве?!--у классной руководителя чуть ли не пар шёл из ушей и ноздрей от злости--так, вы, двое, объясняйте, почему опять налепили там, где младшие классы ходят? --Это снеговичье семейство--отвечал Александр--а что вы там такого заметили? --Что их уже пять штук! --А это снеговик, снежная баба и снеговичата. И это были ещё не все забавы. Стоит вспомнить о коньках, лыжах и катании с горок. С одной из них Гедди и Алекс скатились в очень большой картонной коробке из-под холодильника (или ещё какого-то очень длинномерного предмета). А в другой раз нашли на свалке диванные подушки и скатились на них. Вопрос о том, кто ребят туда пустил, (на свалку) остаётся открытым. А по весне пришли и новые вещи, невиданные, вроде того, что Гедди начал смотреть на свою внешность, особенно на выдающийся во всех отношениях нос. --"Эх, везёт же Алексу--думал он--глядя на себя в зеркало--у него вид получше моего и нос не такой". Они вовсю увлекались игрой на гитарах, кларнете, пианино и басе. Весело репетировали в гараже и подвале у Живойновичей. А когда не играли, и Гедди не пел своим высоким голосом, то сидели в комнате у Алекса и разговаривали, смотрели журналы и книги, а иногда и телевизор. Или слушали пластинки. Как-то раз Вайнриб принёс другу книгу про Индосинезию, Малакку и Цейлон с фотографиями женщин Борнео, Андаманских островов и Папуа Новой Гвинеи. И ребята рассматривали их вместо "Плейбоя", который Алексу так и не удалось принести. --А вот мне андаманка, выходящая из океана нравится--сообщил Гедди, разглядывая фотографию. --А мне больше по вкусу вот эта с Борнео--показывал фотографию на другой странице Алекс. И это ещё не всё. В книге рассказывали и о музыке из тех краёв. Вайнриб и Живойнович рассматривали фотографии барабанов, дудочек и даже, уда. --Я бы их послушал--произнёс белокурый--интересно, как они играют и поют. А ещё в книге рассказывали, как на Борнео представители одной народности используют разные предметы, вроде стрел, плодов, кувшинов и палочек для передачи сообщений о разных вещах. --Эх, мне чего-то захотелось попасть на эти острова--сказал Гедди Алексу--наверное там всё не как у нас в Канаде, даже деревья и цветы другие. --Конечно--согласился тот--у нас пальмы и орхидеи тропические не растут, а у них--клёны и берёзы с земляничными деревьями и соснами. Дни шли, и ребята всё больше и больше думали о том, чтобы создать группу и стать такими как их любимцы. Летом, правда, Алекс уехал с родителями и двумя сёстрами отдыхать к на границу, к Великим Озёрам и Ниагарскому водопаду. Гедди остался один в Торонто. Днём он помогал маме в хозмаге, а вечером играл на басу, пианино и кларнете, думая о том, что будет, когда его друг вернётся. Да, и лето тогда было таким же жарким. Ли лежал под солнцем, покрывавшем его тело загаром. Лайфсон решил, что хватит валяться на песочке, и отправился к воде и бродил по кромке, закатав штаны до колен. Гедди приоткрыл глаза, приподнялся на локтях и принялся любоваться стройным Алексом, его красивыми, крепкими ногами, белокурыми волосами, отливающими золотом на солнце, притягательным профилем из-за которого его принимали за немца или скандинава. Потом басист сел на песок и стал смотреть на след от руки гитариста. И опустил на песок свою ладонь так, чтобы она легла поперёк отпечатка руки Лайфсона. И смотрел некоторое время на следы от их рук. Алекс, находившись по кромке воды, вернулся к Гедди. --Водичка в озерке тёплая--сообщил он, садясь рядом--кстати, а что делает Нил, куда же он ушёл, не пропал ли? Вдруг он попался на зуб гризли или волку? --Ой, что ты говоришь?--басист удивлённо посмотрел на согруппника--вряд ли эти мишки здесь водятся. Но можно пойти поискать нашего замечательного барабанщика, а то он, действительно, что-то к нам не идёт. Вдруг куда-то забрёл. Гедди и Алекс встали и отправились искать Нила.