И благость, и изъян

Леди Энн Дарси причисляла себя к кругу счастливейших женщин Англии. К тому времени, как ей исполнилось тридцать пять лет, она смогла достичь всего, о чём мечтала. Она состояла в браке с любящим и внимательным мужчиной, который относился к ней, как к равной, что было весьма диковинно в свете. У неё был добрый и ответственный сын, милая и добродушная маленькая дочка, прекрасный дом, преданные слуги и довольные арендаторы. Право, ей не на что было жаловаться. Медленно прогуливаясь по садам её великолепного Пемберли, она размышляла о своей практически идеальной жизни. Теперь же, достигнув уважаемого возраста сорока девяти лет, леди Энн обнаружила, что её всё чаще настигает задумчивое настроение, что она могла объяснить лишь мудростью, приходящей с годами и опытом. За последние пару лет раздумий ей удалось найти для себя одну-единственную причину для печали. Когда она впервые прибыла в Пемберли спустя лишь день после того, как оставила в прошлом своё девичество, прошедшее под именем леди Энн Фицуильям, и с восхищением оглядела огромный особняк, она решила для себя, что желает заполнить эти комнаты своими детьми. Пока её молодой муж, мистер Джордж Дарси, помогал ей выйти из кареты, она поняла, что хоть её новый дом и был потрясающим, но ему не хватало жизнерадостности и смеха, и именно этой целью задалась Энн с самого первого дня своего замужества. А кто может лучше привнести жизнерадостность и смех в дом, чем дети? В своих мечтах и юном чаянии она уже заключила, что дюжины малышей будет вполне достаточно. В то время, будучи молодой женщиной, которой едва исполнился двадцать один год, это не казалось чем-то несбыточным, ведь только недавно она обрела то, что ранее казалось ей недостижимым, так что и всё остальное тоже может сбыться. Она всем своим сердцем желала брака по любви, и коли у её избранника будет положение в обществе и средства, тем лучше, но жаждала она любви и уважения. Она страшилась, что её отец, лорд Мэтлок, не сочтёт мистера Дарси достаточно влиятельным или состоятельным. Мистер Дарси обладал большим имением, обширными владениями и богатыми домами, включая Пемберли в Дербишире и собственный дом в Лондоне, а также доход в десять тысяч годовых. Однако ему не доставало связей, в которых был заинтересован её отец. У него не было ни титула, ни желания им обзавестись, хотя имя Дарси было весьма выдающимся, уважаемым и древним, ни каких-либо политических связей с Палатой Лордов. Лорд Мэтлок желал более великородного брака для своей дочери, но влюблённые взгляды его любимой дочери и потенциального зятя смягчили сердце старого графа. Леди Энн знала, что её отец привечает её больше, чем своего старшего сына виконта Генри Фицуильяма, ныне лорда Мэтлока после смерти их отца, и больше, чем её старшую сестру леди Кэтрин Фицуильям, ныне леди Кэтрин де Бёр. Энн была младшей в семье и, когда она смогла познать все прелести жизни при дворе, она была жестоко разочарована в своих наблюдениях: корыстолюбивые и самовлюблённые мужчины, которые видели в ней лишь её красоту, приданое в тридцать тысяч фунтов и статус дочери графа и графини Мэтлок, а не её саму. Она всегда верила, что обладает исключительной способностью видеть насквозь корыстные умыслы людей. Она провела при дворе лишь три года, а уже разуверилась в своих мечтах о любви. Что она могла предложить мужчине, помимо своей красоты, денег и связей? Она считала себя достойной собеседницей, внимательной слушательницей и верным другом, но что она могла знать о том, как понравиться достойному, умудрённому мужчине? Некоторое время она пребывала в унынии, что наверняка заметил её отец, когда в её жизни появился её дорогой Джордж. И какое это было появление! Его высокая фигура была облачена в идеально сшитый тёмный костюм, а на шее был повязан галстук по последней моде, его приятная внешность с тёмными волосами и карими глазами очаровали её, а когда он пригласил её на танец и поразил своим остроумием и сдержанным юмором, она обнаружила, что начала влюбляться. И она была убеждена, что он не был заинтересован в титулах, ведь он обладал достаточным влиянием и средствами, чтобы самому им обзавестись, да и в её приданом он не нуждался, которое он позже пообещал ей использовать лишь для увеличения приданых их дочерей, коль Господь их ими благословит. Совершенно запутавшись, почему в таком случае он проявляет к ней внимание, если ему не нужны ни её связи, ни деньги, она едва не отвергла его кандидатуру на роль потенциального кавалера. И лишь пару недель спустя её озарила мысль, что он заинтересован в ней. В ней самой! Не в леди Энн Фицуильям, дочери лорда и леди Мэтлок, а в ней самой… В милой и немного наивной Энни. Он был заинтересован в ней. От осознания сего радостного факта ей стало трудно дышать. Да, он был не без недостатков. Но более ответственного и щедрого арендодателя она раньше не встречала. И она знала, что из него выйдет заботливый и любящий муж и отец. Сейчас, почти тридцать лет спустя, леди Энн знала, что была права, и единственным её сожалением в жизни, полной любви и счастья, было то, что она так и не смогла подарить своему обожаемому мужу то количество радости и смеха, о котором она мечтала. Конечно же, она подарила ему Фицуильяма чуть более, чем через год после свадьбы. Она была на седьмом небе от счастья, что смогла дать ему сильного и здорового наследника так скоро. Ей было ясно, что сей факт был доказательством того, что в будущем они будут ещё не раз благословлены рождением ребёнка! Маленький Фицуильям Джордж Дарси появился на свет в 1783 году одним прекрасным утром спустя долгие часы мучительных родов, но ничто не могло затмить то всепоглощающее счастье, которое она испытала, впервые взяв на руки своего истошно кричащего мальчика. В тот самый день она поняла, что её дорогой Фицуильям навечно останется в её сердце. За этим радостным мигом последовала череда выкидышей, каждый из которых она тяжело переживала. Неважно, сколько раз Джордж уверял её, что он совершенно счастлив и доволен, имея единственного необходимого ему наследника, Энн всегда чувствовала, что не смогла исполнить свой долг в полной мере. Нет, её вовсе не волновало то, что в свете называли «запасным наследником». Если бы что-то случилось с Фицуильямом, её жизнь была бы окончена. Его невозможно заменить! Но она так мечтала о множестве детишек, и прямо у неё на глазах эта мечта превращалась в пыль. Она уже отчаялась и не надеялась на рождение ещё одного ребёнка. Как же это нечестно! У них были средства и возможности вырастить дюжину детей, если бы Господь им дал их. Но важнее всего то, что она была полна любви и нежности, которыми была готова одарить своих детей! К тому времени, как Фицуильяму исполнилось десять, и целое десятилетие минуло с тех пор, как родился её единственный ребёнок, она опустила руки. Она уверилась, что её сердце может быть наполнено любовью лишь к её маленькому мальчику, и она испытает всё возможное счастье благодаря ему. Она не терпела то видение материнства, которое считалось приемлемым среди светских дам. Ну уж нет, её сын будет расти в любви и ласке обоих родителей. Ни за что на свете она не позволит, чтобы из него сделали трофейного ребёнка, которого показывают гостям, а затем тут же прогоняют в детскую. Она играла вместе с ним, смеялась вместе с ним, пела ему и обучала его, она посвятила свою жизнь его благополучию. Ей было совершенно безразлично мнение света о том, что они с Джорджем слишком хлопочут над Фицуильямом. Он был прекрасным ребёнком, и она была убеждена, что это результат любви и заботы его родителей. И вот, когда Фицуильяму было одиннадцать, лишь через год после того, как она окончательно смирилась с тем, что более детей у неё не будет, она поделилась радостной новостью со своим мужем: она была беременна! Она была прекрасно осведомлена о рисках, ведь ей не удалось выносить троих детей, так что она была особенно осторожна следующие шесть месяцев. Она не позволяла себе по-настоящему надеяться вплоть до того дня в 1795 году, когда она взяла на руки малышку Джорджиану Дарси. Какое счастье и радость она испытала, увидев свою девочку! Она родилась на месяц раньше положенного срока, а роды были много хуже, чем когда появился на свет Фицуильям. Леди Энн остановилась у озера напротив Пемберли, вспоминая тот день, когда она в последний раз приложила все усилия и упала на подушки. Она пребывала в полузабытьи и с трудом понимала, что происходит. Она слышала голоса вокруг, но совершенно не осознавала, кто говорит. Она не знала, где находится и кто она сама, пока не услышала детский плач, который затмил собой весь остальной шум. Какой это был прекрасный звук! И всё же этого было недостаточно, чтобы удержать её в сознании и, проваливаясь в темноту, она взмолилась: — Мой ребёнок! Дайте мне моего ребёнка! Она была уверена, что умирает. Те роды длились почти тридцать часов, и повитухе пришлось использовать инструменты, которых она раньше никогда не видала. Однако, её единственным желанием перед смертью было увидеть личико своего малыша. Повитуха расположила маленький свёрток у неё на руках и сказала: — Вот, ваша светлость, у вас маленькая, но здоровая девочка. Леди Энн взглянула в глаза своей дочери, которая была символом их с Джорджем нескончаемой любви друг к другу. Она не хотела называть её Энн. Их уже было достаточно в их семействе, включая её племянницу мисс Энн де Бёр. Она хотела почтить своего мужа, человека, который любил и поддерживал её через все невзгоды. Она помнила, что хотела назвать Фицуильяма «Джорджем», но её Джордж настоял на традиции семьи Дарси называть наследника девичьей фамилией его матери. Она знала, что «Джордж» не его настоящее имя, но именно так его все звали, потому что имя «Аластер» он невзлюбил. Она была польщена таким жестом, но про себя подумала, что следующего сына назовёт Джорджем, однако этому не суждено было случиться. — Джорджиана, — прошептала она, глядя на красное личико своей малышки. Она была такой крошечной, что ей стало тревожно. — Скажите мистеру Дарси, — обратилась она к повитухе, — что её имя — Джорджиана. — Да, ваша светлость, — сказала повитуха. — И скажите Фицуильяму… В этот момент её память обрывалась. Следующие несколько дней она провела в горячке и совершенно не помнила первую неделю жизни своей дочери. Она помнила, как рядом с её постелью говорили об «инфекции» и «смерти», и она бы поддалась своей участи, если бы не одно «но»: она не успела сообщить повитухе, что нужно сказать Фицуильяму. Она не смогла на последнем издыхании оповестить свою семью о своей неисчерпаемой любви к ним и была полна решимости бороться до конца, лишь бы иметь возможность сказать им об этом. Она проснулась десять дней спустя и обнаружила около себя сцену, которую никогда в жизни не ожидала лицезреть: её муж стоял на коленях у её постели, гладил её по голове и безмолвно молился, пока горькие слёзы текли по его прекрасному лицу. — Прошу… — прошептал он измученным голосом. — Прошу, Энн, — он прижал её ладонь к своим губам, и её пальцы оросили его слёзы. — Не оставляй меня, любовь моя. — Джордж, — прошептала она. Он немедленно поднял на неё взгляд, и она могла увидеть последствия той боли и мучений, которые он пережил: его покрасневшие глаза были обрамлены глубокими тёмными кругами, он выглядел бледным и похудевшим, а на его лице была борода, которую она до этого ещё ни разу не видела. — Энн! О, моя Энни! — воскликнул он, поглаживая её щёку и смотря на неё с такой нежностью, что она поняла, что ей ещё рано умирать. Пару месяцев спустя, когда она полностью оправилась от родов, её муж принял решение, что Джорджиана будет их последним ребёнком, даже если для этого ему придётся до конца жизни более не делить ложе со своей женой и принять на себя бремя целибата. Он не был готов подвергнуть её жизнь такому риску. — Я смогу жить, не деля с тобой ложе, Энн. Но я не смогу жить без тебя, — спорил он каждый раз, когда она пыталась убедить его, что ему вовсе незачем отказываться от близости с ней. — Но почему мы не можем хотя бы спать в одной постели, как обычно? Почему ты уходишь в свою спальную? — как-то спросила его Энн. — Потому что… потому что я не уверен в своей сдержанности, когда я с тобой, любовь моя. К счастью… Или к несчастью… Смотря, кого спрашивать. Доктор установил, что она более не сможет зачать. Рождение Джорджианы нанесло её женскому здоровью непоправимый вред, и по его словам, ей повезло, что она выжила. Она страшилась реакции Джорджа на это известие. Одно дело — принять решение более не заводить детей, и совсем другое — узнать, что это невозможно. Но Джордж был счастлив! Ему отныне не нужно было покидать постель своей жены, и он мог быть спокоен, что её жизни ничего не угрожает. Итак, были ли у неё причины теперь печалиться? По её скромному мнению, ни одной. Даже если бы у неё был выбор, она не смогла бы обрести более счастливую и полноценную жизнь! Фицуильям уже был взрослым мужчиной, которым она бесконечно гордилась. В свои двадцать восемь лет он был невероятно интеллигентным и ответственным арендодателем, а также любящим и добрым сыном и братом. Он был для неё постоянным напоминанием о её первой встрече с Джорджем. С годами он стал его копией! Те же тёмные волосы и карие глаза, тот же волевой подбородок и точёные скулы, та же высокая и импозантная фигура. Её муж был всё так же привлекателен, хоть былая молодость сменилась аурой зрелости, а голова покрылась сединой, которую леди Энн считала очаровательной. Но глядя на своего сына, она видела прежнего Джорджа Дарси. Фицуильям изучал все тонкости управления имением Пемберли с восемнадцати лет, хотя, в каком-то роде, он это делал чуть ли не с самого рождения, и перенял на себя почти всё управление, когда ему исполнилось двадцать пять. На протяжении семи лет Джордж постепенно передавал ему всё больше и больше обязанностей, желая, чтобы Фицуильям, когда придёт время, был абсолютно готов к наследованию и роли хозяина. Теперь Джордж был ему лишь советником в особо сложных делах и порой помогал ему, когда он уезжал по иным делам. Джордж и Энн были рады, что смогли стать свидетелями тому, с какой лёгкостью и приверженностью их сын управляет родовым имением. Фицуильям любил свою семью и дом и будет продолжать чтить их всю свою жизнь. В этом леди Энн была убеждена. В нём было заложено глубинное чувство долга перед семьёй, которое леди Энн и мистер Дарси с самого детства взращивали в нём. А Джорджиана, милая Джорджиана, была самой добротой и великодушием. Она выросла в такую красивую и образованную леди, что её мать едва могла поверить, что это её девочка. Однако она не могла отрицать, что они были очень похожи. Джорджиана унаследовала комплекцию леди Энн: голубые глаза и светлые волосы, тонкую и деликатную фигуру. В свои шестнадцать лет она ещё не до конца переросла угловатую девическую фигуру и не успела обрести женственные очертания. Она была наивна, мила и невероятно стеснительна среди незнакомых людей. Её печальный опыт с мистером Джорджем Уикхемом прошлым летом оставил на ней свою печать в виде неуверенности в себе и боязни всех окружающих. Неужели она не справилась с ролью матери молодой неопытной девочки? Покачав головой, она продолжила свою неторопливую прогулку. Нет, она сама несколько раз ругала Джорджа и Фицуильяма за то, что они винят в произошедшем себя, так что и себя винить она не собиралась. — Может, ты и негласный хозяин Пемберли, Фицуильям, но Джорджиана всё же моя дочь и моя ответственность, — сказал Джордж. — И моя младшая сестра! А посему забота о её благополучии — это моя прямая обязанность! Я ближе ей по возрасту, и она должна была видеть во мне наперсника! Тот факт, что она не доверилась мне, лишь доказывает, что я был ей недостаточно хорошим братом, — спорил Фицуильям. — Довольно, вы оба! — закричала леди Энн. — Ваши ссоры лишь сильней расстраивают Джорджи и заставляют её чувствовать себя виноватой. Бессмысленно перекладывать на себя вину. Единственный, кто виноват в случившемся, это Уикхем. — Вот именно, Уикхем! Мой крестник… — Джордж сокрушённо вздохнул. — Ты пытался меня предупредить на его счёт, Фицуильям, а я не слушал. Я считал, что твои слова были продиктованы ревностью, и доверился своему суждению. Если всё произошедшее и научило меня чему-то, так это доверять твоему благоразумию. Прости меня, сын. — Нет, я должен был… — покачал головой Фицуильям. — Фицуильям, я не желаю более слышать и слова по данному вопросу. Теперь наша задача состоит в том, чтобы вернуть былую жизнерадостную Джорджиану. И не смейте начинать этот глупый спор о том, кто виноват в случившемся, — предупредила их леди Энн. — Ты, как всегда, права, моя дорогая, — согласился Джордж, взяв её за руку и поцеловав ей пальцы. — Да, мама, — кивнул Фицуильям. Леди Энн глубоко вздохнула, возвращаясь обратно в Пемберли. Её нежная и ласковая дочь ещё не до конца оправилась, даже теперь, почти целый год спустя. Она испытала некоторое облегчение, когда Джорджиана признала, что на самом деле не была влюблена в Уикхема, и понадеялась, что в таком случае она скорее оправится. Однако, хоть Джорджиана не страдала от любви, но была бесконечно разочарована в себе и чувствовала сильную вину за то, что могло бы произойти, не навести её Фицуильям так внезапно в Рамсгейте. Нельзя отрицать, что сейчас она была более весела, но её преследовало постоянное чувство вины и неуверенности в себе. И без того стеснительная девочка стала почти затворницей и постоянно нуждалась в поддержке и утешении. Тот факт, что у неё не было подруг её возраста, тоже не помогал ситуации. Манерность и жеманность светских дам пугали её и, хоть она всегда могла положиться на свою семью, ей было трудно поверить, что кто-то может желать её компании без какого-либо умысла. Звук приближающейся кареты заставил леди Энн вынырнуть из своих размышлений и оглянуться, когда она уже была на пороге своего дома. Она была осчастливлена видом знакомой кареты с гербом её семьи и именем Д’Арси. Она остановилась в ожидании, когда джентльмены выйдут из экипажа и направятся к ней.