Последнее желание

~*~ Солнце ясное, засыпай. Друг мой милый, баю-бай. Отдохнет душа твоя В этом длинном конце дня. О летнем небе помечтай И скорее засыпай. Восход сменит сей закат, Завтра утру будешь рад. Отдых этот в благодать. Друг мой милый, надо спать. - Vertical Horizon ~*~

Первым круг друзей покинул Мицукаке. Прервав объятие и встав на ноги, он вытер слезы с лица; недвижно, в молчании, он еще долго стоял над рыдающими товарищами, прикованный взглядом к лежащему в крови телу Нурико. Он всегда был… таким красивым. Безупречная белая кожа, глаза, полные жизни и красок, как и сам Нурико, но теперь… Горло свело от вновь охватившего чувства горя, и тонкая линия пролегла меж бровей целителя. Теперь его кожа была испачкана кровью, потом и грязью, вся в пятнах темнеющего красного. Его спутанные волосы прилипли к бледному лицу и целыми клоками были окрашены в коричневый цвет от крови. Его одежда, которая всегда была идеально выглаженной и чистой, теперь была разорвана в клочья и, боги, кровь… Кровь была повсюду. Не осознавая, что делает, Мицукаке медленно шагнул в сторону Нурико. Он не знал ни того, что будет делать, добравшись до него, ни того, откуда в его голове взялась мысль, что он может что-то сделать… но он вдруг опустился на колени рядом с телом, протянул руку ладонью вниз и, закрыв глаза, собрал в ней всю свою энергию, как вдруг… Алое... сияние. Исходит… от меня? В груди разливалось теплое чувство, как будто энергия исходила из самого центра его бытия. Она лилась из него, начинаясь покалыванием в руках и ногах, проходя через мозг и, наконец, соединяясь в кисти его руки. В ней он чувствовал, как энергия оставляет его, как она проходит сквозь кожу и изливается наружу. Раскрыв глаза, он с удивлением стал смотреть, как выглядывающие из груди Нурико ребра срастаются и встают на место. Ранка на прокушенной губе стала затягиваться, впитывая кровь туда, откуда она появилась, и даже раны и царапины на руках и ногах стали сменяться безупречно белой, гладкой кожей. Как под дуновением невидимого ветра, волосы Нурико затрепетали, и пятна крови стали исчезать с шелковых фиолетовых прядей; даже рубашка стала срастаться, а пуговицы покатились по паркету и встали на место. Когда работа была окончена, Мицукаке сел на пол, пораженно затаив дыхание, и долгое время разглядывал свою руку: горящий на ней символ, вбирающий назад исходящую из него энергию. Позади послышалось движение; он почувствовал присутствие своих друзей, когда на плечо ему легла ладонь, но ни он, ни кто-либо другой, не заговаривал еще очень долго. Потому что… Нурико был снова прекрасен. Кровь исчезла, открывая взору мягкую, безупречную кожу, - бледную, но все еще хранящую в себе тепло жизни… как будто… - Он как будто бы… спит, - прошептал Тирико. Повернувшись, Мицукаке посмотрел в глаза мальчика. Остальные стояли рядом, все еще держась друг за друга, и их лица жгло от горьких слез, но целитель едва ли видел их, смотря лишь на того, кого любил как сына. Он был так юн… Куда взрослее своего возраста, да, но так чертовски молод. Столкнуться с чем-либо подобным и на всю жизнь остаться с отпечатком смерти в памяти в таком раннем возрасте… Никто не должен быть подвергнут такому – ни один ребенок. Но он пришел сюда сам, разве не так? Простой ребенок… - Что-то сердито напряглось внутри. – Да какая разница? Одно дитя стало свидетелем смерти… другое стало ее жертвой. Восемнадцать. Он сам был ребенком… Но даже праведный гнев не затмил его первую мысль. Тирико, никогда не встречавший никого из присутствующих здесь людей и не имевший никакой эмоциональной связи с Нурико, пришел сюда, рыдал вместе со всеми, и никого это не смутило. Но, даже зная это, он не считал сей факт странным, - и не важно, как отчаянно он пытался убедить себя в том, что тот должен быть таковым. Он просто таким не был. Тирико знал. Знал, как и он сам. Как и все они знали. Но как? Откуда? Что это, - то, что связывает нас с Нурико – друг с другом? Как все мы… почувствовали это? И как, – когда некоторые из нас едва знакомы, – как можем мы цепляться друг за друга, будто… будто члены семьи… и не чувствовать смущения или неловкости? Как могу я думать, будто знаю этих людей всю жизнь, когда вижу кого-то из них впервые? Его глаза вновь опустились к ладони, все еще теплой от горевшего на ней символа, но пустой сейчас - без знаков и надписей. Эта сила. Всё, определенно, связано… с ней. Мы – части чего-то большего, так ведь? Мы все. И… - Миака, - раскатистым голосом произнес Мицукаке. Он поднял руку той стороной ладони, где еще недавно был виден символ, и повернулся взглянуть на девушку. Она все еще держалась за Хотохори, но стояла уже самостоятельно и глядела на него с подобием надежды в глазах. - Ты ведь знаешь... что это было? Не так ли? Но, однако, она не ответила, лишь все больше задыхаясь в рыданиях, и он понял, что сейчас не время для расспросов. И он, и все эти люди были сейчас на грани психического и эмоционального истощения, едва держась, чтобы не пасть духом. Он понял, что и Титири осознал это (их взгляды встретились, быть может, на секунду), и понимание это ясно читалось в его глазах. Титири тихо кивнул. - Идемте, - сказал он мягко. – Миака, Таски, Тирико, я отвезу вас домой. Пусть… пусть Мицукаке закончит здесь со всем. - Его темные глаза взглянули на Хотохори с Тамахоме, вдвоем поддерживающих Миаку. – Тамахоме, как ты добрался сюда? Парень поднес руку к покрасневшим глазам и потер их, прежде чем ответить. - Я… за рулем. Я могу… - он прочистил горло и глубоко вдохнул, набираясь сил. – Я могу отвезти Миаку домой. - Нет, - прошептала она. – Только не домой… Пожалуйста… - Тогда ко мне, - сказал Хотохори. – Мест для сна хватит на всех, и… - Его голос стал тише, когда полный боли взгляд проследовал к Нурико. - Думаю, всем нам есть, о чем поговорить. Титири кивнул. - Хорошо. Тогда пусть Тамахоме с Миакой едут с тобой, а я… - Нет, - внезапно прервал его Хотохори. Он моргнул, испугавшись напора собственного голоса… но, смягчившись, он обратился к Титири с мольбой во взгляде. – Я... я бы хотел остаться. Нурико… нельзя оставить так, на полу. Я бы хотел остаться. Если никто не против. Мицукаке поднялся на ноги, вытирая руки о ткань джинс, несмотря на то, что чудесный ветер стер с каждого из них даже мельчайшие частички грязи. - Хорошо, - заключил он голосом, громом раздавшимся в тишине. – Хорошо. Мы с Хотохори останемся здесь… и обо всем позаботимся. Тамахоме, Титири… - Целитель закрыл глаза, и горькая складка пролегла меж его бровей. - Отвезите их отсюда. Мы последуем за вами, как только сможем. Когда все уехали, Мицукаке пробормотал что-то про вызов полиции и скрылся на кухне, оставив Хотохори одиноко стоять в прихожей, обнимая себя за дрожащие плечи. Он не плакал – уже нет – но вокруг него был жуткий холод, бегущий мурашками по спине и конечностям. Он был вымотан, как если бы пробежал марафон, и только сейчас пульс стал утихать. Щеки все еще были мокрыми от слез, и влага собиралась по ним так, что он потянул руки к лицу, царапая ногтями кожу… Хотохори. Сайхитей. Возьми себя в руки. Сдавшись, ты никому не поможешь. Вздыхая, юноша упал на колени, закрывая глаза руками. Он так устал… Но он сжал челюсти. Нет, он не мог оставить Нурико здесь, заставив его лежать, как забытую тряпичную куклу… нет. Он не мог бросить его. Не сейчас. Не в этот раз. С трудом сглотнув, Хотохори заставил себя открыть глаза и побороть усталость в мышцах. На секунду давняя боль охватила его сердце при виде друга, безжизненно лежащего на полу со сложенными на груди руками и глазами, так легко закрытыми, что казалось, будто он просто спит… Держись. Пожалуйста. Пожалуйста, держись! Дрожа всем телом, он нагнулся, просунул одну руку под плечи Нурико, а другую – под колени, и поднялся. Одежда, которой он касался, была мягкой и прохладной, а тепло тела у него на руках почти превратилось в ничто: это действительно было как поднять куклу, и мысли о Нурико, ставшим не более, чем телом, которое можно было переносить с места на место, было достаточно, чтобы нарушить шаткое равновесие, и слезы нахлынули вновь, душа его горло… Держись. Держись держись держись! Не смей зарыдать снова. Не смей! Он с силой закусил губу и почувствовал вкус крови, что немного вернуло его в сознание. Сделав несколько глубоких вдохов через рот, он напряг мышцы на руках и – покрепче обхватив Нурико за колени – прижал бездыханное тело к себе и остановился. Тонкая рука соскользнула с груди Нурико и повисла над полом; Хотохори чуть не ослабил хватку, пытаясь вернуть ее на место, но в конце концов ему это удалось, и прежде чем он стал подниматься по лестнице, ему пришлось еще постоять так, восстанавливая дыхание и справляясь с неизвестно от чего охватившей его паникой. Наконец, он двинулся, и пусть ноша его была легка, каждый шаг давался ему с трудом, - в ногах и животе он чувствовал слабость, что даже начал думать, не болен ли он. Казалось, между каждым его шагом проходила целая вечность: дыхание было рваным и причиняло боль; шелковистые волосы Нурико тихонько касались его рук, и ему хотелось кричать от этого. Когда он понял, что стоит на верху лестницы, перед длинным, просто оформленным коридором из закрытых дверей, обыденность вида слегка успокоила его. Все хорошо. Все хорошо. Успокойся. Пожалуйста. Успокойся и иди вперед. Чем быстрее ты пойдешь, тем скорее… все кончится. Мягкий бежевый ковер контрастировал с низко висящим потолком, создавая впечатление, что Хотохори тонет в полу, оставляя следы ног с каждым шагом. Однако ему пришлось сделать всего пару шагов, прежде чем вид первой двери заставил его остановиться и послал новую волну дрожи по спине. Его родители... Господи, они же не знают. Они ничего не знают! Кто-то должен позвонить им… Он с силой зажмурил глаза. Образ счастливой семьи, запечатленный на фотографии в гостиной, прошелся по его разуму, как кинжал. Слезы набежали на глаза и стали стекать сквозь ресницы прежде, чем он успел остановить их, и какое-то время это было все, что он мог делать, не падая на пол и не срываясь – потому что это было именно то, что ему действительно хотелось сделать. Потому что, боже… боже… как ужасно, выехать из города, чтобы повидать одного сына, и, вернувшись домой, обнаружить другого… Они уже потеряли одного ребенка. Как же они справятся с вестью о потере второго? Сотрясаясь, он открыл глаза и поспешил в комнату Нурико, едва справляясь с собственными движениями от горя. Слезы срывались с ресниц и, скатываясь по щекам, скапливались на губах, наполняя каждый шаг вкусом слез и страданий. Наконец он раскрыл дверь. Прохладный воздух с запахом лаванды, наполнявший комнату из открытого окна, нахлынул на него, и его внезапно стало трясти так сильно, что он собрал все свои силы, чтобы не упасть и не уронить Нурико. Каким-то образом он оказался у кровати: на ней были разбросаны какие-то листы, а две подушки у изголовья еще хранили отпечатки плеч друга, – и опустил свою ношу на нее. Но тотчас, как его руки стали свободны, он потерял баланс и упал на пол. Хотохори ухватился за край кровати, не давая себе упасть полностью, но больно ударившись коленями, он даже не осознал, как зарыдал еще сильнее. Он прижался лбом к матрасу и зажмурился от слез. Это не помогло остановить ни их, ни громкие всхлипы, содрогающие его, но так он хотя бы не видел лежащего рядом с ним Нурико: с одной рукой, покоящейся на сердце, и всем своим видом будто говорящего миру, что в любой момент он может встать, моргнуть пару раз, улыбнуться и… Его нос горел, и щеки были горячими от слез; каждый вдох был судорожным, а выдохнуть удавалось только между приступами плача. Он был даже нерационально рад забитому носу, потому что так он не чувствовал запах лаванды, исходящий от разбросанных по кровати листов и самого Нурико, который лишь усиливал чувство утраты. Потому что Нурико больше нет. И он никогда не вернется. Не важно, сколько он думал об этом, ничего не менялось: эта мысль вертелась у него в голове, складываясь в математическое уравнение, которое он не мог выстроить по-своему, и это ввергало его в отчаяние, опускало руки и отнимало все силы. Как кто-то может еще минуту назад быть рядом, а уже в следующую – исчезнуть? Как могло все так измениться за одно утро? Как мог я не быть рядом, когда ты так нуждался во мне? Нурико? Если бы я был рядом, все было бы по-другому – вдвоем мы бы справились! Как ты мог оставить его одного? Как? Я не понимаю… - Как же так, - прошептал он сквозь слезы, сжимая в руках спадающее одеяло так, что побелели костяшки пальцев. – Как же… так… Я пойду в школу, но тебя там не будет... Я-я пойду на бал, но без тебя. Выпускной. Без тебя. Тебя там не будет... Его мышцы напряглись от гнева, и ногти впились в ладони сквозь одеяло, но боль была облегчением – потому что этого не должно было произойти. Нурико пострадал. Нурико погиб. И почему? За что? Ни за что! Все потому, что какой-то сумасшедший взял и… Да что он вообще сделал?! Почему? Все было абсолютно бессмысленно… Вот почему это так меня злит! Потому что этого не должно было быть. Это не должно было случиться! Так почему же случилось? Трясясь уже от злости, а не от горя, Хотохори открыл глаза и поднялся, вытирая лицо сжатыми в кулаки ладонями. Вглядываясь в раскрытое окно и захваченный собственными эмоциями, он не сразу осознал, что его шея горит, но алое свечение привлекло его внимание. Гнев отступил, оставив вместо себя чувство пустоты и усталости. Медленно, набирая скорость с каждым шагом, он стал подходить к туалетному столику у стены напротив и с волнением заглянул в зеркало. И именно там, где по его чувству должно было что-то быть, он увидел сияние... Пораженный, Хотохори тихо приблизился к зеркалу, касаясь двумя пальцами левой стороны шеи и наблюдая, как в отражении разливается светом красный символ. Когда… когда ты спас Субоши… Его взгляд скользнул к отражению кровати и неподвижно лежащему на ней телу. - Когда ты спас Субоши, - прошептал он, - на твоей груди… был… Ему вдруг показалось, что зеркальная гладь замерцала, как поверхность реки дрожит, стоит бросить в нее камень. Само зеркало не двигалось, но отражение, казалось, взволновалось, превратив все внутри него в безумный зеркальный карнавал… А затем, также внезапно, как началось, движение прекратилось, и все стало неподвижным вновь. Он все еще напряженно вглядывался в зеркало, подняв руку, чтобы коснуться его, как вдруг образ Нурико пошевелился, приподнялся и сел. Застыв от шока, единственное, что он мог делать – это продолжать смотреть. Мысль повернуться даже не пришла ему в голову; руки безвольно упали, и дыхание замерло в груди, не вырываясь, даже когда он увидел, как отражение Нурико в зеркале зевнуло, потянулось и пару раз моргнуло, как бы стараясь прогнать сон. Затем, как если бы только заметив, что он не один, Нурико повернулся к стоящему у столика другу и улыбнулся. Это было слишком. Слезы вновь заполнили глаза, скатываясь по и так уже мокрым щекам. Улыбка тут же исчезла, и тонкие брови Нурико удивленно поднялись, скрываясь под прядями фиолетовой челки. И сквозь волнующуюся стену слез Хотохори увидел, как юноша спустил ноги с кровати, встал и стал подходить к нему. Было что-то странное в том, как он двигался, - конечно, если не брать в расчет то, что он двигался вообще. Его руки, казалось, поднимались слишком легко, а ноги ступали еще грациознее. Это скорее напоминало борьбу с возможностью взлететь вверх на каждом шагу, как если бы он был астронавтом на луне, и только хмурое выражение лица, казалось, возвращало его на ковер. - Хотохори-сама? – Несмотря на то, что юноша стоял рядом с ним, - так, что можно было протянуть руку и коснуться его, - он не чувствовал даже малейшего смещения воздуха или движения. Он слышал тихие вдохи и выдохи, легкий шорох одежды, но все это, казалось, доносилось из зеркала, а не из окружающего его мира. Это видение. Простое видение, да? Оно не реально. Черты Нурико смягчились легкой улыбкой, и – как он увидел в отражении, – невысокий юноша приблизился и обвил руками его грудь. И сон это был, или реальность… но Хотохори почувствовал это. - Корин однажды сказала мне, - проговорил Нурико, прижимаясь щекой к спине молодого человека, - что если что-то, что ты видишь, всего лишь сон, это не значит, что он не реален. И я только сейчас понял… что она имела ввиду. Он столько всего хотел сказать: столько всего спросить, узнать… Но только он решил заговорить, как тепло объятий Нурико стало еще сильнее, и все, что он смог вымолвить, было: - Нурико… Мне так жаль... Грудь друга слегка касалась его спины, поднимаясь и опускаясь в спокойном ритме. - Не сожалейте, - ответил он после недолгого молчания, и улыбка вновь слышалась в его голосе. – Я видел ее, Хотохори-сама. И я… умер, защищая Миаку, как и тогда. Как и... все мы тогда. Воспоминания не вернулись к нему – не полностью. Но где-то в глубине подсознания слова Нурико откликнулись чем-то знакомым и правильным, и прежде чем он смог понять, откуда ему это известно, картина, возникшая перед глазами, заставила все мысли раствориться в ней. Его взору предстала комната, уходящая ввысь своими стенами и наполненная запахом, который можно было описать только как древний; и что-то было у него на голове – небольшое, но тяжелое… - В Куто, одна? – прокричал он, понимая, что только высокий воротник скрывал ото всех вспыхнувший символ. Он поднял глаза от сжатых в кулаки ладоней, и замеченные им красный ковер и необычной формы обувь, равно как и множество других людей, находившихся в комнате, ушли на второй план на фоне того, кто стоял перед ним на коленях. Их разделял длинный ковер, но у него не было сомнений по поводу того, кому принадлежали эти мягкие фиолетовые волосы, заплетенные в длинную, касающуюся пола косу, и голос в последовавшем ответе, - тихий в раскаянии, но такой теплый… - Прошу простить, Ваше Величество. Мы были с ней… И, как падает занавес, картина исчезла, возвратившись назад на задворки сознания, но оставляя понимание того, что каким-то образом, где-то он был чем-то большим – больше, чем представляют сейчас собой его тело и эта жизнь. Он был чем-то… большим. Так же, как и, - понял он с тихим вздохом, - Нурико. Он едва успел об этом подумать, как позади него раздался тихий смех, и Нурико сжал его крепче. - Этого достаточно, для начала, - сказал он подбадривающее. – Вам не нужно помнить все, Хотохори-сама. Не думаю, что это помогло бы Вам чем-то. Но, Хотохори-сама. Сайхитей. – Его голос вдруг стал серьезным, и когда молодой человек вновь взглянул в зеркало, он встретил настойчивый взгляд фиолетовых глаз. Сильные и в то же время нежные руки Нурико все еще обхватывали его грудь, но юноша поднял голову так, что его подбородок теперь покоился на плече Хотохори. – Сайхитей, - повторил он почти шепотом, и на этот раз Хотохори был готов поклясться, что чувствовал тепло его дыхания рядом со своим ухом. – Все еще не кончено. Миака все еще в опасности, больше, чем когда-либо, и пусть я спас ее… тогда… - Он покачал головой. – Вы нужны ей, Хотохори-сама. Быть может, больше, чем когда-либо. Даже если Вы не понимаете, зачем, Вы должны быть рядом и защищать ее, иначе они найдут ее, и тогда… - Он покачал головой, глядя ему в глаза. – Мы не должны допустить этого. - Нурико… - Его голос выдавал потрясение. Он вложил в него чуть больше силы, но все равно тот звучал слабо, как у ребенка. – Я обещаю. Конечно же, обещаю. Но… - Он закрыл глаза, пытаясь справиться со слезами, и оттого дыхание его стало рваным. – Мне тебя не хватает, - прошептал он. – Это не справедливо – то, что произошло. - Я знаю, - мягко произнес Нурико. – Хотохори-сама… можете пока не открывать глаза? Он кивнул, чувствуя, как дрожат его плечи, и вскоре на них легли две руки, отворачивая его от зеркала. Ладони аккуратно скользнули по груди на спину, и теплое тело вдруг оказалось в его объятиях, с ощущением волос, щекочущих ему подбородок. Прикосновение, столь нежное и ласковое, сняло все запреты с его тела и мысли о самоконтроле, и в третий раз за день он сдался и заплакал. Нурико лишь крепче обнимал Хотохори, пока тот рыдал, покачиваясь взад-вперед, бормоча слова утешения и поглаживая его по спине. - Шшш, - шептал Нурико. – Тише, тише, Хотохори-сама. Все хорошо. Все хорошо. Я здесь. Тут раздался тихий стук в раскрытую дверь и приглушенный звук шагов по ковру. - Хотохори? – произнес низкий обеспокоенный голос. Мицукаке. Нет. Я не могу… Если я открою глаза, ты исчезнешь! Исчезнешь... Я не могу!.. - Хотохори-сама, - проговорил Нурико, и его голос вдруг стал далеким, не как раньше, - меня уже нет. Вы не можете, - улыбка коснулась его слов, – потерять меня дважды. Но... Слышите? Я всегда буду рядом, даже если Вы меня не видите. И мы встретимся снова. Надеюсь… не так скоро, как в прошлый раз. Помните о моих словах, Хотохори-сама. Помните… - Хотохори, с тобой все в порядке? Отчаяние, холодное, как лед, почти толкало его на крик. Нет, пожалуйста, прошу тебя, Нурико, не уходи!.. Прости меня! Прости, что я не был рядом. Что никогда не говорил тебе, но всегда, всегда любил, пусть и как друга! Поэтому прошу: не уходи! Пожалуйста… Он почувствовал руки на своих плечах, но другие. С широкими ладонями и хваткой, которая могла бы вызволить его из самого глубокого сна. Настоящие руки и настоящий голос, который, как и его собственный, был надорван случившимся горем. - Хотохори, пожалуйста, ответь мне! Ты слышишь меня? Это Мицукаке. Хотохори, открой глаза! Прощай, Нурико… С болью в сердце от потери, Хотохори вздохнул и медленно раскрыл глаза. Мицукаке стоял перед ним, крепко держа его за плечи и глядя из-под сведенных бровей глазами, полными страха и беспокойства. Как только их взгляды встретились, мужчина выдохнул и расслабился, опуская руки. - Извини, - сказал целитель. – На мгновение мне показалось, - он покачал головой, – будто ты был... в другом месте. И он все еще мог чувствовать прикосновение рук Нурико… Проследовав взглядом к кровати, на которой лежал Нурико, он поднес руку к сердцу и задержал ее там. - Все хорошо, - сказал он, по-прежнему чувствуя усталость, но в то же время ощущая прилив сил, как если бы после долгого пути нашел место, где должен быть. Это было приятное чувство. Чувство соприкосновения с чем-то родным. – Ты вызвал полицию? Врач моргнул, выглядя удивленным его внезапной собранности. В следующее мгновение, однако, его удивление прошло, и он кивнул. - Да. Они прибудут в ближайшее время. - Хорошо. – Хотохори замялся. – Мицукаке… - Да? - Я… хочу позвонить его родителям. Не мог бы ты… - Он покраснел, отведя взгляд и ища слова, чтобы продолжить. – Не мог бы ты… остаться с ним, пока меня не будет? Последовала небольшая пауза, затем рука Мицукаке легла ему на плечо и утешающе его сжала. - Я побуду с ним, - пообещал он. – Пусть тебя это не тревожит. Покидая комнату, он услышал, как Мицукаке проследовал к стоящему у кровати стулу и сел на него, вызвав этим легкий скрип. Он шел по коридору, и его не оставляла мысль, не идет ли сейчас Нурико рядом с ним. Проходя мимо круглого зеркала на стене, он подумал, что уловил проблеск фиолетовых волос, и улыбнулся. «Ты же здесь, так ведь? – сжатая ладонь коснулась его сердца, будто что-то крепко к себе прижимая. – Всегда…» Его шаги стали легкими, и плечи расслабились впервые за последний час. Он не представлял, что скажет родителям Нурико, и как они воспримут столь ужасную весть, но Хотохори был настроен решительно, и что-то подсказывало ему, что если он где-то запнется, Нурико будет рядом, чтобы придать ему сил. Он как раз обдумывал, с чего начать разговор, как входная дверь распахнулась, и он застыл у подножия лестницы. В проходе стояли три человека, каждый из которых выглядел бледным, напряженным и вымотанным. Тот, что стоял впереди, - привлекательный блондин двадцати с лишним лет, - был на голову выше других, и то, как он со скрещенными на груди руками оглядывал место происшествия холодными голубыми глазами, говорило, что среди них он главный. Мужчина был одет в свободную белую рубашку и черные штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги. Примыкая к нему сзади как своего рода почетный караул, стояла молодая женщина с темно-рыжими волосами в длинной косе и синеглазый мальчик пятнадцати лет. Он знал их имена. Возможно, он не должен был знать их – по крайней мере, двоих из них, - но знал. Накаго. Сой. Субоши. Что-то внутри него предупредило, что они были врагами, и им не следует доверять, - но они были такими потерянными… Нет. Нет, не потерянными. Они были… поражены. Голос Накаго был низким, но приятным; в нем усталость слышалась больше, чем что-либо еще. - Если это вас хоть как-то утешит, - тихо сказал он, - произошедшее не входило в наши планы. Этого, - глядя на распростертый труп Ашитаре, произнес он, - мы как раз пытались избежать. Знание, холодное и уверенное, наполнило его. - Вы послали его, - прошептал он. – Вы послали его, чтобы убить… Глаза Накаго опасно сузились. - Нет, - сказал он глубоким, уничтожающим голосом, - Я не посылал его. Его смерть была первой тогда, и стала первой сейчас. У вас есть идеи, что это значит? Нет, - продолжил он. – Я бы никогда не послал его сюда, зная, что тот, кто убил его тогда, находится здесь. Я так понимаю… - Его голос на самом деле стал немного сочувствующим, и несмотря на то, что Хотохори никогда раньше не встречал этого человека, слышать это от него было решительно странно. - Я так понимаю, он тоже убит? С болью в глазах Хотохори слегка наклонил голову. …и к его большому удивлению, Субоши поднес руку к лицу, как если бы хотел остановить слезы. - Нет, - простонал он. – Нет, это моя вина. Я начал все это… с машиной… Мы все умрем, да, Накаго-сама? Скривив лицо в понимании, Сой подошла к мальчику и приобняла его одной рукой за плечи. - Шшш, - успокаивала она. – Никто не собирается умирать. - Однако все-таки можем, - сказал Накаго жестким голосом. – Мы думали… - Его глаза вновь стали изучать лицо Хотохори, и его речь скорее походила на приглушенный, мрачный говор. – Мы думали, что все кончено, уже тогда, когда была убита его сестра, а не он сам. Но мы ошиблись. Подозреваю, она погибла и тогда тоже. Причины разные, спору нет, но события… Все было предрешено, как и смерть волчьей формы Ашитаре. Возможно… - Воздух с шумом сорвался с его губ. Он был напряжен и, казалось, не обращал внимания на тихо плачущего за его спиной паренька. - Возможно, действительно нет способа изменить судьбу. – Его глаза неожиданно вспыхнули. – Но мы продолжим поиски. Мы не имеем ничего против тебя или твоих друзей. Но это то, что нам следует делать, иначе все мы умрем. Не сомневаюсь, что ты понимаешь это, Сайхитей. Глаза Хотохори пораженно раскрылись. - Как… Как ты… Накаго устало вздохнул. - Не важно, - тихо сказал он. – Еще одно объяснение, потраченное на невежду. Сой, Субоши. Идем. Поколебавшись всего минуту, в течение которой Субоши лихорадочно вытирал щеки, троица направилась к изуродованному телу, лежащему в крови посреди ведущей на кухню арки. Почувствовав способность двигаться от их внезапного намерения, Хотохори шагнул вперед и поднял руку. - Стойте, - скомандовал он, удивленный силой собственного голоса. – Вы хоть понимаете, куда идете? Накаго холодно на него посмотрел. - Потери коснулись нас обоих, Сайхитей. С его стороны было глупо думать, что он может справиться со всем в одиночку, но я не оставлю его лежать здесь, как собаку. Пропусти нас. [Вы нужны ей, Хотохори-сама. Быть может, больше, чем тогда. Даже если Вы не понимаете, зачем, Вы должны быть рядом и защищать ее, иначе они найдут ее, и тогда…] Тогда он не смог понять, что Нурико имел в виду, но теперь… Что ж, у него и сейчас не было ни малейшей идеи на это счет, но что-то внутри него – чувство, не разум, - говорило ему, что те самые «они», о которых он упоминал, стояли прямо перед ним. - Это же вы, так ведь? – спросил он тихо. – Он сказал мне… что кто-то хочет навредить ей. Это вы. Лицо Накаго вдруг стало жестким от гнева. - Это единственный способ, - прорычал он. – Какими бы ни были наши грехи в прошлой жизни, в этой мы ничего не сделали. Мы не собираемся умирать, Сайхитей, и сделаем все, чтобы убедиться в этом. А теперь, отойди. И он так и сделал, но не потому, что Накаго настоял на этом. Он дал им пройти из-за глубины отчаяния, отраженного на лицах Сой и Субоши и дрожи, сотрясавшей этого мужчину с суровым лицом, пока он говорил. Враги, быть может. Но не так уж они отличаются от нас. Быть может, совсем не отличаются. - Благодарю, - сказал Накаго. Бегло глянув на своих соратников, он шагнул в кровавую лужу, создав тем самым противный леденящий звук. Заметив нож, торчащий из спины крупного мужчины, он покачал головой почти печально и проговорил что-то, что Хотохори, стоя всего в нескольких шагах от него, не смог услышать. Пока Накаго с Субоши старались зафиксировать перехват на теле падшего друга, Сой повернулась к Хотохори и слабо ему улыбнулась с размазанным на глазах макияжем. - Ваш друг, вероятно, был очень силен, - сказала она дрожащим голосом. – Мы… мы видели кровь во дворе. Ашитаре, наверное… - Она замолкла, становясь немного бледнее. – Ваш друг был уже ранен, когда он вернулся в дом. Он был очень храбр... - Сой, - резко сказал Накаго. Вновь вытирая глаза, молодая женщина повернулась и поспешила к своим спутникам; с ее помощью они смогли поднять Ашитаре и направились к выходу. На мгновение Хотохори задумался: как они смогут затащить тело в машину, не привлекая внимания окружающих? Как вдруг с горечью осознал, что плотная стена из сосен, которая не дала никому стать свидетелем нападения, вероятно, так же не дала бы засвидетельствовать и побег. Чем, в конце концов, это помогло бы полиции? Он мертв. Они оба мертвы. В уважительно-холодном молчании Хотохори проводил взглядом несущую свое бремя троицу и, подождав, пока они не приблизились к крепкому на вид минивэну с раздвижной дверью, подошел к входной двери и закрыл ее.