Взгляни с другой стороны

      Руби устала.       Нет, не так. Руби очень, очень устала. Эта противная тяжесть связывает её по рукам и ногам, наполняя непослушное тело тяжестью расплавленного металла. От почти постоянной ноющей, бьющей тугим колоколом головной боли хочется выть, зарыться поглубже в холодную подушку, чтобы получить хотя бы жалкое мгновение покоя. Перед глазами мир плывёт, становится отголосками силуэтов и цветов, которые что-то говорят, зовут, просят, требуют, но Роуз не слышит их. Их голоса доносятся до её уставшего, измученного сознания сквозь толстую колючую забившую уши вату и в ней же тонут. Она хочет что-то ответить, как-то подбодрить, пошутить в своей привычной манере, но выходит только неясное, ненужное бормотание, которое все почему-то воспринимают, как положительный ответ. Студентка Бикона честно старается спрятать эту пугающую её усталость ото всех за своей яркой улыбкой. Только с каждым днём улыбаться становится всё тяжелее и тяжелее. Маска прирастает к её лицу и отказывается его покидать, как бы сильно девушка не хотела её сорвать. Открыться наконец, рассказать сестре, напарнице, команде, хоть кому-нибудь, как сильно она на самом деле устала. Но каждый раз на каждый вопрос о её самочувствие она врёт, что просто плохо спала и ей надо ложиться раньше, что она хорошо отдыхает, что это просто кошмар, который преследует её с самого начала учёбы.       Руби взяла слишком много, решила проглотить кусок пирога, который не в силах нормально прожевать. Самая престижная Академия Охотников — это титул, полученный не за красивых профессоров или здание; это необходимый уровень знаний, высокая требовательность и сложность. У неё этого не было. Она поступила в Бикон на два года раньше положенного срока, перескочив значительный пласт нужных знаний. Да, Роуз была маленьким гением всего, что касалось сборки и работы оружия и в практике, и в теории, но этих знаний было слишком мало для Академии. Она прекрасно осознала свою ошибку буквально на следующий же день, после Инициации, на первой же лекции, которая затронула темы, о которых девушка даже не думала и не слышала раньше. Она старается за всем поспевать, перепрыгивает через темы и нагоняет их потом. Она сидит долгими вечерами за свитком, портя себе зрение и читая всё, что может найти по тому вопросу, который не поняла. Порой, сидит до самого утра. Обещает себе, что ляжет раньше, но снова засиживается до рассвета. И снова, и снова, и снова.       Будущая Охотница плохо, очень беспокойно спит, подолгу ворочается в своей кровати и неохотно забывается тревожной дрёмой. Она просыпается ещё до рассвета, до того, как проснуться остальные. Тихо поднимается, переодевается, приводит себя хоть в какой-нибудь порядок, чтобы отправиться на тренировочный полигон, где отрабатывает связки ударов, передвижение, разрабатывает новые способы использования своего проявления — всё, что может ей пригодиться в будущих схватках. Если сильно повезёт, Руби сможет урвать ещё пару часов сна перед возвращением в общежитие, где все, кажется, уже давно привыкли к её небольшим странностям, к тому, что она периодически исчезает и возвращаться только глубоким вечером. Янг пыталась шутить и каламбурить на тему того, что её младшая сестра ходит с кем-то на свидания, но запал быстро угасал, когда не находил нужного отклика. Вайсс что-то обеспокоенно спрашивает, глядя привычно-хмуро в её маску. Блейк лишь отодвигается чуть в сторону, приглашая сесть рядом с собой и разделить уютное молчание. И Роуз садится, кладёт голову на плечо в доверительном жесте и натянуто-мягко улыбается, чтобы ещё раз соврать. Она только и делает, что врёт всем: сестре, команде, профессорам, самой себе. С каждым днём погружается всё глубже в это омерзительно пахнущее болото, задыхается горькой тиной.       Она не лучший актёр, но у неё было много практики. Она пронесла этот навык с собой с самого детства, с того самого дня, когда её мама просто исчезла. Тогда ещё маленькая девочка видела, как тяжело было папе, Янг и дяде, как тяжело было всем вокруг неё. Ей тоже. Но она решила, что не должна обременять других своим горем, когда близкие люди едва способны собрать себя из маленьких кусочков вновь. Руби старается им помочь, прячет разрывающую на куски боль за доброй детской улыбкой, пытается реже попадаться папе на глаза, потому что она слишком похожа на маму. Глотает горькие слёзы и идёт вперёд с гордо поднятой головой, чтобы другие могли гордиться ей. Только кто поможет тому, кто ради других разбил на куски себя? Кто протянет руку человеку, что прячет сломанную душу под давно застывшей маской? Кто сможет разглядеть за фальшивой улыбкой пустой взгляд? Роуз даже не уверена, что такие люди вообще есть. Она просто привыкла.       Бикон… сложное место. Древнее, запутанное и, иногда, пугающе светлое. Стены Академии помнят тысячи Охотников, что покинули их. Они помнят их смех, радость и счастье. Они помнят злобу, гнев, зависть и обиду. Первокурсница умеет быть незаметной, когда хочет этого — это тоже навык, приобретённый в глубоком детстве. А ещё она очень хорошо слышит. Поэтому те омерзительные слухи, которые бродят по коридорам удушающим шёпотом, для неё не секрет. Но это не значит, что ей легко их переносить. В первые несколько недель особо грязные подробности доводили девушку до слёз, с которыми она пряталась в пустых кабинетах. Она хотела изменить мнение о себе, доказать, что действительно достойна находится среди будущих Охотников, даже если на два года младше, но её словно не хотели замечать. За всеми её успехами они видели лишь злой умысел и фаворитизм со стороны директора и профессоров, и после середины второго месяца у Руби просто опустились руки. Она смирилась с тем, что за ней, судя по всему, навсегда закрепилась слава девушки, которая легла под директора, чтобы попасть в Бикон. Пытаться что-то доказать таким людям бесполезно, они не хотят видеть и верить во что-то, что не вписывается в привычную им картину мира. Даже если эта картина очерняет другого человека. Им так даже лучше.       Невозможно описать словами то облегчение, которое Роуз испытала, когда проснулась в этой бесконечной библиотеке. Усталость, что кандалами сковывала её по рукам и ногам, что мощными и тугими ремнями опоясывала её грудь, исчезла, и впервые за долгое время она могла свободно вздохнуть. Она всё ещё была где-то там, в глубине, существовала жалкими отголосками, которых, впрочем, хватало, чтобы у девушки не было желания лишний раз двигаться и хоть как-то реагировать на внешние раздражители, но было гораздо легче. Сложно сказать, что именно она почувствовала, когда увидела саму себя на этом слишком реалистичном экране. Умом она понимала, что это не происходит с ней сейчас и никогда не произойдёт, что всё это — только возможность, которая уже давно исчезла. И всё же видеть саму себя в таком отвратительном состоянии было… странно. Руби заметила в тех серебряных глаза до боли знакомую усталость, так что она могла понять ещё одну причину, по которой она же из другого пути не захотела возвращаться в Бикон. Понимая беспокойство и волнение близких людей, девушка позволяет им полностью себя осмотреть, чтобы они могли убедиться, что она в полном порядке.       Перед началом второго фрагмента, она снимает свои сапоги и забирается с ногами на кресло, забирая с рядом стоящего столика кружку тёплого молока и пару шоколадного печенья. Любимое лакомство радует язык и придаёт немного сил, а молоко согревает и позволяет настроится на более рабочий лад. Студентка готова анализировать и запоминать всё, что видит перед собой, чтобы в будущем иметь возможность попробовать это уже на практике. Второй фрагмент оказался неожиданным во многих аспектах, и изменившиеся поведение Отражения было даже не первым из них. Изменилась сама та Руби. Предательство сломало её, но оно же и освободило её от оков, от которых сама Роуз сможет избавиться ещё не скоро. Не нужно пытаться кому-то что-то доказать, когда считаешься мёртвым, да? Она внимательно смотрит за походом по городу, про себя отмечая беспокойство, с которым другая она проходит сквозь толпу. Даже отчасти заворожено она смотрит за быстротекущей битвой на поляне. Там, где другие не видят оружия, девушка, привыкшая к такой скорости, с восхищением наблюдает за точными и аккуратными взмахами матово чёрной косы. Она видит уровень мастерства, к которому ей следует стремиться.       Наблюдатель объявляет перерыв, и впервые за всё своё нахождение здесь первокурсница чувствует накопившуюся усталость. Хочется прямо сейчас лечь на выросшую из кресла постель и забыться сном, даже если он будет таким же тревожным и беспокойным, как в Академии. Руби преодолевает это желание и находит в себе силы, чтобы подняться, обуться и сделать то, о чём она думала с самого момента пробуждения здесь. Подхватывает кружку с тёплым чаем и отделяется от остальных людей, которые собрались во «взрослой половине» и что-то обсуждают. Она не сильно хочет участвовать в этом, а на обеспокоенный взгляд дяди в её сторону только мило улыбается и подходит к одному из неподвижных стеллажей. Он по-настоящему огромен, наверное, всю сотню метров в высоту, к нему приставлена прочная на вид лестница, но Роуз не хочет проверять, что с ней будет, если она случайно сорвётся вниз. Она осматривает полки, до которых может спокойно дотянутся. Каждая из здешних книг представляет собой целое произведение искусства: кожаная обложка, золотое тиснение с невероятными узорами цветов и животных, некоторые их них украшены картинами на лицевой стороне. А язык, на котором они написаны, кажется лёгким и изящным, плавным и текущим. Девушке даже немного жаль, что она его не понимает.       Она медленно проходит вдоль всей длинны стеллажа, задерживаясь только около самых ярких корешков. Кружка уже опустела наполовину, она заходит за угол, чтобы продолжить свой маленький осмотр. Её взгляд привлекает одиноко стоящая фигура Наблюдателя. Студентка даже не до конца успевает осознать тот момент, когда ноги сами понесли её в том направлении. Она проходит мимо многочисленных стеллажей, которые полны самых разных книг, но почти не обращает на них внимания. Приближаясь к юноше, выглядящему всего на несколько лет старше, чем сама Роуз, она непроизвольно замедляется, переходя на обычный шаг. Проходит ещё несколько секунд, прежде чем она встаёт рядом с ним на огромном балконе. Перед ними только бесконечность, сквозь которую летят всё новые и новые полки. По началу кажется, что все они движутся в каком-то странном хаосе, но чем больше девушка наблюдает за ними, тем яснее для неё становится этот чёткий, выверенный порядок.       Они стоят молча. Она не чувствует перед ним того трепета, что ощущают остальные, потому что слишком устала. А он не видит смысла в том, чтобы нарушать эту хрупкую тишину. Им комфортно, и большего не надо. Руби чувствует, как опускаются её плечи, как накопившаяся за невозможно долгие месяцы выматывающей учёбы усталость вновь поднимает свою уродливую голову, и через секунду она ощущает чужое касание, которое мягко убирает боль из затёкших и натруженных мышц. Она смотрит прямо на Наблюдателя, в его глубокие карие глаза, но он остаётся недвижим, как и был. Кружка в её руках давно опустела и истаяла лёгкой дымкой, громкий спор, слышимый даже здесь, утих и, похоже, закончился. Роуз ведёт плечами. Теперь желание уснуть у неё полностью ушло, впрочем, ей не в первой пропускать такой важный момент жизни. Она упускает миг, когда рядом с ней из пола вырастает кресло, похожее на те, что стоят в одном зале с экраном. Вновь подняв взгляд на юношу, видит лишь приглашающий жест и принимает его. Кресло больше, мягче и удобнее. Она будто тонет в нём.       Наблюдатель садится напротив. В его взгляде ожидание и невозможно глубокая усталость. Он не давит на девушку, не старается как-то её в чём-то убедить, просто молчит, вновь переводя взгляд на пустую бесконечность за оградой балкона. В этот момент Руби кажется, что юноша постарел на сотни, если не тысячи лет. Какой-то её части, что отчаянно желает всех спасти, больно видеть его в таком состоянии, и даже осознание того, что они, по сути, стоят на совершенно разных уровнях развития, не помогает. Неожиданно Высшее Существо смотрит ей в глаза и произносит своим тихим чарующим голосом: — Расскажите мне.       И она… она, раздери её гримм, сдаётся. Ломается, как тонкий лёд, и выкладывает всё, потому что держать это в себе стало просто физически больно. Рассказывает о мерзких, пробирающихся под кожу, царапающих и грызущих душу слухах, о словах, которые ей говорят другие первокурсники, когда никого из команды нет рядом, о толчках и подножках, о сорванных личных тренировках. Захлёбывается слезами, что текут из серебряных глаз тонким ручьём. Чувствует впервые за долгое время чужую поддержку, чужую тёплую ладонь на своей спине, которая помогает справиться с нахлынувшими эмоциями. Даже не до конца понимает, когда Наблюдатель успел оказаться настолько близко, но доверчиво прижимается к нему. Потому что у неё нет выбора, а отдирать приросшую маску слишком больно. Плевать, если её потом расщепят на мелкие атомы или развеют пеплом в этой прекрасной бесконечности. Плевать.       Впервые за долгое время Руби чувствует себя свободной.