Мятные леденцы с привкусом печали

«Завтра в это же время» крутилось в голове у Джона всю дорогу домой и весь оставшийся вечер. Неделю, целую неделю он будет ходить к Гамильтону каждый вечер и работать с ним в паре. Целую неделю только они, они вдвоем. На целую неделю Джон снова сможет почувствовать то, что чувствовал тогда, в старшей школе, в той самозабвенной… дружбе. Сможет почувствовать Александра своим другом. Даже если это чувство станет его недельным самообманом. Лоуренсу нравится думать, что чувства никогда не врут. Что чувства куда правдивее мыслей. Что логика может врать, а чувства — нет. Сердце куда зорче разума, — думал он. И пусть даже Гамильтон думает и говорит совсем противоположное, Джек все равно верит, что где-то глубоко внутри чувствует Александр то же, что и он сам. Не могут же люди, еще совсем недавно такие близкие, быть настолько разными? Не могут же люди, так любившие друг друга, навсегда теперь остаться такими чужими? С этим ворохом мыслей Лоуренс проснулся на следующее утро и поклялся себе, что с этого дня он точно будет стараться напомнить Александру обо всем, что когда-то было так дорого им обоим. Не умеет Джон отпускать и не хочет. Это его слабость. Кого угодно еще он отпустить пусть и смог бы. Но не Александра, нет, ни за какую цену. Огонь в глазах, ядрено-мятный леденец за щекой, поджатые в улыбке губы — Джек выбежал из дома и вприпрыжку бросился в универ. Он почему-то был уверен, что сегодня Гамильтон встретит его иначе. Это предвкушение чего-то неясного и светлого вело его все дальше и дальше, заставляло мчаться и не замечать ноябрьский дождь. Заставляло бежать и улыбаться, будто второе дыхание открылось. Это предвкушение заставляло ждать встречи с Алексом все сильнее с каждой минутой дороги. Это предвкушение заставило Джека взлететь вверх по лестнице на второй этаж, заставило подбежать к нужной аудитории, заставило найти глазами Александра и лучезарно ему улыбнуться. Волнительное предвкушение заставило сердце студента биться непростительно часто, когда Джон выпалил радостное «Привет!» и подошел к свободному месту рядом с Гамильтоном, намереваясь сесть рядом. И это приторно-мятное предвкушение разбилось на тысячу крохотных алмазов, когда Александр только молча поднял на Джона уставший безразличный взгляд и положил свою сумку на место рядом, чтобы Лоуренс не смог подсесть к Гамильтону. Джек только слабо улыбнулся и постояв какое-нибудь мгновение, тихо занял привычное место в другом конце аудитории. Прежнего восторга как не бывало. Тут на Лоуренса свалилась и усталость, — попробуй пробеги весь путь от дома до университета на одном дыхании! , и промозглость осеннего дождя, и голод (Джон даже про завтрак забыл, хотя помимо мятных конфет ничего не ел с вечера). И все это смешалось в один сплошной серый ураган и превратилось в головную боль, вихрем оглушившую сознание парня, и когда тот все же бросил кроткий взгляд на Гамильтона, внезапно все утихло и осталось только звенящее разочарование. Острое, колючее, ледяное. Почему-то отдающее кофейным запахом. Его запахом.

***

Лоуренс добросовестно отсидел на всех парах: усердно записывал конспект на латыни и даже с интересом слушал о Французской революции на истории. Ну не мог он долго злиться, не мог долго расстраиваться. Что-то было во всей его натуре, что рьяно отталкивало даже саму перспективу долго оставаться печальным и разочарованным. Какое-то солнечное начало в его душе настойчиво вопило, что все будет хорошо и не стоит так переживать. У Гамильтона просто не задалось утро: наверняка кофе убежал, или он забыл на столе какую-то очень важную ему работу. Наверняка Джон тут ни при чем. И хотя, конечно, этот противный кофейный осадок еще оставался в его ранимой душе весь оставшийся учебный день, всю полную горечь разочарования парень давно позабыл с новой мятной конфетой. В последнем перерыве Джек даже хотел подойти к его утреннему «обидчику» и уточнить, в силе ли все сегодня. Но не решился. Наверняка все в силе, раз вчера Александр сказал это «завтра в то же время». А еще один холодный взгляд Джон не выдержит, у него еще весь вечер на эти взгляды. Наконец, учебный день закончился. Не слишком уставший, но притихший, Джон вышел из университета. До семи еще есть время, он успеет и прийти в себя, и поискать в библиотеке книги для их с Александром проекта. Тишина библиотеки, перемешанная с отзвуками дождя за окнами, ее приглушенный свет и тихий шелест страниц — вот, что Лоуренсу сейчас действительно нужно. Забежав выпить горячего шоколада в кофейне неподалеку, парень поспешил за книгами. Ему хотелось поскорее окунуться в эту обволакивающую, уютную атмосферу, на короткое время забыться и отвлечься от мыслей об Алексе. Вообще-то, жизнь Джона всегда была наполнена красками. Он вечно был окружен любящими, шумными друзьями, все еще близко и тепло общался с семьей, хоть и жил сейчас в общежитии. Жизнь Джека была наполнена комиксами, встречами, хохотом и популярной кантри-музыкой. Будь она книгой, наверняка это была бы книга простая, но чарующая своей детской незамысловатостью, жизнеутверждающая и непременно с цветными иллюстрациями. Такой всегда была жизнь Джона. Он никогда не чувствовал себя одиноко. Но почему-то стоило ему подумать об Александре, все краски становились ярче на несколько мгновений и вдруг тускнели. И так происходило каждый раз, все больше и больше, а между прочим, об Алексе Джек думал очень много. И Лоуренс стал по-настоящему ощущать, как сгущаются краски, как тускнеет его вечно голубое небо. Стоило Гамильтону посмотреть на него так холодно и безразлично, как сегодня утром, стоило грубо ответить, как краски тускнели, тускнели, тускнели, пока вовсе не теряли цвет. И весь Джон сам становился тихий, бледный, весь отчего-то незаметный, потухший. И пусть парень стал замечать это за собой только пару дней назад, ему не хотелось больше чувствовать это ни минуты. Ему не хотелось, чтобы беспокоились его друзья или чтобы семья расспрашивала, в чем же дело. Поэтому когда Лоуренс вошел в библиотеку, он дал себе слово выдохнуть наконец и позаботиться о собственном состоянии. Ведь не сможет же Джон вечно освещать жизнь Гамильтона, если у него самого совсем не останется ни света, ни красок? Ненадолго задумавшись над этим, Джек открыл еще одну пачку мятных конфет и принялся бродить среди полок библиотеки. Когда он выбрал достаточно книг, прошло уже около двух часов, и пора было собираться к Александру. Эти два часа действительно пошли Лоуренсу на пользу — в глазах появился прежний блеск и на душе стало спокойней. Снова внутренний голос заверил Джона, что все будет в полном порядке, и с этой мыслью парень направился к другу. На улице уже почти стемнело, холодный ветер, не утихая, гнал по лужам опавшие листья. Весело шагая по освещенной одними только пыльными уличными фонарями улице, Джек наблюдал за листьями, представляя, что это маленькие кораблики, и от этого ему неосознанно становилось еще радостнее. Студент ускорил шаг. Снова, отряхнувшись от кофейной пыли разочарования, к Лоуренсу вернулось предвкушение. И теперь — уверенность. Уверенность, что даже если Гамильтон снова будет неприступным и холодным, Джон будет ему приятен где-то внутри. Джек улыбнулся своим мыслям и взял еще один леденец.

***

Александр совсем забыл про встречу — удивительно, и весь вечер просидел за написанием очередной работы — не удивительно. Так что когда Джон позвонил в дверь, Гамильтон был буквально застигнут врасплох. Опомнившись, он, чертыхаясь, пошел открывать дверь. — Привет, Джон. — вздохнув, поприветствовал друга Алекс. Лоуренс широко улыбнулся. Александр с ним поздоровался и куда теплее, чем утром! — Здравствуй! — радостно протянул парень и прошел в квартиру. — Как у тебя дела? Александр задумался. — Нормально. Ты принес книги, как мы договаривались вчера? Джек кивнул и показал на сумку. — Отлично. Пойдем. Неловко улыбнувшись, Джон последовал за Гамильтоном. Стоило студентам сесть за работу, Лоуренс заметил на столе несколько фантиков. Знакомых фантиков, ярких и безвкусных. Фантиков от мятной карамели. Проследив за его взглядом, Александр поджал губы и поспешно сунул в руки Джону книгу. — Что думаешь насчет этого абзаца? Стоит включать эту тему в работу? Джон улыбнулся, зыркнув на друга смеющимися глазами. Он все же открыл конфеты. — Я думаю, не стоит. Все равно мы не сможем раскрыть ее полностью, контекст нашей основной темы не позволяет. Как насчет вот этого? — Лоуренс протянул Александру другой том, сделав вид, что ничего не заметил, но на деле наблюдая за реакцией парня. Гамильтон кивнул. — Можно. Запиши пожалуйста. Бросив на друга еще один любопытный взгляд, Джек опустил глаза к ноутбуку. Несколько минут они сидели в тишине, безразличной для Александра и мучительной для Джона. — Ты ведь бросил курить? — неожиданно даже для себя самого выпалил Лоуренс и оба парня подняли глаза. Их взгляды встретились. Гамильтон, нахмурившись, опустил голову к книгам, проигнорировав вопрос. Через минуту-другую, однако, он все-таки ответил (так же неожиданно для себя самого): — Пытаюсь. Спасибо за конфеты. Тишина захлестнула комнату и Лоуренс захлебнулся в ней и восторге. На миг оторвавшись от написания работы он, очарованный, поднял глаза на друга. Румянец безнадежно залил его щеки, а Алекс только усерднее принялся вчитываться в страницы книг. — Не за что… — пролепетал Лоуренс, расплываясь в улыбке. На этом их короткий разговор, такой значимый для обоих, закончился, и до конца вечера, помимо рабочих вопросов их проекта, они не обсуждали ничего. Прощаясь, Александр задержал бесстрастный взгляд на друге. — Давай начнем завтра пораньше? Мы слишком поздно заканчиваем. Джон бросил взгляд на часы. Еще только девять вечера, с чего бы Алекс, вечно ложившийся не раньше часа ночи, стал беспокоиться о времени? Но парень все же с улыбкой согласился: — Без проблем. Во сколько? — Не знаю. Сколько времени тебе нужно после пар? Лоуренс не отвечал какое-нибудь мгновение, задумавшись даже не над самим вопросом, сколько над тем, что Гамильтона волнует, комфортно ли Джону или нет. Снова покраснев, Джек выпалил: — Можем начать сразу после последней! Александр смотрел на него несколько секунд, потом кивнул. — Хорошо. Тогда до завтра. — До завтра! — Лоуренс лучезарно улыбнулся, пронзив Алекса взглядом своих горящих зеленых глаз и скрылся за дверью, оставив друга стоять в смятении. — Идиот, идиот, идиот… — похлопывая кулаком себе по лбу, бормотал Гамильтон. — Кто тебя за язык тянул… Александр не мог продолжать сдерживать все, что хотелось ему сказать Джону. Это его слабость. Джон — его слабость. Его слабое звено, вечно напоминающее Гамильтону о его уязвимости перед взглядом этих зеленых глаз. Невыносимая слабость, пахнущая мятой.