Мятные леденцы с привкусом печали

На истории Александр сидел, уткнувшись в свой конспект, и старался всем своим видом показать, что ему все равно на присутствие Джона. Теперь ему казалось, что в аудитории было куда спокойнее, когда Лоуренс еще не пришел. Тот то и дело бросал на Александра смущенные взгляды исподтишка и снова прятал глаза, царапая ручкой тетрадь. Гамильтон ни разу не обернулся. Нарочно много отвечал на вопросы преподавателя, снова вступал в дискуссии, всем своим видом выделывался после провала на латыни, будто стараясь самому себе доказать, что вообще-то он может блистать. Лоуренс его в этом сиянии видел, и исцарапанная наждачкой слов рана внутри болела еще сильнее. Это его сияние Джона ослепляло. И все же Гамильтон не раздражал. Только ранил. И восхищал. И снова, пускай насильно, вынуждал себя любить. Он ведь такой глупый, но такой до мурашек прекрасный, все еще прекрасный, в этой своей винтажной рубашке и с тонкими запястьями, с темными бездонными глазами – сущий дьявол. Профессор говорит о французской революции. Джон эту тему любит, знает, много читал и смотрел, и каждый раз заинтересованно прислушивался при ее упоминании. Даже в выпускном альбоме его фразой был слоган: Liberté. Egalité. Fraternité. А сегодня отчего-то совсем неинтересно. Ни капельки. К чертям французскую революцию, Джон кусает губы, перебирает в руках колпачок от ручки, и все его сознание горит. Хочется плакать. Почему хочется плакать? Вдруг слова преподавателя выводят Джека из минутной задумчивости: студентов просят разбиться на пары для проекта. Лоуренс поднимает голову и оглядывает аудиторию: все тут же делятся по два человека, начинают перешептываться и обсуждать задание. Лоуренс сидит один, растерянный. Ищет глазами кого-нибудь, кто так же, как и он, сидит один. На глаза попадается одинокая фигурка, внутри у Джона на секунду загорается надежда, но тут же гаснет: один сидит только Александр. Джон пытается поймать взгляд друга, надеясь, что он сам предложит работу в команде. Как однокурсник, напарник,  не больше! Ведь это еще не будет ничего значить. Пара закончена, все студенты, шумно обсуждая проекты, постепенно расходятся. Джек следит глазами за Алексом, видит, как тот подходит к преподавателю. Лоуренс неторопливо собирает вещи и выходит из аудитории, слыша обрывок фразы профессора: –Нет, Гамильтон, в одиночку вы проект выполнять не сможете. Это групповое задание, вам придётся найти пару. –Это детский сад. – тихо огрызается Александр. –Это задание на работу в команде, молодой человек, будьте добры его выполнить. Гамильтон хмуро проходит мимо Лоуренса, задевая того плечом. Джон печально смотрит ему вслед, бросая: –Может.. будем работать вместе? –Нет, у меня уже есть пара. –И кто же? – тихо пискнул Джек на грубую отмазку Алекса. –Не твое дело. – Гамильтон прячет взволнованные глаза и уже собирается выйти из аудитории, но его останавливает тихое "Без пары остались только ты и я", которое вновь застенчиво выдавливает Джек, чуть краснея. Гамильтон раздраженно вздыхает и поворачивается к однокурснику, закатывая глаза.  –Ладно. Но только если ты будешь мешать, я сделаю все один, и тебе поставят незачет. Джон кивнул, готовый на любые условия. К тому же, он вовсе не собирался мешать. И почему Александр считает его таким бесполезным? –Где будем работать? – с дружелюбной улыбкой спрашивает Лоуренс. –Уж точно не в твоей общаге, где и без того шумно и будет невозможно сосредоточиться на работе. –Так значит, у тебя.. Александр не дает другу закончить, отрезая холодным: –Сегодня в семь вечера. Дорогу знаешь. И стремительно уходит, пряча лицо за челкой. Джон провожает его взглядом, пытаясь совладать с поступившими к горлу чувствами. –До встречи. – чуть слышно произносит парень и вздрагивает, когда профессор окликает его, напоминая, что пары закончены и следует покинуть аудиторию.

***

Джон отчаянно пытался вспомнить, что успел сделать за последние пару часов. В памяти ничего так и не появилось: все прошло, как в тумане. И вот он уже стоит у такой знакомой двери, что плакать хочется. Сколько он здесь не был? Когда в последний раз переступал порог этой квартиры, теперь такой отдаленной, как забытый сон? Кажется, что прошло одно мгновение, длиною в вечность. Выдохнув и собравшись с мыслями, Лоуренс постучал в дверь.  Звонок у Александра все еще не работал. Дверной звонок здесь вообще никогда не работал, это Джек помнил. Постояв несколько минут в неловкости, парень решился постучать еще раз. И это ему стоило больших усилий – он долго думал, Алекс не открыл, потому что не услышал, или по какой-то другой причине, и нужно ли звонить еще раз? Наконец дверь отперлась и Джон снова увидел Гамильтона – все такого же серьезного, ледяного, неприступного. Или же просто уставшего от всего на свете? Радостно поздоровавшись, Джон поправил прядку пушистых кудряшек, снова выбившуюся из прически, и неуверенно вошёл в дом. Все здесь изменилось и осталось прежним. Все так же пахнет книгами и кофе, все так же темно во всех комнатах, кроме лампы на рабочем столе Александра, все так же слышно ветер за окнами. Только вот теперь здесь и в половину не так тепло и уютно, как было в последний раз, когда Джон был здесь. И что-то Лоуренсу подсказывало, что дело было вовсе не в квартире. –У меня есть несколько идей насчет работы, так что давай не терять времени. – сразу перешёл к делу Александр, проходя в комнату. Джон смущенно кивнул, следуя за ним. Оба парня сели за стол, по которому были разложены в стройном беспорядке многочисленные листы и тетради. Лоуренс украдкой разглядывал комнату. Никаких постеров, как было пару лет назад, никаких комиксов на полках. Унылая серость. Сплошной минимализм. Джон тихо вздохнул и постарался сосредоточиться на работе. Что, в прочем, оказалось не так уж и просто, потому что Александр сидел слишком близко, чтобы игнорировать его и был слишком холоден, чтобы этого не делать.  Из крайности в крайность – Джон готов прямо сейчас простить Алекса за все на свете и признаться ему во вполне очевидном, в причине румянца на щеках и кроткой улыбке. Но Гамильтон кажется самым равнодушным человеком во вселенной. "Ты полнейший идиот, Джон" – мысленно ругает себя парень, невидящими глазами пробегая по строчкам презентации,  которую показывает ему напарник. Парни обговаривают тему, детали и цели: неловко, немногословно, будто между ними огромная каменная стена. И Джон, иногда тихонько поглядывая на Александра, совсем не догадывается, что за суровым гранитом острых черт его лица скрывается израненная, трепещущая душа. Совсем не догадывается, что между парами Гамильтон чирикал в тетради свой сон, стараясь вспомнить каждую деталь, и что перед приходом Джона он долго стоял перед зеркалом, в сотый раз поправляя прическу. Все это так и осталось бы только между Александром и его пустой комнатой, но тут взгляд Лоуренса падает на упаковку мятных леденцов, так и лежащую на тумбочке у кровати, и что-то внутри йокает, Джек подпирает голову ладонью, пряча улыбку, и снова погружается в чтение какой-то статьи в Википедии. Александр делает вид, что не заметил румянец, промелькнувший на щеках однокурсника. И ничего не отвечает, когда уходя, Джон проговаривает: –Алекс, я рад, что мы работаем вместе. Только отчеканивает: –У нас неделя на это задание. Ты можешь завтра в это же время? Джек улыбается. Конечно, он может. И сможет в любой день и час, только бы однажды увидеть где-то в глубине этих ледяных темных-темных глаз отблеск добродушного тепла. Гамильтон закрывает за Джоном дверь. Стоит в отуплении пару мгновений, отчаянно хочет закурить, уже достает помятую упаковку сигарет из кармана куртки, но подходя к окну, сжимает красные мальборо в кулаке и откидывает на кровать. Срывается, и чертыхаясь, открывает вырвиглазную голубую упаковку мятных леденцов. Берет одну конфетку и смотрит в окно, где среди ноябрьской темноты быстро идет по двору фигурка в легкой куртке с большой сумкой на плече.