Другой Гарри и доппельгёнгер-2

ДРУГОЙ ГАРРИ И ДОППЕЛЬГЁНГЕР (Поттериана от Геллерта)

      

Как увидеть своего врага в зеркале? Просто посмотреть на себя в зеркало. Практическая магия

…Игра должна быть непременно крупной, чтобы возбуждать интерес, так как случай обыкновенно действует очень лениво, когда ставки слишком уже незначительны. Эрнст Теодор Амадей Гофман «Эликсиры сатаны»

Когда я закончу с тобой, ты прекратишь доверять собственному разуму… Guild Wars 2, девиз класса «месмер»

Саундтрек, который подходит ко всей этой истории:

http://samlib.ru/img/g/gomonow_s_j/severitus/ghostzenith.mp3

      

Книга вторая. Of. Свадхиштхана. Re [D]

Non è vero... ma ci credo! [1]

22. Меня, увы, не исцелят ни Эскулап, ни Гиппократ

             Теперь Гарри совершенно не представлял, как ему относиться к профессору Снейпу. Всю дорогу до вокзала Кингс Кросс он почти не разговаривал с попутчиками и все больше смотрел в окно, чем на лица соседей по купе. И даже Мертвяк, поначалу хорохорившийся перед Гермионой, приуныл и задремал у него на плече.       Как удобно было до того матча по квиддичу! Декан Слизерина — открыто проявляющий свою паскудную сущность мерзавец, который что-то затеял под носом у директора. Профессор Квиррелл, конечно, тоже не подарок, и все же вроде бы ничего дурного не делает, с прибабахом, но безвредный, а Снейп его травит. Всё выглядело именно так, пока… Пока «безвредный» Квиррелл едва не проломил ему, Гарри, череп бладжером за то, что тот увидел его собственный череп и нечто, чего не должен был увидеть на этом черепе. Вот тогда расклад по ролям как-то внезапно поменялся. И что бы там ни говорили друзья, имевшие зуб на зельевара — ну а кто, спрашивается, из учащихся Хогвартса не имел на него зуба? — они тоже в глубине души уже не воспринимали Снейпа смертельным врагом Поттера. Больше зубоскалили, чем всерьез считали способным на какую-то гадость. Просто нелогично смертельному врагу спасать того, кому он хочет навредить. Можно, конечно, допустить, что он настолько ненавидит Гарри из-за былых разборок с его папашей и папашиными друзьями, чтобы теперь мечтать разделаться с ним самостоятельно, без помех со стороны какого-то Квиррелла. «Не тронь его, дон Квиринус, этот мальчишка — мой!» Но это уже смахивает на паранойю. Будь Поттер не Гарри, а Джеймсом — еще куда ни шло. Гарри на месте Снейпа и самому захотелось бы сделать очень больно тем, кто так измывался над ним в тех странных снах-воспоминаниях. Но мстить подростку, который даже не помнил своего горе-папашу и уж тем более не волен нести ответственность за его проступки? Убить врага, не умеющего и палочку в руках как следует держать?! Какое моральное удовлетворение может получить от этого мститель, будь ему даже десять-двенадцать лет, а не за тридцать? Нет, что-то здесь не срастается.       Затем полгода вооруженного нейтралитета с алхимиком, как и со слизеринцами-однокурсниками. Холодная война, сопровождаемая развернутым курсом техномагии и завершившаяся этой стычкой в подвале Цербера, где Снейп снова пришел на помощь, а потом еще помог разрулить ситуацию с непростительным. Зачем? Довод Дамблдора, который во время посещения раненого мальчика в лазарете рассказал о «долге жизни» Снейпа Джеймсу Поттеру, прозвучал как-то неубедительно. Гарри в занудном когтевранском духе начал докапываться до истоков: что это был за долг жизни, при каких обстоятельствах он возник, почему задолжал именно Снейп, с которым они враждовали? Директор едва отделался от него общими фразами, а когда мальчик поделился сомнениями с Мертвяком, тот поддакнул. Пусть со скоморошьими ужимками, но поддакнул. Ворон тоже не поверил в этот предлог. Сам же алхимик говорить на эту тему отказался категорически, да еще и пригрозил снять пару десятков баллов с Когтеврана за чрезмерную навязчивость ученика.       Теперь Гарри нет-нет да поглядывал на свою волшебную палочку с легким страхом. Авроры считали с нее последние заклинания, в том числе Аваду, и теперь ему казалось, что печать самого страшного проклятья навсегда въелась в древесину остролиста, пропитала ее насквозь, как горячая олифа. Осквернила. Раньше он доверял палочке, а теперь побаивался ее, даже несмотря на то, что она не захотела идти против своего хозяина. Вот в точности те же противоречивые ощущения, что вызывал и Снейп своими поступками: вроде сделал благо, а все равно мороз по хребту! И ведь не объяснишь с точки зрения логики. Однажды, на полигоне Сокровенного острова, во время передышки между тренировками декан Флитвик случайно (или не случайно?) обронил, дескать, со временем палочка и волшебник так сживаются друг с другом, что если она ломается, ее хозяин испытывает ужасную физическую боль, словно это ему самому сломали хребет. Не могут ли тогда опасные заклинания, «привитые» на эту палочку, как плодоносная ветка к молодому стволу дерева, объединить энергии и исподволь влиять на того, кто постоянно ее использует?       Но все сомнения развеялись, как только Поттер увидел скучавших на платформе Лавгудов. Изумительно светлые волосы Полумны были уложены сегодня на средневековый лад — две пряди просто забраны от середины лба, заведены на правую и на левую сторону головы, перекручены и сколоты на затылке бутоном лилово-желтой аквилегии — так что Гарри запросто мог бы представить ее на какой-нибудь старинной картине. Например, времен короля Артура.       Что это была за встреча! Никого не стесняясь, Луна повисла у Гарри на шее, не менее радостно обняла Акэ-Атля, как будто могла его знать помимо упоминаний в письмах, а потом сделала настоящий книксен перед Мертвяком:       — Я очень рада видеть вас, сэр мимир!       Польщенный, ворон даже не нашелся, что ей ответить, хотя обычно за словом в карман не лез.       Остальных она поприветствовала тоже очень мило, но уже совсем не с таким воодушевлением. Гермиона внимательно обошла ее вокруг, словно принюхиваясь, и в конце концов все-таки протянула перепачканную чернилами руку, как протягивает лапу кошка, чтобы коснуться интересующего ее предмета. Подросшая с прошлого года Лавгуд удивленно поглядела на Грейнджер широко распахнутыми глазами. Прежде чем пожать руку гриффиндорки, она скользнула загадочным взором по ее чумазым пальцам. Затем все как-то очень быстро разбежались, и на платформе у спускающего пар и лязгающего составами поезда остались только Ксено, Луна и Гарри.       — Здравствуй, — просто сказал мистер Лавгуд мальчику, слегка щуря усталые глаза.       Лето 1992 года было просто чудесным! Ничего похожего не происходило у Гарри за всю его почти двенадцатилетнюю жизнь! С утра до ночи они носились с Луной по окрестностям и изучили каждый местный закоулок. Множество раз заглядывали в «Нору» к семейке Уизли, вытаскивая на прогулки Рона, а иногда и его младшую сестру Джиневру, ровесницу Полумны. Рон учил Луну летать на метле, а когда выяснилось, что старая метла Ксенофилиуса основательно попорчена личинками нарглов (Гарри, правда, больше импонировала версия о жуках-древоедах), пересадил ее на свою, вернее, на передаренный ему Поттером «Нимбус-2000». Девочка забавлялась, пытаясь научиться сидеть на ней полубоком, как в былые времена сидели на лошадях в дамском седле, и от этого зрелища у Гарри на спине выступал ледяной пот. Уж лучше схлестнуться с драконом, чем видеть, как хрупкий ребенок болтается на высоте десятого этажа, едва примостившись на тоненькой жердочке, с одной стороны, будто в насмешку, оперенной пучком прутьев. И мимир, который всё время барражировал вблизи маленькой Лавгуд, успокаивал не слишком: метлам Гарри не доверял с первого дня занятий у мадам Хуч. Зато после таких прогулок Луна уставала настолько, что по ночам просто отключалась, как от самых мощных настоек профессора Снейпа, и на лунатизм у нее не оставалось никаких сил.       А однажды мистер Лавгуд потащил их троих ни свет ни заря на рыбалку к ближайшему озеру, местами похожему на болото и носящему характерное название — Бездонный Омут. По дороге он рассказывал о русалках и их дальних родственницах-вейлах, навеяв Гарри воспоминание об отработках у Квиррелла. Сонный Рон спотыкался на поросших мхом кочках, а Луна ловила что-то на ходу прямо из воздуха, складывая это в сумочку с перекинутой наискосок через туловище бисерной лямкой. Словом, рыбаки из них были те еще. Что не помешало юной Лавгуд выловить крупного мегалануса [2], похожего на жабью голову, увенчанную перьевым индейским капором. Ксенофилиус смотрел на танцующую с добычей дочку и печально улыбался своим мыслям, а переглянувшиеся друг с другом Рон и Гарри без слов обменялись догадкой, что по трансфигурации у мистера Лавгуда во времена учебы наверняка стояло не ниже «Превосходно». Во всяком случае, определить, что за зверь послужил волшебнику базой для преобразования, мальчишки так и не сумели.       — Я говорила! Папочка, а я ведь говорила, что они лучше всего ловятся на летающие плевки бундящей шицы! — ликовала Луна, пританцовывая босиком на прохладном песке.       — По-моему, это обычный шлёппи. Ну, заколдуненный, — чуть придвинувшись к Гарри, шепнул Рон.       — А по-моему, обычный карась. Только ей не говори.       — Да знаю я, чего ты! — Уизли забавно поморщил нос, но, увидев поплавки на зеленой поверхности озера, толкнул приятеля локтем. — Эй, у тебя клюет!       — У тебя тоже.       И каждый одновременно вытащил из-под ряски по чахленькому карасику. Увы, их улов не шел ни в какое сравнение с роскошным «индейцем»-мегаланусом Луны, существующим, по правде, только всецело в фантазии хозяев Подлунной башни. Но что-то подсказывало мальчишкам, что зажарить своего пернатого жабеныша девчонка не позволит.       А потом Гарри вдруг ни с того ни с сего вспомнил пинки древнеегипетского анимага, удушье от ядовитых пилюль, заклинание крысы, прерванное Квирреллом, чьи пронзительно-синие глаза несколько секунд спустя отразили зеленую вспышку, а потом помертвели, стекленея… И беспечное веселье мигом улетучилось. Реальность сделалась черной и глухой, даже затошнило.       — Всё хорошо? — извне, из-за прозрачной перегородки, отделившей его мир от внешнего, донесся голос Луны. Гарри еще никогда не видел ее настолько сосредоточенной. И когда только она успела заметить? Даже мегаланус брошен в траву и позабыт — вот-вот трансформируется обратно в карася, только уже дохлого.       — Ага, — ответил Поттер. — А ты что подумала?       — Что в тебя крючок впился, — пропела она своим непередаваемым тоном, будто прочла мантру, и, нисколько ему не поверив, натянуто улыбнулась. — Не хочу больше ловить рыбу, пускай она живет.       Тут Гарри показалось, что при этих словах дочери на лице Лавгуда, напряженно к ней прислушивавшегося, отобразилось облегчение. Как же ему, взрослому, но отчаявшемуся магу, сейчас хотелось стать фокусником: дунул на узел — и всё развязалось само собой! А так не бывает. Гарри уже знал: так не бывает.       И тем же вечером, неосторожно заглянув в кабинет Ксено, он увидел, что тот сидит в своем кресле, отвернувшись к портрету жены на стене, и что-то бормочет. До Поттера донесся лишь короткий обрывок фразы: «Прости меня! Пожалуйста, прости! Я не могу иначе»… Это был уже второй раз, когда Гарри вот так ненароком застукал Лавгуда за странной беседой. Он и теперь сделал несколько бесшумных шагов назад и убежал вниз по лестнице. И если всё это время мальчику казалось, что мужчина печалится из-за болезни дочери, то теперь он усомнился в этом. Луна выглядела счастливой, а ее вера в отцовские выдумки — очаровательным чудачеством, но никак не опасной хворью. Больным и загнанным здесь был только издатель «Придиры».       А в ночь полнолуния в комнате Гарри появился чужой домовик с печальной рожей, висячим носом и глазами философа, склонного по тихой грусти в одиночку закладывать за воротник. Глаза были почти прозрачными и выпуклыми, точно пузыри с огневиски. Плаксивым голосом он объявил, что Гарри Поттеру ни в коем случае нельзя появляться в Хогвартсе в новом учебном году, иначе там его ждет что-то страшное, а он, Добби, этого не хочет. Услыхав их спор, в спальню аппарировали и Воби с Юмой, но прежде чем они увидели таинственного посетителя, тот растворился в воздухе. Опознать его по описаниям Гарри эльфы так и не смогли, как не смог и Ксенофилиус, которому мальчик наутро поведал эту историю. Причем Лавгуд повел себя очень странно: не дослушав гостя и даже не узнав имя домовика-доброжелателя, которое Гарри запомнил очень и очень приблизительно — то ли Моби, то ли Бобби, то ли Робби, — он перебил его замечанием об отличной погоде, перевел разговор на другую тему и больше к тому не возвращался.       Накануне отъезда из Подлунной башни, то есть в день своего двенадцатилетия, Гарри получил письмо от Дурслей. Рукой тетки там было выведено натянутое поздравление, а внизу шла приписка с просьбой не устраивать из дома зоопарк и ограничиться одной, самой необходимой для его дурных деяний, птицей (в ответ на попытку племянника получить разрешение привезти с собой сразу и Хэдвиг, и Мертвяка).       — Что ж, — с фальшиво дрогнувшей горечью в голосе и скупой слезой в глазу выдал ворон на прощание, — придется мне коротать месяц в одиночестве, босс. Но ты не переживай за меня, я тут не пропаду. Я привык уж, таков мой удел.       И Гарри почти поверил в его высокопарный штиль. Да и поверил бы, если бы не успел заметить, как они переглянулись и подмигнули друг другу с Роном. Зато это был самый прекрасный день рождения в его жизни, потому что поздравить его приехали и однокурсники-когтевранцы во главе с Акэ-Атлем, и Гермиона с Невиллом Лонгботтомом, все пальцы которого были отчего-то заклеены пластырями, и Рон с Джинни. А к вечеру в дом Лавгудов заглянули Хагрид с профессорами Флитвиком и Вектор. Так странно и непривычно для парня, который все свои прошлые дни рождения встречал под лестницей в компании магловского боггарта по кличке Ормен! Не то чтобы его слишком уж напрягало общество паука и очередной книги, но стоило признать, что шумная компания для мальчика его возраста иногда тоже бывает крайне полезной штукой.       На другой день, первого августа, Гарри прибыл к родственникам. Непонятно, от каких щедрот им вздумалось вдруг предлагать ему нормальную комнату на втором этаже. Отказываться от нее он, безусловно, не стал — оттуда удобнее было отправлять сову друзьям. Но и каморку под лестницей не забросил, потому что очень уж хотелось ему иногда болтать с приятелем-боггартом. Первым делом он попросил паука показать, как тому удалось изображать перед Дурслями самого Гарри, и Ормен, недолго думая, принял его облик. Даже готовый к такому повороту, Поттер растерялся перед своим двойником, и долго разглядывал «себя» со стороны, замечая то, что не заметил бы в зеркале. Увы, но разговаривать Ормен не умел ни в паучьей, ни в антропоморфной форме.       Во время обеда, когда все семейство, включая «блудного племянника», собралось за столом, тетка Петунья вдруг пристально в него вгляделась и заметила:       — Ты подрос.       В ее голубых глазах мелькнул было вопрос, наверняка связанный с его очками, вернее, их отсутствием, но вслух она его не задала и, нахмурившись, хлопнула ладонью по столу, чтобы пресечь попытку Дадли поддеть кузена. Дядя Вернон и Дадли опешили и даже не нашлись, что сказать. Только вечером Гарри краем уха услышал, как те возмущенно спорят с Петуньей, мол, чего ты его боишься, «им» всё равно запрещено колдовать на каникулах. Но тетка на ходу изобрела совершенно глупую по меркам Гарри отговорку: до семнадцати лет у «этих уродов» может прорываться спонтанная магия, не контролируемая палочкой. Это было смешно, поскольку с приобретением палочки все энергетические узлы его тела сразу настроились на проводник, а владение беспалочковой магией считалось высшим пилотажем даже у опытных волшебников, так что ни о каких стихийных проявлениях теперь не могло идти речи. Впрочем, тетке Петунье узнать правду неоткуда, и ее суеверия были Гарри на руку.       Еще через день, в воскресенье, когда к Дурслям на барбекю приехали дядькины сослуживцы и когда они жарили мясо на заднем дворе, Дадли сообщил, что на том самом вязе, где год назад сидела сова, теперь поселился здоровенный черный ворон. Гарри с тревогой посмотрел на дерево и увидел восседавшего там Мертвяка.       — Да, дорогой, — улыбнулась тетка, погладив сына по макушке, — вороны часто вьют гнезда на вязах и высиживают яйца, — и ехидно покосилась на племянника, который читал на подоконнике своей комнаты, а заодно тайком подглядывал за родичами и гостями.       Услышав это, мимир чуть не свалился с ветки, но понял, что деваться ему теперь некуда. В целях конспирации придется вить гнездо на вязе. А потом чего-нибудь высиживать.

* * *

      Северус оттягивал визит к Малфоям, сколько мог, пока Люциус не обозначил дату в категорической форме: 14 июля. Любопытно, это была ночь полнолуния в нынешнем году…       За восемь дней до этого Снейп доварил и разлил по флаконам волчье противоядие. Черт его знает, где теперь носит это недосожранное оборотнем отродье, но слизеринец никогда и не интересовался такой ерундой. Достаточно того, что он поручал доставку своей сомихе, а что там происходило дальше, за пределами озера, алхимика не трогало. Однако вот уже больше десяти лет Снейп каждый месяц на убывающую луну получал ответные письма с благодарностями, да только уничтожал их — разумеется, не читая.       Может быть, в природе и существовали святоши, способные от чистого сердца прощать врагам покушения и травлю, но Северус к их числу не принадлежал. Эталоном злопамятности у маглов была сиамская кошка, но это животное проигрывало на сто ходов эталону злопамятности у волшебников, по какой-то иронии судьбы занимавшему должность штатного зельевара магической школы. Если находился самый ничтожный шанс отомстить обидчику и не получить рикошет, Снейп использовал его немедленно и без душевных терзаний. Правда, тут была одна тонкость: всерьез он мстил только непосредственно врагам, а вот законы кровной мести — родственникам или близким врага — относил к разделу самых что ни на есть отвратительных моментов «темных искусств». Никакого удовольствия наблюдать за расплатой существа, даже не понимающего, за что и за кого оно расплачивается, или понимающего, но в содеянном не виноватого. Зато когда по заслугам получал негодяй — о, это вызывало чувства совсем иного рода! Такие, как старина Дамблдор, могут распинаться хоть до отмены Статута, что прощение — признак величия души и всё такое прочее. Северус знал одно: твое величие души на том свете тебе не пригодится, особенно если туда тебя отправят те, кого ты, простофиля, удостоил широкого жеста. А директор пусть поступает так, как ему заблагорассудится, считая при этом, что его прекраснодушие кто-то оценит. Кто-то, не заглядывающий ему в рот и не виляющий перед ним хвостом.       И всё же мстить Люпину, которого и чистеньким назвать сложно, Снейп не собирался и никогда не хотел. Может быть, по той причине, что Римус, которому придурки Поттер и Блэк дали кличку Лунатик, сам оказался в роли жертвы в ту осеннюю ночь, когда набросился на своего дружка…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      Это случилось в пятницу, на пятнадцатый лунный день октября 1976 года. В предвкушении выходных студенты вовсю расслаблялись на нудной Истории магии. Здоровенные лбы закидывали друг друга записочками, зачарованными электризующими липучками, которые так бесили девчонок, если попадали в волосы, пищалками, щекоталками и прочей ерундой.       Снейп по обыкновению сидел особняком от всех и, прикрывшись учебником, писал для сонного Мальсибера домашку. Небескорыстно, понятное дело, бескорыстие у них на факультете вообще не поощрялось, а уж для аристократов, всегда способных заплатить за услугу, отказ получить оплату и вовсе был бы равнозначен оскорблению. Правда, Северусу и в голову не пришло бы отказываться, уж на что на что, а на ингредиенты деньги были нужны всегда. А когда он работал, внешний мир прекращал для него существование. И только назойливое жужжание над ухом вывело его из сосредоточенности. Снейп поморщился и принял из воздуха висящую над ухом записку-стрекозу, уже готовый обругать однокурсника за нетерпение. Но послание было не от Мальсибера, и сердце, перестукнув, замерло. Знакомым до боли почерком там было выведено: «Нам нужно поговорить, Сев. Приди, пожалуйста, сегодня в девять к Гремучей Иве. Я буду ждать. Лил».       Северус встряхнулся, провел ладонью над строчками, впитывая свечение ее энергии. Нет, это действительно письмо от Эванс, а вон и она сама. Лили прекратила о чем-то препираться с Мэри, повернулась к нему и утвердительно кивнула, когда Снейп, чуть дернув бровью, с вопросом во взгляде показал ей записку.       Забавно. Прошло чуть ли не полгода полного игнорирования. Ну да, конечно, все хором ей внушали: «Нашла с кем водиться, Эванс! Змееныш, да еще и такой маргинал, фи! Ты же не собираешься угробить себе всю жизнь только из-за того, что вы когда-то в детстве дружили? К тебе же ни один порядочный парень не сунется, если у тебя за спиной будет маячить это недоразумение!» Все, за исключением, разве что, Уолсингем и Макмиллана — еще двух человек, знавших его другим. Тех, кому он позволил увидеть себя другим, но не совсем, а так, чуть отогнув обложку.       Лили разозлилась тогда не на шутку, да он и сам идиот. Мог бы и смолчать, сосчитать хотя бы до пяти, высказать ей всё позже, с глазу на глаз. Но гнев накрыл его волной, он и так из последних сил сдерживался, чтобы не угробить кого-нибудь из Мародеров темным заклинанием через беспалочковую магию. Охота была загреметь в Азкабан из-за этих подонков!..       Значит, Лил, тебе так хочется быть милой для всех — и нашим, и вашим: Северус ведь просил никому не показывать эти записи, а ты не то что «никому» — отдала лично в руки долбоебу-Поттеру! Да еще со своим комплексом феи-помощницы наверняка подсказала ключ для дешифровки, раз этот тупица сумел распознать Снейповы криптограммы на полях и выучить заклятье. Как же тут не выругаться было, а? Вот и сорвалась с языка эта гадость… «Паршивая Поттеровская подстилка»… И это после того, как она, староста школы от факультета Гриффиндор, рыжим чертом кинулась в драку с озадаченным Джеймсом и Сириусом, всерьез никогда ее не принимавшим. И даже успела съездить кулаком по морде Поттера так, что у того очки перекосило. Целая толпа услышала ругательство Снейпа — кто охнул, кто захихикал. Дьявол, лучше бы он ляпнул что-нибудь про грязнокровку, это было бы не так оскорбительно, и нормальная девушка поняла бы, что ляпнуто сгоряча. Но «Поттеровская подстилка»… Прямым текстом назвать самую чистую девчонку во всем Хогвартсе шлюхой… Впору язык себе отрезать.       Извинений Лили не приняла. Даже не влепила Северусу заслуженную пощечину, побрезговала. Огрызнулась только, к вящей радости Поттера, мол, так и быть, если пророчишь такое — позволю тебе подержать над нами с Джеймсом свечку, когда это случится. И впредь вообще обходила бывшего приятеля за милю. После нескольких неудачных попыток поговорить и выпросить прощение Снейп уже и сам приучил себя к мысли, что если горы и магометы не идут друг к другу, то надо с альпинизма переключиться на что-нибудь иное. Как видно, покорение вершин женской психологии — не его конек, и достучаться до сознания даже такой родной и с детства знакомой Лили — безнадежное предприятие. В чем-то она права: за такие оскорбления в адрес женщины раньше голову бы оторвали, а тут Мародеры, чтобы проучить, просто попинали его еще немного на той полянке, на глазах у зевак, когда пунцовая от гнева Эванс круто развернулась и ушла. Правильно сделали.       И вот эта «гора» внезапно, спустя месяц и неделю после летних каникул, пришла в движение и решила осчастливить «Магомета». С чего бы? Вирус заносчивости пал под натиском иммунной защиты, и Эванс наконец-то сообразила, что нужно выслушать вторую сторону? Понадобилась помощь в учебе? Или по какой-то причине перестала опасаться, что во время объяснений Снейп также может попрекнуть ее тем учебником, который получил из ее рук Поттер? Она права, если перестала. В нем давно уже что-то перегорело, и желание свести счеты из-за того невербального заклинания юноше казалось теперь чем-то мелочным. Мародеры недостойны занимать столько его мыслительной энергии, а на Лил при всей своей мстительности он, как обычно, зла не держал. Разве что покалывало в груди от всплесков досады, да и то не на Эванс, а на ситуацию. Ему самому не надо было так щедро разбазаривать свои вещи направо и налево, наука на будущее, вот и всё.       Северус пожал плечами: узнать, что ей нужно на самом деле, получится только при встрече, и нет смысла драконить фантазию никчемными домыслами и предположениями. Конечно, пункт назначения она выбрала престранный, но спорить не приходилось. Чтобы прояснить отношения, он без раздумий отправился бы даже в Валгаллу.       Без четверти девять он под маскирующими чарами выбрался из замка. Над Темным лесом поднималась полная луна, заливая пространство удивительно нереальным светом, на который хотелось мчаться и от которого хотелось бежать. Вдруг на ступеньках перед ним очутился Поттер:       — Нюн… Снейп, стой! Тебе туда нельзя. Я знаю, ты здесь.       Тупой лось повел палочкой и сбросил маскировку Северуса. Тот захлебнулся глухой злобой, настолько обескураженный, что не смог даже нахамить врагу, только замер, будто прирос к месту. Очки Поттера тревожно поблескивали лунными бликами:       — Снейп, это дурацкий розыгрыш Блэка, он сам не понимает, что натворил. Там нет Эванс, честно!       Утробно, как волкодав, у которого какой-то самоубийца пытается отнять кость, Северус прорычал:       — Уйди с дороги, Поттер!       Он даже не двинул рукой, но Джеймс наверняка понял, что палочка у него наготове.       — Снейп, если честно, мне насрать на тебя. Просто это серьезная подстава, Сириус перегнул палку. У нас и у директора будут большие неприятности, если Люпин сейчас разорвет тебя на клочки.       Какой-то тумблер щелкнул в голове Снейпа, и он замешкался. Что еще выдумали эти скоты? Записку написала Лили, она подтвердила. Не могла же она… Нет, нет, это было бы уже слишком. Даже если она возненавидела его после тех слов, Эванс не из тех, кто будет пачкать себя местью, да еще и настолько пакостной. И при чем тут Блэк, о котором толкует Поттер? А еще… Дамблдор что, знает правду про Люпина?! Северус растерялся. Легилименцию он начал осваивать недавно, но это был повод попробовать, и слизеринец нерешительно дотронулся до сознания недруга. Там, на оперативном плане, был какой-то трудный для восприятия клубок эмоций, но Снейп вынес для себя одно, главное: лось не врал, в переходе между Гремучей Ивой и Визжащей хижиной сейчас бродит ликантроп, которым каждое полнолуние, как Северус и подозревал, становится Римус Люпин. А вот Лили там действительно нет, и сомнительно, чтобы такой полудурок, как Поттер, владел окклюменцией и уж тем более смог подменить реальные мысли фальшивыми. Словно уступив однокурснику эти секунды для размышлений, Джеймс махнул рукой на двери Хогвартса:       — Пошли, сам убедишься.       Сбитому с толку Снейпу казалось, что тот повел его в библиотеку, но Поттер начал подниматься по одной из самодвижущихся лестниц, которая привела их к подъему в башню Когтеврана. Они с Лил нередко встречались здесь — «на нейтральной территории», как говорила она, чтобы ни ее, ни его сокурснички их не донимали — под окном с витражом, на котором в любую погоду плакал дождем карикатурный желтый персонаж. «Желтый плакса», называла она его.       Девушка сидела на подоконнике и читала, подсвечивая страницы слабым Люмосом. Услышав гул перемещающейся лестницы и шаги парней, Лили вскинула голову и удивленно приоткрыла рот, когда поняла, в какой компании идет к ней Снейп.       — А ты что здесь делаешь? — с вызовом бросила она Поттеру. — Заблудился? — и перевела взгляд на Снейпа. — Что вообще происходит?       Джеймс заговорил, явно с трудом и стараясь не смотреть в глаза Эванс:       — Только что, когда мы с Блэком подходили к Иве, он сказал, что разыграл Нюнчика… в смысле этого… Снейпа, — он неловко мотнул лохматой головой в адрес своего спутника. — Сегодня на Истории он в неразберихе перехватил твою записку ему… и что-то там нахимичил с каламбурным и морочащим заклятьями… Короче, этот прочел вместо твоего «Желтого плаксы» правку Блэка… «Гремучую Иву»… [3]       Готовая съязвить в ответ, Лили, до которой дошел смысл сказанного, медленно закрыла рот. Глаза ее, кажется, засветились в темноте ядовито-зеленым отсветом убивающего проклятия. И тихо-тихо, на грани слышимости, каким-то загробным и совсем не девичьим голосом она проронила спустя, кажется, целую вечность:       — Господи… Да что же вы… нелюди какие-то, что ли?.. Что же вы делаете?       — Лили, прости меня за этого идиота, ты же знаешь, он сначала делает, а потом ду…       — Да как ты смеешь говорить это мне?! — сорвавшись, вдруг заорала она на весь коридор. — Как ты смеешь извиняться передо мной? Извиняйся перед ним, Поттер! Извиняйся перед Снейпом, сволочь ты последняя!       — Я… да… я это самое… да, конечно… Ню… Снейп… ты… в общем…       Всё время молчавший, Северус едва заметно покачал головой, надеясь, что Лили поймет его намек и замнет этот балаган с извинениями. Он еще наивно надеялся, что их с Эванс оставят в покое и дадут возможность поговорить. Об остальном можно будет поразмыслить и потом, на досуге.       Тут из-за поворота донеслись звуки какой-то крысиной возни, писк, а потом голос Петтигрю, почему-то хоронившегося в тени (и Северус догадывался, почему):       — Хей, Джимми! Ты фрочно нужен там! Кажетфя, Лунатик рафтерзал Бродягу!       На ходу срывая с себя мантию, Джеймс кинулся в темноту. Лили как староста тоже не осталась в стороне, а Снейп последовал за ними уже скорее по инерции, совершенно сбитый с толку кардинальными изменениями в сценарии.       — Он жив? — (Поттер).       — Ефё да, — (Петтигрю, кутаясь в мантию Поттера).       — Что происходит?! — (Лили).       Крысюк коротко объяснил, что Блэк почему-то не успел вовремя перекинуться, когда появился Люпин… в смысле, оборотень. Всё произошло так быстро, что Питер ничего не успел сделать («Можно подумать, он прямо собирался что-то делать!» — мелькнула саркастическая мысль и тут же потухла под гнетом уныния: теперь поговорить с Лил не удастся наверняка). Блэк успел только вырваться, выскочить за дверь и задраить ее. Сейчас он, истекая кровью, валяется там, в коридоре между Ивой и Хижиной, а Петтигрю помчался за подмогой.       — Ты что, не мог его отлевитировать в больничное крыло?! — прошипел Поттер.       — Джимми, его ифкуфал оборотень! Откуда мне знать, вдруг он прямо фейчаф тоже фтанет волком?       — Да что ты тупишь, идиот!       «Он не тупит, он отлично прикидывается идиотом, а тупые тут как раз вы». Северус незаметно отступил. Еще шаг и еще. Гриффиндорцам было не до него.       В свое общежитие он не пошел, а отправился на Астрономическую башню, где бездумно уселся на ступеньку перед висящей над полом синей сферой. Сколько минуло времени, он не засекал, просто луна, изредка прячась за жидкими облаками, успела перебраться в соседнее созвездие. И тогда пришла Уолсингем. Белокурая коса заплетена абы как, одежда будто для тренировок у Хуч, не то домашняя, не то спортивная.       — Я знаю, что ты откажешься, но должна спросить, — сказала она. Слова были категоричными, тон — прямо противоположным.       Снейп вынырнул из созерцательного безразличия. Реальность сразу же ощетинилась иглами треволнений, опасностей и безнадеги. Не надо было выныривать. Но Пандора так смотрела на него своими волшебными глазами, что нагрубить ей — это как покалечить ребенка. Кто из них знал тогда, что спустя много лет на него так же будет смотреть ее дочка, когда самой Доры уже не станет.       — Что? — резко выпалил он и откашлялся: от продолжительного сидения на ледяной ступеньке горло успело охрипнуть.       — Блэк сильно пострадал. В раны попала слюна оборотня. Дамблдора в школе сейчас нет, а остальным преподавателям они, представь, говорить боятся.       Уолсингем запрягала очень издалека. Снейп со злостью ухмыльнулся: жаль, что не сдох еще. А ведь планировал, что всё это будет происходить ночью с грязным слизеринским выкормышем…       — От меня что надо?       — Помоги сварить нейтрализатор. Джофф готов, он уже сделал лабораторию в Выручайке.       — А Лили? — вырвалось у него помимо воли. Наверняка грудью на амбразуру, как же еще. Гриффиндорцы своих не бросают, бла-бла-бла…       — Она хотела доложить Слагхорну и попросить его о каком-нибудь содействии, но эти ненормальные ее отговорили. Что знает старина Слагги, то знает весь мир. Даже Блэк отговаривал — он, кажется, еще не понял, что его ждет. В общем, Лили сказала нам с Макмилланом, что решать тебе. Если ты не откажешь — она тоже с нами. Нет — нет.       Дора отвернулась и задумчиво посмотрела на луну, как будто даже позабыв, зачем пришла. Молодец Лили, исправно перевела стрелки. Теперь откажись он, вся ответственность за гибель или перерождение ополоумевшего от безнаказанности Блэка ляжет на его плечи. Плюс пошатнувшееся реноме Верховного чародея Визенгамота, допустившего в школу такую опасную тварь. Плюс загубленная судьба «бедняжки Люпина», которого отправят в резервацию для таких, как он. Ах да, Снейп чуть не забыл самое главное: «золотого» мальчика, потомка знаменитых Певереллов, величайшего ловца во всей истории квиддича, навсегда отстранят от игры — какая потеря для общества! Эванс, когда ей было нужно, умела манипулировать людьми не хуже любой когтевранки, если вообще принимать всерьез это факультетское распределение по ролям. Да, пожалуй, взявшись сейчас за зелье в восемь рук, через несколько часов идеально слаженной работы «жрецы Кетцальбороса» его создадут. Слюна ликантропа еще не успеет существенно изменить набор ДНК жертвы, и у блохастого кретина будет шанс остаться человеком. Северус едва не фыркнул. Надо же, какой парадокс: остаться человеком в физическом смысле, морально им не являясь…       …До самого рассвета они вчетвером не разгибались, курсируя между разделочным столом, системой перегонки и котлом. От напряжения и безумной сосредоточенности в каждом прорвались самые дурные стороны личности. Макмиллан нудно поправлял каждого из участников и досадовал даже на собственные промашки — не вслух, но слишком красноречиво, хоть сотней щитов окклюменции закройся. И еще эта дурацкая, до умопомрачительного бешенства доводящая Северуса привычка его отбрасывать длинную челку с глаза! Мерлин, да подстригись ты уже, а не мотай башкой, как лошадь над корытом! Пандора корчила из себя самую умную и все делала по-своему. Назло. И молча. Но лучше уж молча, чем как Лил — та ругалась и шипела на всех троих, и больше всего Снейпа раздражало то, что он не в состоянии по-настоящему на нее вызвериться даже сейчас, чтобы она заткнулась и следила только за своей частью обязанностей. Ну а его собственная мерзкая черта проявлялась в том, что на всем протяжении работы внутри него сидел второй, исходящий пеной злобы Северус, и уж он-то не смолкал ни на секунду, последними словами комментируя всё происходящее. Больше всех Снейпу хотелось стереть в порошок именно его, потому что отграничиться от этой сволочи слизеринец не мог никакими методами. Ох, доделают они этот эликсир! Ох, доделают! Вот тогда уж он оторвется на всех по первое число!       Но этому не суждено было сбыться. С последним стуком черпачка по краю котла остатки его сил и решимости убить всё, что движется, растаяли. Снейп медленно, почти аккуратно положил инструмент на подставку, развернулся и как сомнамбула поплелся к выходу из Выручай-комнаты. Никто не остановил его, не окликнул. И он даже не помнил, как добрел до подземелий, открыл проход в гостиную Слизерина, с закрытыми глазами нашел спальню посапывающих во сне шестикурсников и, не приходя в сознание, рухнул на свою кровать.       После этого он на три дня выбыл из строя с банальнейшей гнойной ангиной, которая дала жар за сорок и намертво приковала его к постели, как то отравление на первом курсе. Не помогали ни зелья, ни травы, ни переданные кем-то (он даже догадывался, кем) магловские препараты. Но благом было другое: после той истории наезды Мародеров прекратились. От слова «вообще».       Директор передал ему настоятельную просьбу держать этот инцидент в тайне, особенно когда стало понятно, что Блэк всё-таки не заразился ликантропией и вполне активно шел на поправку на соседней койке лазарета, бредя дуэтом с мечущимся от жара Снейпом. Люпина не изолировали, но он сам заметно отстранился от прежних друзей. Сириус, которому, наверное, или Дамблдор, или Минерва промыли мозги, спустя примерно месяц отважился подойти к слизеринцу. Тщательно подбирая слова, чтобы не обозвать его по привычке Нюнчиком, он попросил прощения — как он выразился, «за предательство». Снейп отказался принять извинения, поскольку его никто не предавал: предать может только друг, что они все и сделали по отношению к Римусу, а не к нему.       Блэк призадумался, и пока он тормозил, Северус уже ушел по своим делам.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

      В своих нелепых иллюзиях Снейп выдумал, будто три года спустя этот аристократический выкидыш-переросток дозреет до мысли помогать им с Лили скрываться… от кого? Нет, бред продолжается, сплетаясь причудливым орнаментом с былью, где не существовало никаких «мы с Лили», а были «Джеймс и Лили Поттеры». Крестным сына которых стал пес-анимаг, их же и предавший. Или не предавший, если верить его собственным горячим уверениям и «ожившему» крысу-Петтигрю. Но, тем не менее — уберечь эту парочку от смерти Блэк так и не сумел.       И вот с тех времен, как была создана формула аконитового зелья, Северус каждый месяц варил очередную порцию за восемь дней до полнолуния (вещество должно было оставаться свежим, срок его хранения был очень кратким, про запас не наваришь), а затем отправлял бутылку по назначению. По инерции, в память о Лили, которая хорошо относилась к тихоне-Римусу и которого из всех четверых Мародеров Снейп ненавидел меньше всего. Тринадцать флаконов с зельем в год, которые, уже пустыми, доставляла ему обратно усатая старушка Кунигунда. Как будто у него тут дефицит склянок. Ну да Люпин всегда был щепетилен, особенно не там, где нужно.       Много позже алхимик узнал, что события той ночи несколько отличались от его представлений. Именно Уолсингем оказалась настоящей когтевранкой-манипулятором и долго не хотела признаваться Лили, как ей посчастливилось уломать, да еще в такие краткие сроки, смертельного врага гриффиндорской четверки. Потом правда всплыла на поверхность, и Северус не разговаривал с Пандорой больше года. Лил сказала иначе. «Я палец о палец не ударю, чтобы уговаривать Сева помогать этим негодяям, — отрезала она, когда Макмиллан и Уолсингем обратились к ней с вопросом, как выкручиваться без него, если они хотят создать это сложное противоядие. — Блэк хотел его убить — значит, получил по заслугам. Если так не хотят подставлять своего любимого директора, пусть Сириус становится оборотнем и валит в резервацию вместе с Римусом. Где им самое место. Хотя Римуса, конечно, жалко. Но он был старостой и всегда потворствовал их мерзостям, значит, достоин того же. Если вы уговорите Сева, дело ваше. Лично я и подойти к нему за этим не посмею». Вот как было на самом деле, а более удачную версию придумала Пандора, отправляясь на Астрономическую башню: вся алхимическая четверка знала повадки друг друга, как пять пальцев. Кого где искать и кого чем пронять. Просто не все этим пользовались.       И тот злополучный учебник Лили Мародерам не отдавала. Поттер сам умыкнул книгу, догадавшись, что благодаря каким-то записям в ней Эванс так легко делает контрольные — ему было мало, что она и без того разбрасывает шпаргалки всем одногруппникам, когда дописывает свое задание. Ну а Блэк, как потомок темного рода знающий принцип дешифровки криптограмм, сумел разобраться в тайных записях Снейпа и без ее подсказок. Так что оскорбление, в сердцах брошенное Северусом у пруда, было дважды безосновательным и обидело девушку тем сильнее, что ляпнул он его, не разобравшись. «Так ты и непростительным приложил бы меня, а потом извинялся на могилке?» — объяснила она во время того памятного Хэллоуина на седьмом курсе, который (Снейп теперь очень сомневался в его нереальности), возможно, и имел место в их жизни и на котором она впервые его поцеловала. В образе сексапильной Маман Бриджит. Первой! Прикосновение ее губ к его губам вслед за легким выдохом, скользнувшим по щеке; непроизвольное движение собственных рук, инстинктивно стиснувших ее, чтобы прижать к себе крепче; безумное, ни с чем не сравнимое возбуждение, от которого потом плывет голова и путаются мысли... Разве можно такое забыть или придумать?       «Вот почему я боюсь твоей темной магии, Сев. Она позволяет моментально реагировать, но потом ничего нельзя исправить».       Ничего нельзя исправить, Лил. И даже без темной магии.

* * *

      Вечером 14 июля Снейп трансгрессировал к Малфой-мэнору. Как говорят на Востоке, будь особо начеку в год Обезьяны — никто не знает, что взбредет глупой скотинке. Впрочем, имея дело с чистокровной аристократией, любой год можешь уверенно считать годом Обезьяны.       В гостях у Малфоев уже находился Торфинн Роули. Все они сидели на веранде, наслаждаясь прекрасным летним вечером, и, подходя к дому, из-за цвета волос Снейп издалека принял Тора, сидящего спиной к бортику, за какого-нибудь родственника Люциуса.       Навстречу ему выскочили три долговязые борзые, любимицы Нарси. Тычась длинными носами в его ладони, белоснежные красотки шумно и быстро дышали, но голосом не издавали ни звука. Люциус говорил, что уважает русских борзых за их молчаливость вне охоты и за элегантный вид. Ну да чего ожидать от законченного эстета: собак, лошадей и жену он выбирал исключительно за внешность и чистоту породы. Правда, с Нарциссой он не ошибся и при такой тактике отбора.       Зельевар потянул носом. Среди благоухания садовых цветов сквозь лимонный аромат вербены, карамельно-трепетный ириса и насыщенно-сладкий розы к нему нашла дорогу едва уловимая струйка духов миссис Малфой, нежной Снежной Нарциссы. Это были необычайные духи, чудесные уже одним тем, что Снейпу никак не удавалось разложить их аттар на составляющие, а значит — постичь тайну. Он знал только одно: так должна пахнуть Антарктида, родина древних предков.       Помимо Роули у Малфоев гостили и Нотты, отец с сыном. Теодор, ровесник Драко, красивый задумчивый брюнет, чем-то напоминал юного Сириуса Блэка, только с карими глазами и без Блэковской вызывающей хамоватости во взоре. Сходство, в общем-то, неудивительное — волшебники всех древних фамилий, как в Великобритании, так и за ее пределами, неизбежно имели общие корни. А если уж брать представителей конкретно темных родов Соединенного Королевства…       Мальчики тоже присутствовали на веранде, безмолвно, как и Нарцисса, участвуя в неспешной беседе мужчин. Снейп застал как раз самый финал пламенной речи Торфинна о том, что вся эта «толерастия» со стороны Минмагии не приведет ни к чему хорошему. Люциус и Чарльз опасную тему не пресекали, но вроде бы и не поддерживали. Лишь Нотт-старший слегка кивнул, ставя свой бокал на столик, — когда Тор припомнил несколько случаев беспредела со стороны магловских гангстеров, напоровшихся на магов, получивших достойный отпор, но на суде вышедших сухими из воды. В то время как маги были осуждены Визенгамотом пусть на условные, но при этом не менее вредные для их репутации сроки. Софизм — любимый прием «Вкушающих Погибель», как громко называли себя члены экстремистской организации, в которую, по одной из версий своих невнятных воспоминаний, вступил и юный Снейп образца семидесятых-восьмидесятых. В народе членов этих разрозненных группировок называли проще — Пожирателями Смерти или просто Пожирателями. Их вожаки просто обожали оперировать идеями, в основе своей логичными и способными подкреплять их собственные взгляды. Говорят, так поступал и Волдеморт, но Северус самопровозглашенного Властелина Тьмы помнил очень смутно — то ли из-за того, что никогда не был чересчур приближен к его темнейшеству, то ли по той простой причине, что после судебного процесса ему, отмазанному Альбусом Дамблдором, авроры затерли какие-то воспоминания, касающиеся подробностей службы у магического фюрера. А может, Снейп и сам извлек самые тяжелые и обличительные из них, когда погибла Лил…       — Прошу меня простить за опоздание, — негромко сказал он, делая первый шаг на мраморные ступеньки веранды.       Все обернулись, а Люциус, сидящий к нему вполоборота, согласно этикету гостеприимства поднялся навстречу визитеру и распахнул приветственные объятия:       — О! Какая долгожданная встреча! Сам профессор!       Это, конечно, в какой-то мере была игра на публику. Не в столь уж теплых отношениях был немытый полукровка Снейп с этим великолепным дворянином, чтобы тот снисходил до столь дружеских жестов. Но, вероятно, Люциусу позарез нужна была информация, подкрепленная свидетельством очевидца, а не чепухой из желтого журнальчика. За информацию не жаль и слегка испачкаться — домовики одежду почистят, не впервой.       Мальчишки вскочили и поклонились декану, а тот одарил их холодным взглядом, мгновенно переменившимся, когда Нарцисса протянула ему белокожую ручку для поцелуя.       — Мое почтение, — сказал он хозяйке дома, соблюдая грань, где уважительность прикосновения чуть улыбающихся губ к пальцам не переходит в категорию фамильярности или, чего доброго, намека на вожделение. Хотя, конечно, как женщина Нарси была способна вызвать совсем не платонические помыслы даже у такого нелюдима, как зельевар, правила хорошего тона в аристократических кругах предусматривали целый спектр корректного либо бестактного выражения чувств. Когда в свое время их ему втолковывала мать, Северус запоминал, но не усваивал, зато полноценно овладеть этими навыками на практике позволило знакомство с Люциусом и его семьей. Равно как и прочими, бесполезными в нормальной человеческой жизни, знаниями и умениями.       — Здравствуй, Северус, — она тоже слегка улыбнулась спокойными светло-голубыми глазами, на самом дне которых заиграл потаенный солнечный лучик, словно в глубинах кристальных вод на Полюсе. — Ты вовсе не опоздал, мы как раз собирались в дом.       В гостиной, навевающей сравнения с чертогами Снежной Королевы, был накрыт стол и играла тихая музыка («Как у маглов в зале для прощания с покойным»).       — Профессор, а не пояснишь ли ты нам с Ноттом, как понимать действия одной из твоих коллег? Почему по результатам экзаменов по Гербологии у Теодора и Драко вышли столь… хм… странные оценки?       Снейп скользнул взглядом по лицам нахохлившихся ребят и склонил голову к плечу:       — А если конкретнее? — за сумасшедшими событиями предэкзаменационных дней и последовавшими затем разбирательствами в Аврорате он и в самом деле как-то упустил такие мелочи, как успеваемость по травам у своих учеников.       — Если конкретнее: эта ваша Помона Пюрслен изволила выставить им всего лишь «Приемлемо»…       — Прости, кто? — едва не фыркнув от смешка [4], переспросил зельевар.       Чарльз и Тор, не таясь, засмеялись в голос, а мальчишки изо всех сил кусали губы. Люциус как ни в чем не бывало перекинулся взглядами с женой и пояснил:       — Видишь ли, фамилия Стебль всегда вызывала во мне приступы когнитивного диссонанса. Она нарушает стройную концепцию отбора кандидатов на роли деканов [5]. Но, судя по табелю, наша сговорчивая пуффендуйка с недавних пор решила изменить своим принципам и сделаться леди Мягко-Стелет-Жестко-Спать?       — Что ж, если объективность ее оценки вызывает у тебя и Чарльза какие-то нарекания, я могу задать этот вопрос непосредственно Помоне, — всё-таки поборов улыбку, невозмутимо ответил Северус.       — Да, было бы любопытно, но не более того. Гербология — не тот предмет, ради которого стоит разбиваться в лепешку, если не лежит душа.       — Согласен, — кивнул Нотт-старший, самый немногословный из присутствующих — в силу возраста и темперамента. — Не тот. Но если этот молодой человек попробует сплоховать на твоих занятиях, дай мне знать. Я вправлю ему мозги, это недолго. Холостой и бездетный Роули, однако, тоже решил вставить свои пару пенсов.       — Сдается мне, Гербология, как и весь этот Пуффендуй в целом, нужны одним только бездарностям и неудачникам, — категорично прокомментировал он, принимаясь за ужин, а мальчишки оживились в надежде, что сейчас взрослые начнут перемывать косточки ученикам других факультетов. — Или гр… маглорожденным. Что, в принципе, одно и то же.       Была это сознательная провокация или нет, алхимик не знал и дознаваться не хотел. Просто на всякий случай пропустил слова Тора мимо ушей.       Ближе к десерту, когда за окнами уже хорошо стемнело, Люциус подвинул разговор вплотную к истории с Квирреллом и наконец спросил Снейпа, что именно случилось в ту ночь. Всё-таки он состоял в Попечительском совете школы, а его и других членов совета отчего-то не сочли нужным поставить в известность о подробностях того происшествия, и это вызывает беспокойство за жизнь вверенных чудаку-Дамблдору детей. Опустив некоторые моменты, в особенности те, что касались чудесного воскрешения анимага Петтигрю, Северус рассказал. Во время монолога краем глаза он заметил, как тревога всё сильнее одолевала Нарциссу, и лишь безупречное воспитание не позволяло ей сминать в пальцах накрахмаленную салфетку.       — Ваш Дамблдор — Мордредов психопат, — подытожил Тор, который, в отличие от леди Малфой, за соблюдением приличий не гонялся и предпочитал изъясняться грубо и прямо. — Дай ему волю — он притащит в школу настоящих драконов, оборотней, великанов и еще неведомо какую нечисть.       — Не знаю, как Дамблдор, — поддержал тему Люциус, — а вот один подчиненный ему лесник — запросто.       Насчет оборотней мог бы высказаться Снейп, но он предусмотрительно промолчал.       — А этот… как его? Гарри Поттер? Ну, который, по словам репортеров, надежда магического мира… Он откуда взялся?       По известным причинам Роули, учившийся на два курса младше зельевара, довольно долго отсутствовал на родине, поэтому некоторые детали прошли мимо него.       — Сын однокурсника Северуса… из Гриффиндора, — объяснил Малфой. — Был там у них ловец, без пяти минут звезда квиддича. Да ты наверняка помнишь его! Приятель пижона-Блэка.       — Регулуса, что ли?!       — Да Мерлин с тобой, Тор! Чтобы Рег водился с такой швалью? Я про этого предателя, от которого отказалась даже родная мать: довел.       — А, я понял. Нет, не помню, даже если и видел. Мамаша мальчишки тоже из Гриффиндора?       — Ну да. Более того — из маглорожденных.       Северус был всецело занят содержимым своей вазочки с мороженым, но мог бы поклясться, что Люциус успел стрельнуть в него коротким, как вспышка молнии, испытующим взглядом. Тор хохотнул:       — Ушлая девица! Хороша собой, значит?       — Видали и получше, — подыграл Малфой.       Теперь всё понятно: обычная слизеринская проверка на вшивость. Стал бы чванливый Люциус в ином случае обсуждать женщину в присутствии жены и несовершеннолетних мальчишек! Снейп слегка прикусил щёку изнутри, погашая усмешку. Интересно, на что он рассчитывал? Что Северус впряжется защищать честь прекрасной дамы, как последний идиот или гриффиндорец, да еще и в чужом доме? Или просто прощупывал почву, насколько еще эта тема цепляет приятеля. Цепляет, но не настолько, чтобы замечание о внешности, какими обычно принято обмениваться в пубертате, смогло вызвать неконтролируемый гнев у взрослого колдуна. Тем более что объективно всё было именно так: мать Гарри была всего лишь симпатичной девчонкой, даже в юности проигрывавшей по красоте сестре-магле, а уж с возрастом и подавно обещавшей стать копией миссис Эванс, их матери. Если бы дожила…       — С вашего позволения, я ненадолго вас покину, — поднимаясь с места, ровным голосом объявила Нарси и высокомерно искривила губы.       Ее отлучка, больше похожая на бегство, была оставлена без внимания всеми, кроме Снейпа.

* * *

      Почти вбежав в свой будуар и похрустывая суставами тонких пальцев, Нарцисса в исступлении замерла под портретом, с которого неподвижно глядели две девушки: сидящая была самой Нарси в восемнадцать лет, еще не миссис Малфой, а мисс Блэк; стоявшая рядом с ее креслом — сестрой Беллатрикс в двадцать два года. Говорят, портреты оживают только тогда, когда умирают те, кто на них изображен. Что ж, в этом случае есть надежда, что пропавшая больше десяти лет назад красавица-брюнетка, лицо которой уверенно выдавало принадлежность к роду Блэк с этим их дерзновенным бездумием в далеко расставленных испанских очах, всё еще жива и где-то скрывается после того, каких дел наворотила в этих краях. Ладная, с осиной талией и короной пышных волос, похожая на Генриетту, магловскую герцогиню Бедфорд, в шикарном черном платье, украшенном на груди крупной зеленой розой, Белла смотрела с вызовом, будто защищала кроткую младшую сестру. Да, Нарси пошла в мать из французского рода Розье, но не характером, а только внешностью. Характером Друэлла ничем от бешеных Блэков не отличалась и прокляла старшую дочь, Андромеду, с той же легкостью, с какой тетка Вальбурга прокляла старшего сына, Сириуса.       Дыхание почти успокоилось. Нарцисса щелкнула пальцами:       — Добби!       Эльф возник незамедлительно. В своей изгвазданной наволочке он был похож на ворох грязного белья, но при этом, что удивительно, ничем дурным не пах — как и все его сородичи, только какими-то травами, пряностями, сдобой и еще чем-то сугубо эльфийским, не поддающимся пониманию. Он смотрел на хозяйку широко раскрытыми глазами в ожидании приказа.       — Добби, я хочу, чтобы ты проверил меня на причастность к магическим обрядам. Сейчас же!       — Добби слушается!       Всё говорило о том, что на ней висело заклятье, о котором она по какой-то причине не помнила. Когда за столом зашла речь о мальчишке, сердце буквально оборвалось, а душу сковал смертный ужас. Светящийся кокон, наколдованный домовиком, опускался все ниже, поглощая фигуру женщины. Вот его нижний край достиг запястья правой руки — и вокруг манжеты ожидаемо вспыхнул завиток золотисто-красной нити. Она закрыла глаза.       — Добби нашел, хозяйка. Это Непреложный обет, — с поклоном сообщил домовик, уничтожая кокон.       — Если ты чувствуешь, что должен сделать в связи с этим — делай.       — Да, хозяйка. Добби чувствует. Добби сделает, что должно.       Легкий сухой щелчок, похожий на треск кошачьей шерсти — и в своей спальне Нарцисса осталась одна.