Bad Addicted (to you)

      – Доброе утро, Америка! – Феликс расшторивает окно гостиничного номера (свет бьёт в лицо), – Прямое включение из Нью-Йорка.       Он запрыгивает на кровать, и тело подбрасывает, вытрясая остатки сна.       – Ого, ты даже помнишь, где мы…– Хёнджин протирает глаза.       Тур в самом разгаре, города смазываются в один, и на концертах приходится подглядывать, чтобы не поприветствовать Чикаго в Сиэтле. Ликс нависает, стоя на четвереньках и зажимает самого Хвана между конечностей.       – Конечно, помню. Нью-Йорк — это ведь музей Метрополитен.       В голове проясняется, как обрывки бурной ночи вспоминаются с похмелья. «Моне. Кувшинки». Хёнджин обвивает Феликса руками, расчёсывает пятернёй его спутанные волосы. Он не забыл. Он правда готов смотреть с ним на одни и те же виды сада в Живерни.       Ликси млеет. Руки-ноги расползаются, и вот он уже придавливает собой и без того помятого Хвана. Такая приятная тяжесть. А под одеялом всё горячеет, и босые ноги, что торчат с другого края, не спасают. Феликс оттягивает и без того растянутый ворот майки, чтобы уместить на голой коже как можно больше поцелуев.       Они всё равно наслаиваются друг на друга. Пробивают на мурашки и ноют засосами на ключицах. «Нужно это тормозить» – Хёнджин закусывает губу, прогибаясь в спине, – «а то плакал мой Моне вместе с Ренуаром». Но Хван уламывает сам себя на ещё пять минуточек.       На ещё немного сладкого шепота любимого в шею, немного прикосновений к его мягкостям, немного лениво зарождающегося возбуждения. Ёнбок прикрыл веки, словно ещё спит. «М-м-м, сама невинность» – Хёнджин еле давит стон от очередного толчка в бедро. А Феликс своего голоса не стесняется...       – Эй, ангел, потише!       – А то что? – он поднимает голову, сверкая тлеющими угольками в глазах.       – А то мы опоздаем во все музеи.       – Можем сэкономить чуточку времени и сходить в душ вместе, – Ликс кружит пальчиком по груди.       – О нет! – Хёнджин переворачивается с улыбкой, свёртывая буррито из Феликса и одеяла. – Тогда мы сегодня вообще из номера не выйдем.

***

      Они не могли никуда высунуться без менеджера. «Конечно, как же ещё» – Хёнджин фыркает, угрюмо глядя из-под козырька бейсболки. Менеджер тоже не очень-то рад быть третьим колесом на их музейном свидании. Феликс забирает билеты, наушники с аудиогидом и разрешение на съёмку.       – У тебя кепка неправильная, – он поднимается на носочки.       Смахивает головной убор – волосы шевелит ветерком – и меняет бейсболку «LA» на «NY». Хёнджин усмехается. Хочется обнять Феликса и чмокнуть в лоб вместо «спасибо», ну вон как те двое, но менеджер предупреждающе цокает. Хван стреляет косым взглядом.       – Спасибо, Ликси-а, – он виновато улыбается.       – Потом скажешь своё «спасибо», – подмигивает Ли.       Шум восемьдесят второй улицы исчезает, стоит им переступить порог музея. Хёнджин прекрасно знает, что Моне на втором этаже, но не может пройти мимо античного зала. А за ним – средневекового, и египетского… Как ребёнок в парке аттракционов.       Наверху музей похож на лабиринт или муравейник: сравнительно небольшие комнаты со сквозными проходами, на каждом простенке – по картине. «Чтобы повесить как можно больше» – догадывается Хван в зале романтизма. Наконец, они доходят до раннего Моне. Хёнджин переключает запись экскурсовода.       Феликс тоже в наушниках, внимательно смотрит, сведя брови к переносице, ходит рядом тенью, следуя рассказу гида как стихии. «…двадцатишестилетний Моне покидает Париж и свою беременную возлюбленную, чтобы…» – а дальше сплошной бубнёж. Ведь всё внимание забирают веснушки на висках, косточки ключиц в расстёгнутом вороте рубашки, милые попытки сдуть прядь волос. Дышится с трудом. Кругом экспонаты, какие выдаётся увидеть, может, раз в жизни. А Хёнджин всё равно смотрит на Феликса.       Он как чувствует: едва поворачивает голову и томно поднимает взгляд. Кадык ухает вниз. Хочется наплевать на всё и поцеловать Ёнбока, сердце трепыхается взаперти, и руки сами тянутся к Ликсу. Вспышка ослепляет.       Хёнджин морщится, темнота мигает перед глазами. Он срывает наушники. Таращится на менеджера с немым «какого хрена?».       – Забыл вырубить, – он меняет настройки фотоаппарата и бросает: – Можете стоять не так близко?       Взгляд упирается в потолок. Хёнджин прикрывает глаза и выпускает горячий воздух носом. Отходит, смотрит в камеру с дежурной улыбкой. Несколько вымученных снимков. «Хуже, чем фоткаться с ростовой куклой по просьбе мамы» – Хван раздувает ворот байки, но это не спасает от глухого раздражения. Стягивает толстовку через голову.       – Классная майка.       Спина вздрагивает. Эти пониженные частоты Феликса всегда сулят приключения, преимущественно – на пятую точку. Он облизывается, всё ещё глядя на надпись.       – Да? – Хёнджин опускает глаза на обычную белую майку, – В Японии купил.       Феликс размашисто кивает, будто это многое объясняет. Подходит вплотную и заботливо завязывает рукава байки, что Хван накинул на плечи. Ли прихлопывает получившийся узел и секретно улыбается. Они обходят ещё два зала. Хёнджин фотографирует Ликса на фоне кувшинок: две вечные темы разных творцов.       – Спорим, та девушка – стэй? – шепчет любимый и указывает кивком.       – А? – Хван пытается оглядеться не слишком очевидно.       – Она следит за нами, как только мы поднялись на второй этаж.       Такое случалось уже не раз – в Париже, в Мельбурне, теперь в Нью-Йорке. И они не то чтобы могли на это повлиять, даже замечания менеджера не всегда действовали. А иногда Хёнджину хотелось выкинуть что-то эдакое прямо на камеру фаната. Спалиться. Но есть ещё шесть мемберов. Шесть человек, которых они с Феликсом не могут подвести.       – Давай постоим на месте, – шепчет он как змей-искуситель. – Сейчас она достанет телефон… Не оборачивайся.       И Хёнджин слушается. Лопатки аж покалывает, от любопытства хочется переместить глаза на затылок. Тяжелые шаги менеджера отдаляются. Хван смотрит на картину – и не видит.       – Девушка, что вы снимаете?!       Феликс хватает за руку. Тянет. Хёнджин еле вписывается в арку, следом – в крутой поворот налево. Придерживает новую кепку и бежит-бежит-бежит за Ликсом. Лёгкие покалывает от подступающего смеха. Они выходят в коридор и смешиваются с толпой. Уборщица выкатывает тележку из туалета, и они проскальзывают внутрь, пока дверь не успевает захлопнуться.       Внутри безлюдно и пахнет синтетическими «альпийскими лугами». Горло пощипывает. Хёнджин плещет водой в лицо, чтобы остыть.       – Ну ты даёшь, – восхищённо протягивает он и смотрит на Феликса.       – Будто впервые, – он опирается на край умывальников. – Ты же знаешь, в чём я хорош, да? – Ликс играет бровями.       – Не зазнавайся! – Хёнджин брызгает на него и попадает.       Но тот только жмурится и выставляет маленькую ладонь, щёки трещат от улыбки. «Раз уж мы тут…» – Хван проходит к кабинкам. Феликс шагает нога в ногу. Заходит вслед за Хёнджином.       – Что ты?..       Замок защёлкивается, хлопает входная дверь. Чужие шаги раздаются в тишине, Феликс ластится к Хёнджину и затыкает поцелуем. Все звуки перестают существовать. В ушах стучит кровь, горячее дыхание дрожит в миллиметрах от влажных губ. Тело расслабляется. Хван отвечает уверенно и глубоко, после ошарашенно смотрит на Феликса. Зрачки дрожат.       Тот не отвечает – цепляет за пояс джинсов и тянет к себе, кладёт пальцы на пуговицу. Хёнджин перехватывает запястья. Только не снова. Они это уже прошли, и Феликс не бросался в крайности так давно…       – Что ты делаешь? – шипит Хван как можно тише.       Пальцы выправляют из-за штанов. Феликс отстраняется, округлив пухлые губы.       – Но майка... – он тупит взгляд.       – Что майка? – Хёнджин хмурится и ведёт головой.       Внутри всё бурлит и закипает, он не понимает решительно ничего. И лучше бы объясниться как можно скорее. Феликс краснеет. Проходится язычком по губам, проделывает взглядом дыру на уровне груди. Хёнджин тоже смотрит на надпись.       – «Приведи меня в художественный музей», – Ликс вздыхает, – «и трахни в туалете».       Ладонь шлёпает по лбу. Лицо заливает краской, и недавно мокрые губы уже суше папируса в египетском зале.       – О господи, – Хёнджин не может честно посмотреть своему парню в глаза. – Говорил же Джисон хотя бы в переводчик забить! И ты подумал?..       – Да, – шепчет Феликс куда-то в шею, комкая в кулачках злополучную майку.       Мурашки толпой следуют за его дыханием. Руки сами опускаются на спину, поглаживают, с каждым разом опускаясь ниже, Хёнджин шепчет бессмысленное «ну будет», а внизу просыпается утреннее возбуждение. Глупо было думать, что оно подождёт до вечера. «Зато мы уже не опоздали в музей». Запах розы проникает в лёгкие, Хван трепет губами кончик уха.       – А может всё-таки? – Феликс смотрит озорно.       Кладёт ладонь поверх ширинки. «И какой зверь меня укусил?» – Хёнджин запрокидывает голову от волны тепла по всему телу. Шумит слив, отрезвляя. Но как же хочется… Будто назло менеджеру, и сасэнам, и чужим предрассудкам.       – Если знаешь, как скрыть одну пару ног.       Феликс ухмыляется: чтоб он и не придумал? Опускает крышку и садится на неё, сложив ноги бабочкой, смотрит обожающе снизу-вверх. Ждёт. Выдох, как перед стартовым свистком. Хёнджин равняется ширинкой с его лицом и вжикает молнией.       Иголочки бегут по задней стороне ног, когда в туалет заходят всё новые люди. Феликс поднимает край майки. Целует по бокам от ложбинки пресса, проводит по ней языком, у чувствительной области под пупком… Каждое касание губ словно стекает вниз по телу раскалённой лавой. И оседает между ног.       Хёнджин упирается руками в стены. Байка печёт лопатки. Феликс запускает ладонь в приспущенные штаны, поглаживая и сжимая, а губами пробует через ткань выпирающий стояк. Тот наливается всё больше. Хван не выдерживает жара и вешает толстовку.       Они ведут себя даже тише, чем если бы пользовались кабинкой по назначению. Феликс чуть отгинает резинку, бросает предупреждающий взгляд. Спускает бельё. Дрожь бьёт до поясницы. Не то от прохлады, не то от страха. «Вот теперь очевидно, чем мы тут занимаемся» – Хёнджин берёт край майки в зубы.       От вида в голову стреляет. Очерченный пресс, изнанка джинс, налитый член с потемневшей головкой и блядский Феликс. Смотрит так, будто это фильм для взрослых. Окунает головку в рот, достаёт, размазывая слюну по собственным губам. Высовывает язык, пожирая затуманенным взглядом снизу, и проходится вдоль каждой венки. Хёнджин хватается пальцами за крючки. И как он должен это выдержать?       Ткань майки уже намокла во рту. Хван стискивает зубы, сдерживая стон, когда Феликс сжаливается и берёт его член в рот. «Как же хорошо». Горячо и мокро... Глаза невольно закрываются от блаженства. Звуки становятся громче, и кажется, будто о вас догадываются решительно все, подглядывают в зазоры и пялятся сквозь фанеру. «Вообще пофиг» – Хёнджин чуть подмахивает навстречу. Жужжит телефон.       Сердце загнанно колотится. Хван отстраняется. Он тянется к заднему карману джинсов, но звонит у Феликса. Он достаёт мобильник и протягивает своему парню. Это менеджер.       Нужно срочно что-то делать, но что? Хёнджин мельтешит, стаскивает майку, роняя кепку на пол, запыхавшись, поднимает трубку.       – Где вы пропали?! – рявкает на том конце менеджер.       – В туалете, – выпаливает Хёнджин, и надо бы дополнить, но Ёнбок медленно и тягуче двигает головой, доводя до исступления. Хван почти скулит:– У Феликса живот скрутило… Кажется, его тошнит.       А на деле рвотный рефлекс у него, похоже, напрочь отсутствует. Потому что он погружает член ещё глубже, но действует всё так же медленно. Изводит Хёнджина, глядя с хитрым прищуром.       – Возвращайтесь как можно скорее, – (Хван закрывает микрофон ладонью и выдыхает). – Стоп. А почему ты с его номера поднял?       В груди ёкает. И Феликс ускоряется, вцепляясь пальцами в бёдра. Не отстраниться. Жар расходится волной по каждой клеточке, покалывает щёки и не минует голову, которой сейчас лучше соображать, да побыстрее. Хёнджин только и успевает выпалить на одном дыхании:       – Он попросил подержать все его вещи. Ликси-а…– он надеется, что это не звучало, как стон. Кусает губы. – Ему очень хреново.       «Плохо ему, как же» – он тянет Ёнбока за волосы, пытаясь хоть немного замедлить, но фиг там. Благо, менеджер вешает трубку. Хёнджин возвращает телефон, переводит дух, пока Феликс прячет его в карман. А дальше только финишная прямая.       Хван обнимает его лицо обеими руками, проводит большими пальцами по красным щекам. Ёнбок сжимает зад, подталкивает себе навстречу. «Можно?» – спрашивает Хёнджин одними губами. Феликс кивает. И Хван проталкивает член до основания, подмахивает бёдрами, грубо вбиваясь в глотку. Напряжение стягивает низ живота. Жар струится по венам с каждым новым толчком. И это единственное, что сейчас заботит…       Джинсы сползают почти до колен. Плевать. Так хорошо, что всё равно. Феликс смотрит самым преданным на свете взглядом. Слёзы собираются в уголках карих глаз и стекают по вискам в веснушках. От одного вида можно кончить… Мышцы внизу живота напрягаются, заходятся в судороге сквозь последние толчки. Феликс прижимает к себе.       Губы приоткрываются, высвобождая немой крик. Руки слабеют. Хёнджин изливается на корень языка и не веря смотрит, как ходит кадык Феликса. Он проглатывает каждую капельку.       Хван опирается на стену позади Феликса, пыхтит рядом с его макушкой. Голова ватная. Набита горячей кровью и тяжелым дыханием вместо мыслей. Ёнбок отрывает бумагу, вытирает уголки рта.       – Даже не представляю, как с тобой расквитаться, – еле шепчет Хёнджин.       – Не надо, – Ликс собирает его, застёгивает джинсы, – я могу одолжить любовь и тебе не обязательно её возвращать.       Он улыбается. Вытягивает затёкшие ноги, разминает, а затем, подловив момент, подмигивает и выходит из кабинки. Хёнджин запирается. Он всё ещё голый по пояс, и без тёплого Феликса рядом это заметнее. Хван отряхивает кепку, надевает. Расправляет футболку: она помята на груди, слегка растянута, а внизу не высох полукруглый след.       «Хорошая майка» – Хёнджин влезает в неё и заправляет за пояс. А у них впереди ещё много музеев.