– Феликс, сейчас не время, – Хёнджин отодвигает руку, что так стремится к его ширинке.
Они, блин, в туалете, и в любой момент сюда может зайти кто угодно: от стаффа до сасэнов. Они, черт побери, на музыкальном шоу и ждут своей предзаписи. Но Феликсу всё равно. Ему всегда всё равно, если он хочет Хёнджина.
– Да? А, по-моему, самое то, – усмехается Ли прямо в ухо.
Горячая ладошка накрывает пах, сжимает через одежду. Жар разрядами тока поднимается наверх, хриплый стон царапает горло. Краска тут же приливает к щекам. Не столько от возбуждения, сколько от стыда. Хёнджин опять поддался.
И он позволяет целовать свою шею, прижимать худощавое гибкое тело Феликса, запустить руку тому в штаны. Места мало, так что Хван не может особо двигаться, но растущее возбуждение само вжимается в ладонь и в тесный кожзам. «Ещё не поздно прекратить». Хёнджин горячо дышит Феликсу в макушку, травмированной рукой обнимая за талию. Холодная дрожь проходит по телу. Хван пытается отстраниться. Феликс вскидывает хитрый взгляд и накрывает его ладонь своей.
– Ёнбок…– хрипит Хёнджин, прикрыв глаза.
Это не помогает. Он только ярче чувствует, как об его ладонь трутся. Феликс опирается об умывальник.
– Что, Джинни? Ты ведь тоже хочешь, – и он пялится на оттянутые брюки Хвана. – Я ведь тебе нравлюсь.
В этом и проблема. Хёнджин любит Феликса так сильно, что тот может танцевать чечётку на его гордости. Чем он и занимается уже бог знает сколько. Кончиком языка выводит мокрые узоры за ухом, вбирает мочку, обжигает дыханием нежную кожу:
– Джинни, пожалуйста, – вцепляется обеими руками в ворот рубашки, трётся носом о шею, – я очень тебя хочу.
Хёнджин может убраться прямо сейчас. Смотрит в лицо напротив, в затуманенные желанием глаза, на румяные щёки и блестящие губы. Горячая кровь пульсирует под ладонью. «Если Феликс так просит – почему бы не сделать ему хорошо? Это ведь главное. Чтобы твоя любовь была счастлива». Хёнджин обнимает чужое возбуждение сквозь хлопок белья и водит рукой вверх-вниз.
– О да, – Феликс обрушивается на Хвана, вешается ему на шею и сладко постанывает.
Хёнджин снова обнимает его рукой в лангете. Вдыхает парфюм с нотами амбры и розы, запах лака для волос. Тепло, постоянное, как от луча заката, ширится в грудной клетке. И хочется плакать от его силы. Хван скромно целует Феликса в щёку. Он вскидывает голову.
– Ты испортил свой макияж, – его взгляд замирает на пухлых губах.
– И что?
Феликс улыбается, слишком солнечно для змея-искусителя, и меняет их местами. Чуть надавливает на плечи.
– Не против испортить его ещё немного?
Намёк понятен. Хёнджин вынимает руку, её обдаёт прохладой. Он медленно опускается на колени. Вжикает молнией. Хван стягивает упрямые кожаные штаны с узких, но накачанных бёдер Ликса. Его кожа считай раскалённая. Хёнджин замирает от звука шагов, а Феликсу всё равно. Шаги только начинают отдаляться, а он уже обнажил всё самое интимное.
Его член дёргается, стоит только коснуться подушечками. Хёнджин обхватывает бархатистую плоть и двигает кольцом из пальцев, пока она не наливается кровью до своего максимального размера. Большой палец обводит уретру. Феликс рвано выдыхает. Хван облизывает подсохшие губы, прежде чем провести по ним набухшей головкой.
– Д-джинни… – он подаётся назад, словно не может выдержать это.
Но Хёнджин вцепляется в бедро сквозь боль, придвигает к себе. Смотрит в глаза, не отрываясь. Приоткрывает губы и погружает член в горячий рот. Феликс ахает. Опускает ладонь на затылок.
Каждый сорванный с губ стон звучит как награда. И Хёнджин старается ублажать лучше, глубже и в конце вовсе без помощи рук. Смотрит снизу-вверх на своего мальчика. Потому что, когда раскрасневшийся Ликс стонет-шепчет-рычит его имя – он правда его. И плевать на твёрдую плитку под коленями и на боль в кисти. Хван медлит, чтобы подольше насладиться этими звуками.
– Мне так нравится твоя новая причёска, – Феликс гладит по коротко остриженным волосам, – её невозможно испортить.
Хватает за макушку и толкается бедрами. Вдох застревает в горле. Хёнджин чуть не закашливается, царапает чужие ноги до красных полос. Феликс шипит, но не останавливается, запрокидывает голову от удовольствия. В уголках глаз собираются слёзы.
«Он. Буквально. Трахает мой рот» – Хёнджин сжимает зад Феликса и давится от того, как тот насаживает его на свой член. В горле – ком. И непонятно, от чего именно. Волны дрожи прокатывают по телу, но тут же сменяются липким жаром, что затягивается узлом внизу живота. От этого ещё противнее.
Тело слабеет, и рука под гипсом ноет сильнее. Хёнджин концентрируется на этой боли. «Если я немного постараюсь – он кончит» – переводит замутнённый слезами взгляд на Феликса и чуть меняет угол, когда тот снова толкается. Проводит языком по набухшей вене. В ответ – ещё одно восторженное «Джинни».
И от этого жар захлёстывает с головой. Лицо пылает, а внизу тянет так, что кожей чувствуешь грубые швы виниловых штанов. «Вот бы прикоснуться к себе. Вот бы Феликс прикоснулся ко мне…». Хёнджин упускает момент, когда тело в его руках содрогается и за волосы тянут последний раз. В ушах стучит кровь. На язык брызжет вязкая безвкусная жидкость. Феликс обмякает. Нежно пересекает дорожки слёз на щеках Хёнджина трясущимися пальцами.
Он впивает его до конца. Выпускает. Смотрит в эти довольные карие глаза. Кадык дёргается, звук отдаётся в тишине комнаты. Из идеально накрашенных губ вылетает вздох, будто Феликс увидел статую Давида или «Последний день Помпеи». Трепет в груди появляется и тут же гаснет.
Феликс снова получил, что хотел.
Колени разгибаются с неприятным хрустом, штаны скрипят. Ли приводит себя в порядок, а Хёнджин ждёт сам не знает, чего. Феликс обращает на него взгляд, шагает ближе. Тянется к сочным губам. Улыбается.
– Визажистки-нуны не потерпят ещё один испорченный макияж, – он выворачивается из рук быстрее, чем Хёнджин успевает понять: Феликс снова убегает. – Спасибо, Джинни.
Сердце, что и так будто висело на ниточке, обрывается. Тяжесть ухает в пустой желудок, а в горле першит. Хёнджин смотрит в зеркало. Феликс бросил его одного, как всегда. С припухшими губами, потёкшим макияжем и напряжением в штанах. Его слова – как оплеуха за бесхребетность.
– Спасибо, блять. Не «я люблю тебя», а «спасибо».
И всё равно Хёнджин хотел бы, чтобы Феликс остался.
***
Сынмин дремлет, прижавшись лбом к стеклу автобуса, на его плече – Чонин, Чан залипает в телефон и подпрыгивает от малейшей ямки на дороге. Автобус мчит их дальше по расписанию. Ёнбок сидит рядом: так близко, но так далеко.
– Эй, Феликс? – Хёнджин кладёт руку ему на колено.
Ёнбок поворачивается, вжимается в сиденье, как загнанный в угол зверь. Ладонь скользит вверх по его бедру. Прямо как пару часов назад он трогал Хвана. Если Феликсу можно – Хёнджину ведь тоже?..
Феликс вскакивает. Чанбин даже голову поднимает – так резко это выходит. Ли перехватывает его взгляд, улыбается. Пересаживается к Со, прямо напротив, и щёлкает ремнём безопасности. Горячая кровь сковывает шею. Феликс забрасывает одну ногу на Чанбина, шепчет ему что-то на ухо. Внутри всё переворачивается. Но Хёнджин продолжает смотреть.
Как Со ухмыляется уголком, как Феликс растягивает улыбку во все зубы, как по-хозяйски лежит на бедре не его, Хёнджина, рука. Но с Чанбином Феликс не делает то же, что и с ним. Не делает же? В автобусе душно. На повороте заносит, и мокрая спина отлипает от сиденья. Глядя на этот фансервис без камер, Хёнджин уже не знает.
Взгляд пересекается со взором Феликса. Он прижимается к другому всем телом, а смотрит на Хвана. Прямо, резко. «О чём он думает?». Но темнота карих глаз – как завеса. Хёнджин двигается на свободное место – его место – и пялится в тонированное окно.
Замечает, что крутит колечки, только когда кожу жжёт. Тёмное и белое. Феликс подарил их и следил, чтобы Хёнджин носил. А свои не снимал вообще никогда. Феликс любит дарить подарки, хорошие, памятные… Так же внезапно, как трахаться.
Хёнджин знает, на кой чёрт он носит эти кольца, почему он покупает их раз за разом. Но зачем они Феликсу?
***
Тёплый Ёнбок наваливается со спины, соединяет руки на животе Хвана.
– Я поменялся с Джисоном на сегодня, – низкий грудной голос бьёт куда надо.
Под чужими ладонями припекает, Хёнджин замирает с выпрямленной спиной. Капли стекают с мокрой тарелки. Опять. Хван тяжело вздыхает и поджимает губы. Продолжает мыть посуду, как ни в чём не бывало.
Феликс не сдаётся. Ныряет руками под майку, очерчивает линии мышц, сжимает бока. Кончики пальцев забираются под кромку домашних шорт. В них привстаёт. Воздух в груди спирает, кожа горит. Мысли разбегаются, как мухи. Хёнджин роняет тарелку в сушку и хватается за край столешницы.
– Ты не хочешь поговорить? – голос вдруг захрипел.
Феликс прижимается к заду.
– А о чём нам говорить? – шепчет Ли через плечо.
Действительно. «Ты поел? Спина не болит? Во что играешь?» – но это всё кажется таким пустым. А хочется разговаривать до утра, чтоб глаза слипались, а вы всё не могли остановиться. Холод прошибает тело до костей.
Хёнджин переворачивается и смотрит на Феликса, будто впервые видит. Но он спал с этим незнакомцем бесчисленное количество раз. Ёнбок облизывает губы. Взгляд падает на его цель, и он тянется за поцелуем. Хёнджин отклоняется.
– Феликс.
– Да, Джинни? – его глаза огромные и блестящие.
– Нет.
– Что ты имеешь в виду? – чуть склоняет голову.
Хёнджин ему ни разу не отказывал. Но всё когда-то происходит впервые?
– Не сегодня.
И не завтра. И вообще никогда. Потому что Хёнджин устал. Устал метаться между его страстью и холодностью. Чувствовать ответную любовь только когда Феликс забывается в его объятиях. Кожа надоедливо зудит там, где их тела соприкасаются. Но Хёнджин не может его оттолкнуть.
Феликс непонимающе смотрит на него. Но у Хвана сейчас эмпатия зубочистки. Он не шевелится. С таким же успехом можно обнять фонарный столб. И руки Феликса расплетаются, слабеют, шуршат по складкам старой майки, пока не замирают на талии.
Он последний раз вскидывает взгляд. Хвану отказывать даже понравилось: азартное покалывание у солнечного сплетения помогало держаться, а от ожидания он чуть прикусывал губу изнутри. Но этот прощальный взгляд… Проделывает червоточину в сердце.
И Феликс уходит, волоча ноги. А Хёнджин ещё долго вглядывается в тёмный коридор, где он растворился.
***
– Где твои колечки? – долетает из-за спины.
Тело вздрагивает. В последнее время Феликс обращается к Хёнджину только на интервью, даже сейчас в студии Choom они едва перебросились парой фраз. Хван воровато оглядывается.
– А, я… потерял их.
На языке – вкус чёрного перца. Кольца в ящике стола, где-то между документами, куда Хёнджин кинул их в надежде забыть. Но вспомнил, где они, с полпинка. Спиной Хван чувствует немигающий взгляд. «Почему он не уходит?».
Феликс откашливается.
– Держи.
Хёнджин оборачивается, так резко, что подводка или тушь падает со столика. Феликс в паре шагов, стоит с вытянутой рукой. Кольцо поблёскивает в пальцах. Хёнджину особенно нравится, что оно не чёрное, а коричневое, как дымчатый кварц или гиацинт. Притягательное, как кольцо всевластия. В голову будто ударяют пузыри шампанского.
– И даже на колено не встанешь?
Ёнбок поднимает голову, словно она весит непомерно много. Его взгляд такой же тяжелый и… обречённый. Если бы не он – Хёнджин решил бы, что это шутка. Потому что Феликс ставит ногу на носок и чуть приседает. Хван сжимает его предплечье.
– Слишком много народу, – цедит он, стреляет глазами на толпу стаффа.
– И что? – Феликс выпрямляется, задирает подбородок.
Как сомнамбула придвигается крохотными шагами. Лёгкие сдавливает. Хёнджин не может оторваться от Ёнбока. Сердце ускоряется от одной его близости, словно прирученное. Феликс впечатывает кольцо в грудь Хёнджина, ладонь безвольно проскальзывает ниже и убирается, унося тепло. Ёнбок уходит под камеры и свет софитов.
А Хёнджин прижимает пластиковое колечко. Взвешивает его на ладони, ещё тёплое от чужих пальцев. И надевает.
