How The Forest Speaks

Небольшое стадо оленей просматривало папоротники и листья с пожелтевших деревьев, три взрослые оленихи и олененок держались близко друг к другу. Впереди группы молодой олень стоял на страже хищников, прислушиваясь к каждому звуку. Олененок подпрыгивал вокруг взрослых на своих тоненьких ножках, затем остановился и поднял голову, повернувшись к деревьям. Его большие мягкие уши затрещали, когда пение птиц стало затихать, и тут все олени оглянулись, беспокойно переступая копытами. Что-то было не так. Олененок увидел несколько вкусных веточек, развевающихся в воздухе совсем рядом, и шагнул к дереву, на котором они росли. Он снова и снова наклонял голову, осторожно приближаясь, ожидая, что что-то произойдет. Как раз в тот момент, когда олененок потянулся, чтобы откусить кусочек сочных зеленых листьев, появился хищник. Это было существо, вооруженное кривыми острыми клыками, с которых капала черная жидкость на листья, языком, высунутым изо рта, как у темной змеи, и тонкими губами с темными деснами под ними. Его конечности были длинными, и казалось, что он увеличивается в размерах, даже когда олененок спотыкался о себя, пытаясь отступить. Низкий рык потряс воздух на поляне, а затем монстр сделал выпад. Олененок закричал от ужаса, когда чудовище напало на него: его острые когти прочертили полосу на том месте, где он был несколько секунд назад, и щелкнули челюстями по мягкому хвосту, прежде чем он повернулся к остальным, застыв на месте с водянистыми глазами, полными страха. Молодые побежали и спрятались, не заметив, с какой дикостью существо расправилось со всем стадом. Оно налетело на лань, длинные руки обхватили ее, острые когти впились в бока и пустили кровь, а она брыкалась, освобождаясь от его ментального воздействия, и пыталась оттолкнуть его. Только один из ее ударов пришелся в цель, но затем зубы монстра сомкнулись на ее шее, и с хрустом костей она обмякла. Остальная часть стада уже разбежалась, но от длинных отростков, путавшихся вокруг их тел и конечностей, не было спасения. Чудовище подтащило еще живую добычу к себе, челюсти вырывали куски блестящего кровавого мяса из мертвой лани, лежащей перед ним. Оно ело, не пережевывая, мясо ускользало из глаз в глотку. Одна за другой все лани падали от его аппетита. Одна за другой их жизни обрывались. Самца он оставил напоследок, раздробив ему череп, пока он был еще жив и боролся за свободу. Он оставил органы и частично разделанные туши лежать непристойно в траве, кровь стекала в жаждущую землю внизу. Оно насыщало червей и ползучих тварей в грязи, и они приходили в большом количестве, чтобы закончить его работу и превратить стадо в чистые белые кости всего за несколько месяцев, недель, если какое-либо другое животное падало от его убийства. Насытившись, монстр вылизал руки и придатки, затем лицо, после чего поднялся на ноги. Олененок выскочил из кустарника в тяжелой тишине, его маленькая пятнистая спина дрожала, когда он позвал свою мать и подошел к одной из мертвых ланей. Свесив уши, он обнюхал обезглавленную голову, а затем издал звук ужаса, уткнувшись носом в окровавленную морду. Оно было в замешательстве, голова кружилась от ментальной атаки, которую чудовище наложило на него. Чтобы он и его семья оставались неподвижными, пока оно убивало их. Монстр даже не взглянул на олененка, повернувшись, чтобы плавно удалиться на четвереньках. Слендермен легко проскользнул сквозь деревья, изображая довольного хищника. Его отростки втянулись обратно в черный костюм, когда он пробирался через лес. Однако через некоторое время тишину нарушило тихое «мех!» Смущенный и немного удивленный, он приостановился и посмотрел вниз, его позвоночник искривился, чтобы сделать движение. Между его длинными конечностями сидел маленький олененок, не отставая от него, на его носу и щеке было немного крови матери. Уши олененка откинулись назад, когда он заметил, что он наблюдает за ним, а большие глаза напомнили ему о другом существе, с которым он сталкивался в последнее время. На его губах появилось небольшое раздражение, и он зарычал, представив себе человека. В его голове промелькнула мысль о том, что, возможно, ему следует убить олененка, но он отмахнулся от него. Он был сыт после своей охоты; для такого прожорливого существа, как он, это было бы не больше, чем полный рот плоти. Если оно хотело следовать за ним, он не стал бы останавливаться. Его выпяченная губа опустилась, лицо снова разгладилось, когда он продолжил идти. И олененок последовал за ним. То, как птицы и насекомые реагировали на его приближение, было не менее приятно. Их звуки накатывали и стихали при его приближении, как волна, и почему-то ему это нравилось. Цепная реакция, когда каждое существо затихало при его приближении и возобновляло свою деятельность только после того, как он проходил мимо, вызывала странные мурашки по шее и плечам. Это было то, чего он с нетерпением ждал каждый день. Если не считать случайного крика олененка, его прогулка была спокойной и тихой. Деревья кричали только тогда, когда он этого хотел, а в остальное время хранили молчание. Он замедлил шаг, когда подошел к поляне. Лес просто остановился, уступив место кругу, на котором не росло ничего, кроме травы. Он помнил, что чувствовал, когда слышал жужжание и рычание машин в глубине деревьев, слышал, как они пережевывали древесину и выплевывали доски. Когда он наткнулся на место, откуда доносился весь этот шум, и увидел людей, которые сидели на корточках в его лесу и валили его деревья, его гнев был быстрым и ужасным. Никто из них не выжил. Одного он разорвал на части, другого скормил измельчителю древесины, которым они пользовались, а третий спрятался в грузовике и пытался убежать. Но он сломал машину и вытащил кричащего человека через окно со стороны водителя. Он не переставал кричать, пока чудовище из его кошмаров не откусило ему голову. Следов незаконных лесорубов так и не нашли, он позаботился об этом. Он прошел мимо одной из больших ржавых лесозаготовительных машин, в голове были свежи воспоминания, и с рычанием он врезался в нее плечом, опрокинув ее. Она лежала, мертвая, холодная и раздробленная, как и люди, которые когда-то ею управляли. Он повернулся к хижине и продолжил свой путь. Еще одна пульсация гнева прошла через него, горячая и яростная, образы и воспоминания о предыдущих нескольких неделях вспыхнули в его сознании. Он все еще имел дело с людьми, даже сейчас. В его памяти промелькнуло её лицо, серые глаза, освещенные лунным светом в ту ночь, когда он преследовал её в этом месте. Она была в той хижине, спала. Она спала так долго, и его раздражало, что её выживание полностью зависело от него. Он по меньшей мере дважды спас ей жизнь, не дал ей сбежать с его территории, а она отплатила ему тем, что пыталась покончить с собой. Если бы не он и не его быстрое вмешательство, ей бы тоже это удалось. Он открыл рот и несколько раз разочарованно щелкнул челюстями, после чего начал идти к деревянной хижине. Олень последовал за ним, глупое животное. Любая добыча, которая заходила в это место, выходила с костями. Люди были на удивление плохими охотниками. Он видел, как она ела только рыбу и кролика, несмотря на обилие добычи, обитавшей в его лесу. Слендермен подошел к деревянной двери, слегка надавил на нее, и она открылась. Олененок сорвался со своего места под его левым предплечьем и проскользнул внутрь через дверной проем, приподняв уши и подергивая мокрым носом. В хижине было тихо, но захламлено, полно человеческих вещей, которые, как он думал, помогут ему сохранить жизнь человека. Среди них была аптечка и целый контейнер влажных салфеток. На прилавке валялись бинты и обертки от батончиков, а пол был усеян банками с человеческой едой, разбросанными по всему помещению. Некоторые из них были открыты, проткнуты острым когтем, а их содержимое аккуратно скормлено больному человеку на кровати, а некоторые остались нетронутыми. Все припасы были собраны в летних домиках, расположенных на дальнем краю его территории, в тех, которые богатые люди держали в запасе на лето и зиму. Он вошел вслед за олененком и сразу же занял большую часть пространства, сгорбившись и нависая над всем. Олененок обнюхал банки и хотел запрыгнуть на кровать, но он издал предупреждающее шипение, и олененок, получив сигнал, отступил в угол и улегся. У него не хватало терпения разбираться с больным человеком и глупым детенышем оленя, но тут он оказался в ситуации с обоими. Не имея возможности двигаться, он протянул два придатка со спины, чтобы протянуть их и откинуть одеяло. Человек в кровати не шевелился, ее дыхание было тихим и слабым, под глазами залегли темные круги. Один придаток слегка коснулось ее лба, и он издал серию раздраженных щелчков в горле. Она была в таком состоянии слишком долго. Он становился нетерпеливым. Одно щупальце скользнуло под ее окровавленную рубашку и приподняло ее, проверяя рану, которую она сама себе нанесла. Часть его души хотела просто прикончить ее за то, что она доставила ему столько хлопот, но когда он пошевелил рукой, то не стал обхватывать ее горло, а осторожно провел по бинтам. Рана на ее руке зажила достаточно, чтобы он не беспокоился об этом. Но она была достаточно глупа, чтобы наносить удары без разбора, и достаточно неудачлива, чтобы задеть некоторые жизненно важные вещи. Ее восстановление будет медленным и болезненным, если она вообще полностью поправится. Был шанс, что эта рана будет преследовать ее до самой смерти. Бинты были обернуты вокруг ее живота и заклеены его собственной слюной. Он снимал их одну за другой, с низким рычанием в горле, глядя на рану. Она не кровоточила благодаря его быстрой работе, но плоть вокруг нее была красной и воспаленной, и он почувствовал запах. Это было тошнотворно. Ему ничего не оставалось делать, кроме как ждать. Ждать и продолжать кормить ее объедками мяса, консервированной человеческой пищей и водой. Но, клянусь, он ненавидел ждать. Олененок, лежавший теперь рядом с кроватью, поднял на него глаза и издал тихий звук, схожий на мяуканье. Он не ответил ему. Он не хотел унижаться до того, чтобы разговаривать с олененком. Он все еще злился, что ему пришлось настолько унизиться, чтобы говорить с ней. Он наблюдал за ней долгое время, наблюдал, как она пытается и терпит неудачу, снова и снова, до такой степени, что он задавался вопросом, не страдает ли она мозговым разложением. Что бы у сероглазой человеческой девушки не получалось, она всегда брала себя в руки. Даже с ним, с ее попытками добиться его расположения. Его гнев не остановил ее. Она продолжала бороться. Он повернул голову назад, чтобы посмотреть на нее, такую слабую и беспомощную в этой постели. Он отвел руку от раны и провел по ее лицу, не прикасаясь к ней. Ее кожа излучала тепло. Он не знал, когда началась лихорадка, но это было неважно. Если она не будет бороться за жизнь, она не выживет, и ему придется найти способ вернуть ее, чтобы он мог наказать ее. После всего, что он сделал, чтобы она дышала, если она бросит все это, он будет по-настоящему зол. Он аккуратно заменил повязки и одеяло, а затем вышел из хижины, закрыв дверь за олененком и ... своим человеком. Было раннее утро, воздух был холодным и бодрым, он проснулся от глубокого сна без сновидений, поднялся из своего гнезда и повернулся лицом к большому, зияющему отверстию в здании, в котором он устроил свое гнездо. Он что-то почувствовал. Ничего слишком большого, ничего слишком громкого, но он услышал это по-своему. Она звала его. Слабый и неуверенный, ее разум потянулся к нему в поисках спасения от темноты, чего-то, чего угодно, за что можно было бы ухватиться. Он покинул свое гнездо и встал во весь рост, его тело мерцало и гудело от силы. В одно мгновение он оказался возле ее хижины. Было еще темно, но он слышал ее учащенное дыхание во сне, беспокойное в лихорадке. Он заглянул внутрь через заднее окно, затем переместился к передней части маленькой хижины. Он мог бы легко успокоить ее, но станет ли он это делать? Она была всего лишь человеком. Если она умрет, он сможет заменить ее. Может быть, в следующий раз самцом. Что значила одна ничтожная жизнь перед лицом бога? Он колебался между тем, чтобы позволить природе идти своим неизбежным чередом, и тем, чтобы вмешаться. Она была занозой в его боку с тех пор, как поняла, что он не безмозглый зверь, неужели он действительно хотел оставить ее? Зачем ему тратить еще больше усилий, чтобы сохранить жизнь этому простому человеку? Она была другой. Слова пришли к нему без его просьбы, и он отмахнулся от них, не переводя дыхания. Она не была другой, она просто была исключением из своей породы. Люди не склонны к обладанию экстрасенсорными способностями, он знал это. То, что та, которую он нашел на своей территории, обладала ими, было интересным анекдотом, но не более того. Когда она умрет, а она умрет, если он оставит ее в покое, она заберет с собой свою странность. Она ведь хотела умереть, не так ли? Она жаждала небытия за пустотой. Он должен был отпустить ее в эту спокойную ночь и избавиться от нее. Если нет, то, по крайней мере, он должен сделать ее рабыней. Вонзить когти в ее разум и заставить подчиняться, превратить ее в еще одного пустого слугу, исполняющего его волю за пределами его территории. Но он не хотел этого. Что-то в этой идее отталкивало его. Он мог представить, как она будет выглядеть: серые глаза потускнели, лицо осунулось. Она потеряет так много того, что делало ее интересной, если он сломает ее так же, как избалованный человеческий ребенок ломает свои игрушки. Нет. Он направился к двери. Она была развлечением, если не больше. Выносливая, стойкая. Находчивая. Она потеряет все, что делало ее такой, если он превратит ее в свою рабыню. Его рука прижалась к деревянной двери, длинные пальцы прошлись по раме. Олененок все еще был там, он чувствовал его запах. Может быть, он убьет его и скормит ей. Его человеческий эксперимент. Да, это было подходящее слово. Он не слишком много знал о человеческой культуре, но знал, что эмоции, которые он испытывал, можно приравнять к восхищению. Любопытство. Может быть, немного одержимости. После всего того времени и усилий, которые он вложил в нее, даже не подозревая об этом, она, черт возьми, принадлежала ему. Человеческое проклятие показалось ему странным, но вполне уместным. Чертова девчонка. Он услышал ее тихий стон, звук боли и беспомощной, бессознательной мольбы. Он слегка сжал зубы и толкнул дверь. Что теперь? Что она хотела от него? Он вошел в помещение, где сейчас было больше пустых банок, чем запечатанных. Он ничего не мог сделать, чтобы вылечить ее израненные внутренности. Он сделал все, что мог, имеющимися у него средствами. Он скривил губы, наблюдая за ее движениями и извиваниями под одеялом. Она снова застонала, на этот раз негромко, и это притянуло его ближе. Что она сказала? Мама. Он долго перебирал в уме это слово, прежде чем нашел приемлемое объяснение. Образ каштановолосой женщины, который он нашел в ее сознании. Она вспоминала свою мать? Это было такое человеческое желание. Она искала утешения. Он склонил голову набок и не двигался, наблюдая, как ее неповрежденные пальцы дергаются поверх тонкой ткани, и издал низкий гул в горле, прежде чем поднять руку. Успокоить. По крайней мере, он мог это сделать. Как бы она ни бесила, как бы ни раздражала, смущала и озадачивала, она поразила его своей силой. Он был не прочь вознаградить своих человеческих рабов за то, что они вызывали у него интерес к таким вещам, и чувствовал, что должен проявить такую же любезность к своему эксперименту. Он отдернул руку, протянув вместо нее отросток, и просунул его под ее дрожащие пальцы, теплый и гладкий под ее ладонью. Как и ожидалось, она закрыла ладонь и прижалась к нему, и ему пришлось бороться с желанием отстраниться. Прикосновения, решил он с придыханием, можно терпеть только в случае необходимости. Ее беспокойство постепенно прекратилось, но ее разум все еще тянулся к нему. Он чувствовал, как она ищет что-то, за что можно ухватиться, и он отказался быть этим чем-то. Нет, он не будет настолько раскачиваться, чтобы соединиться с ней и задушить ее раздробленный разум. Она должна справиться с этим сама. Он попытался вырвать свою нить из ее хватки, намереваясь покинуть хижину и вернуться в лес, но она крепко ухватилась за него и каким-то образом сама дотянулась до него. Ее губы бормотали что-то непонятное, но мысли, хотя и нечеткие, разрозненные и измученные лихорадкой и инфекцией, доходили до него. — Больно. Он не ответил, ожидая, что она снова выйдет из состояния ясности и отпустит его. Она так и не сделала этого, ее слабое сознание медленно, вяло двигалось вокруг его гораздо более масштабного присутствия, ощущая его частоты, как слепая женщина, читающая шрифт Брайля. Элли спала, и была достаточно сильна, чтобы установить связь, даже будучи больной и прикованной к постели. Она не была в сознании, не совсем. Она не знала, что делает. Это было действительно впечатляюще. Это побудило его к общению. — Кто вы? Это не был вопрос, на который ему нужен был ответ, он знал, что она человек. Она пахла человеком. Она вела себя как человек, и ее разум был таким же примитивным, как и у следующей невезучей души, попавшей в его владения. Но она ответила так просто и глупо, как может ответить только человек. — Я не знаю. Это было почти забавно. — Ты - человек. Ты ниже меня. Ты невероятно раздражаешь. Я не знаю, почему я держу тебя. Ты не особенная. Ее мысли путались, слегка ускользая от ее осознания. — Простите. Это было любопытно. Он позволил своему замешательству просочиться сквозь их связь. Почему ей было жаль? Ей потребовалось больше времени, чтобы сформулировать ответ. Это было сродни разговору с сонным болтуном. Она не собиралась ничего из этого вспоминать. — Мне жаль, что я такая проблема. Вне себя он нахмурился, рот сложился в тонкую линию. — Достаточно, — подумал он, а затем мысленно закрыл ей рот рукой, чтобы заставить ее замолчать. Он позволил своему присутствию омыть ее, подчиняя ее, направляя ее разум обратно в мирный сон. Она не сопротивлялась, связь прервалась без единого звука, и он продолжал оказывать на нее свое влияние, понемногу проникая во внутреннюю работу ее мозга, чтобы притупить боль и беспокойные мысли, которые она испытывала. Затем он отстранился и увидел, что олененок лижет ему руку. Он недовольно зашипел на негою. Он убрал свои отростки обратно от девушки, когда она позволила ему. Её разум на время успокоился. Он двигался по просыпающемуся лесу, чувствуя, как солнце струится по его спине. Он воздержался от того, чтобы направить свои чувства обратно к ней, чтобы убедиться, что она действительно снова спит. Его нога треснула по ветке, и это вывело его из задумчивости. Что было с этой человеческой девушкой? Почему она потянулась к нему? Он перебирал ее воспоминания, каждое из них мелькало в его сознании, цвета менялись, впечатления были сильными. Он чувствовал эмоции, связанные с ними на расстоянии. Но ничто не говорило ему, почему, когда она должна была бояться его, она бросила ему вызов. Почему, когда она была больна и медленно умирала, она тянулась к нему. Его шаги привели его к озеру, к острову, где он почти... потерял ее. Он знал, что что-то случилось, он почувствовал ее беду, когда она порезалась, а потом... Он медленно опустился на землю рядом с бревном, откуда, как река, вытекала ее кровь. Земля все еще была окрашена в темно-красный цвет, хотя проглотила большую часть крови, с наслаждением впитывая ее. Он бы тоже питался ее телом, если бы позволил ей осуществить свой план. Она решила скорее умереть, чем смириться с тем, что станет его. Его экспериментом, его игрушкой. Его рука легла на землю, затем бледные когти вонзились в почву, и он поднял горсть грязи со своего места, чувствуя, как она крошится сквозь пальцы. Он почти потерял ее. Она была готова уничтожить собственное существование, лишь бы не участвовать в его жестоких играх, и он не понимал, почему это так беспокоит его. Он не понимал. Что отличало ее от других, кроме телепатических способностей? Ее решимость покончить с собой, хотя и была примечательна, но не нова. Множество людей обращали оружие против себя, столкнувшись с его подавляющим присутствием. Они находили в себе силы покончить с собой, а не бороться с ужасами, которые он мог причинить. Так что же это было? Он сел на бревно и долго-долго смотрел на воду, не в силах сформулировать ответ. Солнце взошло и опустилось несколько раз, прежде чем он снова подумал о ней. Он больше не проснулся от ее голоса, и, как водится, она выскользнула из его мыслей, пока он занимался другими делами, требующими его внимания. Людей стало меньше, но они все равно попадали к нему в лапы, доставляя хорошее и кровавое развлечение на некоторое время, настолько, что он мог погрузиться в процесс их убийства, один за другим купая свои пальцы в их жизненной крови, прежде чем съесть их. Несмотря на все свои отрицательные стороны, люди были вкусной закуской. Однажды ему пришло в голову проверить своего человека, которого он выращивал по непонятным причинам, и как только эта мысль пришла ему в голову, он оказался там, перед хижиной. Он медленно подошел, напрягая все свои чувства. В хижине было тихо и спокойно, и он не почувствовал внутри ни искры жизни. Что-то внутри него дернулось. Но прежде чем он успел обратить внимание на это, он услышал шаги, приближающиеся к нему. Остановившись, шатаясь и тяжело дыша, он отступил под прикрытие деревьев, где его не было видно, и стал ждать. Раздается звонкое «мех!» И тут олененок выходит из-под деревьев на противоположной стороне вырубки, медленно двигаясь, пока его человек прислонялся к ней, используя ее для движения. Напряжение внутри него ослабло, и он просто смотрел, как девушка и олененок возвращаются к хижине. Он почти хотел дать знать о своем присутствии, но вместо этого подождал, пока за ними закроется дверь хижины, а затем исчез из виду.